«Помилуйте, госпожа Кэтрин, мне-то как знать? – сказала я. – Вы ж нынче такую сцену ему закатили, что отказать было бы мудрее: коли он вас после эдакого замуж позвал, он, выходит, безнадежный дурак либо отважный глупец».

«Раз ты так, я тебе ничего больше не расскажу, – огрызнулась она, поднявшись на ноги. – Я согласилась, Нелли. А теперь ответь скорее, дурно ли я поступила!»

«Вы согласились! Ну и что тогда проку языками чесать? Коли слово дано, обратно не возьмешь».

«Но ты скажи, надо ли мне было так поступать… скажи мне!» – в досаде вскричала она, растирая себе руки и хмуря лоб.

«Тут есть о чем побеседовать, прежде чем можно будет ответить как полагается, – наставительно сказала я. – Перво-наперво – вы любите господина Эдгара?»

«Как его не любить? Конечно, люблю», – ответила она.

Тут я учинила ей допрос, для девушки двадцати двух годков от роду изрядно рассудительный.

«Почему вы его любите, госпожа Кэти?»

«Что за вздор? Люблю – и того довольно».

«Ничуть не так; ответьте почему».

«Ну, потому что он красив и с ним приятно».

«Не пойдет», – так ответствовала на это я.

«И потому что он молод и весел».

«Все одно не пойдет».

«И потому что он любит меня».

«Это не важно; уже теплее».

«И он будет богат, и мне по нраву стать самой важной дамой в округе, и я буду гордиться таким мужем».

«Хуже некуда. А теперь расскажите, как вы его любите».

«Как все любят… Ну что за глупости, Нелли».

«Никакие не глупости – отвечайте».

«Я люблю землю у него под ногами и воздух над его головою, и все, к чему он прикоснется, и всякое слово, что произнесут его уста. Я люблю всякую черту его и всякий поступок, люблю его всего без изъятия. Вот, изволь!»

«А почему?»

«Нет уж, ты надо мной насмехаешься, и это весьма с твоей стороны дурно! Для меня это никакие не шутки!» – сердито промолвила юная госпожа и отвернулась к огню.

«Я ни капельки не насмехаюсь, госпожа Кэтрин, – ответила я. – Вы любите господина Эдгара, потому как он красив, и молод, и весел, и богат, и любит вас. Последнее, однако, – не велика важность; вы, думается мне, любили б его, кабы он вас и не любил, и не любили бы, будь он лишен других четырех достоинств».

«Разумеется, нет; я бы его разве только жалела – а то и ненавидела, будь он уродлив и груб».

«Но в мире найдутся и другие красивые молодые богачи – вероятно, красивее его и богаче. Что ж вам мешает любить их?»

«Если они и есть, мне не встречались; таких, как Эдгар, я не видала».

«Чай, еще увидите; а он не навек красив и молод, да и богат, возможно, не навек».

«Но сейчас он таков, а я живу лишь этой минутой. Говори разумно, уж будь добра».

«Тогда и беды никакой нету; ежели вы живете лишь этой минутой, выходите за господина Линтона».

«Мне твое дозволенье не нужно – я и так за него выйду; но ты не сказала мне, верно ли я поступаю».

«Замечательно верно вы поступаете, ежели следует выходить замуж лишь этой минутой. А теперь послушаем, чего ж вы несчастны-то. Брат ваш будет доволен; старые господин с госпожой небось не возразят; вы сбежите из неуютного буйного дома в дом богатый и почтенный; и в придачу вы любите Эдгара, а Эдгар любит вас. Все как по маслу, думается мне; где ж препона-то?»

«Здесь! и здесь! – отвечала Кэтрин, одной рукою хлопнув себя по лбу, другой по груди. – Уж не знаю, где там обитает душа. В душе и в сердце своем я убеждена, что поступаю неверно!»

«Странные дела! Что-то я вас не разумею».

«Это и есть мой секрет. Если не будешь насмехаться, я объясню; речисто не могу, но ты почувствуешь, что чувствую я».

Она вновь села рядом; лицо ее погрустнело, посерьезнело, а стиснутые руки дрожали.

«Нелли, тебе снятся диковинные сны?» – некоторое время поразмыслив, вдруг спросила она.

«Да, случается», – сказала я.

«Вот и мне снятся. Мне порою грезились сны, что оставались со мной навсегда и переменяли мои мысли: пропитывали меня насквозь, растворялись, как вино в воде, самую душу мою перекрашивали в иной цвет. И вот, к примеру, такой сон – я тебе расскажу, только уж постарайся ни разочка не улыбнуться».

«Ой, госпожа Кэтрин, не надо! – воспротивилась я. – Мы и без того тут горе мыкаем – не хватало, чтоб нас призраки да виденья морочили. Полноте, полноте, развеселитесь, придите в себя! Поглядите на малыша Хэртона! вот ему ужасы не грезятся. Как он сладко улыбается во сне!»

«Да уж, и как сладко его папаша сыплет проклятьями в одиночестве! Ты-то его, должно быть, помнишь таким же пухлощеким мальчуганом, почти столь же юным и невинным. И однако, Нелли, тебе придется выслушать – это недолго, а мне нынче веселья не видать».

«Я не слушаю, я не слушаю», – затараторила я.

Касательно снов я была суеверна тогда и остаюсь по сей день, а Кэтрин помрачнела необычайно, и я страшилась слов, из которых, чего доброго, сложу затем пророчество и предвидение страшной катастрофы. Кэтрин рассердилась, однако продолжать не стала. Спустя краткое время она заговорила снова, якобы сменив тему беседы.

«Попади я на небеса, Нелли, я бы ужасно там страдала».

«Потому как вы на небесах не ко двору, – отвечала я. – На небесах все грешники страдали бы».

«Не потому. Мне однажды во сне пригрезилось, что я на небесах».

«Я же вам сказала, госпожа Кэтрин, я не стану слушать ваши сны! Пойду спать лучше», – вновь перебила я.

Она засмеялась и меня удержала – я-то собралась было уже встать.

«Это все чепуха, – возразила она. – Я лишь хотела сказать, что небеса мне были, похоже, негодный приют; я всю душу там выплакала, мечтая вернуться на землю, и ангелы так разозлились, что выбросили меня посреди пустоши, прямо в Громотевичную Гору, и я проснулась, рыдая от радости. Сего довольно, чтоб изъяснить мой секрет, да и не только. Мне выходить за Эдгара Линтона – все равно что отправиться на небеса; и если б злой человек вон там, за стенкой, не низвел Хитклиффа до столь низкого положенья, о подобном замужестве я бы и не думала. Но теперь мне за Хитклиффа выходить позорно, а посему он никогда не узнает, как я его люблю; и не потому, что он красив, Нелли, а потому что он есть я и больше даже, нежели я сама. Из чего ни сработаны человечьи души, у нас с Хитклиффом они из одной ткани, а у Линтона душа от наших отлична, как лунный луч от молнии или изморозь от пламени».

Не успела она договорить, я заметила Хитклиффа. Уловив крохотное его движенье, я обернулась и увидела, как он поднялся с лавки и беззвучно прокрался за дверь. Он внимал, покуда Кэтрин не объявила, что выйти за него ей позорно, а дослушать не остался. Компаньонка моя сидела на полу и за спинкою коника не разглядела, что Хитклифф был с нами и ушел; я же вздрогнула и велела ей замолчать.

«Что такое?» – спросила она, взволнованно озираясь.

«Джозеф, – отвечала я, ибо на дороге, по счастью, раздался грохот его телеги, – а с ним и Хитклифф вернется. Мне почудилось, он только что под дверью стоял».

«Ой, ну не мог же он подслушать из-за двери! – ответила она. – Дай мне Хэртона, сготовь ужин, а когда закончишь, позови меня отужинать с вами. Я хочу обмануть неспокойную свою совесть и убедиться, что Хитклифф ничего такого ни о чем таком не ведает. Правда же? Он не понимает, что значит полюбить!»

«Не вижу, отчего бы ему не понимать, да и не хуже вашего, – отвечала я. – А коли выбор его пал на вас, еще не рождалось на свет созданья горемычнее, чем он! Как вы станете госпожой Линтон, он утратит и друга, и любимую, и всё на свете! Вы головой-то подумали, как снесете разлуку и как он ее снесет – он ведь останется в мире один-одинешенек? Потому как, госпожа Кэтрин…»

«Один-одинешенек! разлука! – в негодовании повторила она. – Это кто же нас разлучит? Да их постигнет судьба Милона! [8] До смертного моего часа, Эллен, ни одно живое существо не учинит такого. Все Линтоны истают под солнцем, прежде чем я откажусь от Хитклиффа. Ой, я не это хотела… я не то имела в виду! Я не стану госпожою Линтон, если с меня потребуют такую цену! Он для меня пребудет тем, чем был всю жизнь. Эдгару надлежит избавиться от своего нерасположенья и хотя бы его терпеть. И он стерпит, едва узнает, каковы мои истинные чувства. Нелли, я же вижу, ты почитаешь меня за себялюбивую негодяйку; но неужто тебе не приходило в голову, что мы с Хитклиффом, если поженимся, пойдем побираться? а выйдя за Линтона, я смогу помочь Хитклиффу вознестись и освободиться от власти моего брата».