- Ее Высочество Ирен умерла.
Фигус оторвался от чтения отчета, и устало воззрился на говорившего. Это был сущий мальчишка, помощник, которого притащило любимое начальство, чтобы бравый магистр не сгубил себя под ворохом бумаг. Он притаился около двери, будто рывком ее открыл, да так и замер на пороге, выпучив от удивления глаза, словно и сам не поверив, что смог вслух произнести столь страшные слова.
Мальчишка, увидев, что завладел вниманием начальника, продолжил:
- Об этом стало известно сегодня утром. Служительницы Богини зашли в келью и застали миледи… - он всхлипнул, - Бедный принц Ариан. Только на днях представился король, а тут любимая сестра…
Филгус положил на стол перо, и устало протер глаза, до мушек и рези, чтоб протрезвить разум.
- Я не слышал колокола, - сухо произнес он.
- И не услышите, магистр, - помощник наконец-то оторвался от порога и вошел внутрь. Взгляд у него был какой-то печально-полубезумный, словно это его сестра умерла в кельи монастыря под охраной элитных рыцарей. Филгуса всегда поражала способность людей сопереживать чужому горю, особенно, если умирал кто-то известный, красивый и знаменитый – для иных у общественности не хватало ни слез, ни банального сочувствия.
- А-а… это оттого, что мы под землей? – магистр Гоннери дежурно улыбнулся. – Прости, порой забываешь, что твой кабинет находится так глубоко.
Мальчишка отрицательно замотал головой и на шаг приблизился к столу.
- Не, не, не. Его Высочество не хочет пока афишировать… трагедию. Но Председатель сказал вам срочно передать и… он считает, что вам это знать важно из-за вашего… брата.
Помощник стушевался и поник, словно произнес запретное слово. Для Филгуса оно правду было запретно – от него начинало ныть сердце, а душу до краев заполняла такая горечь, что избавиться от ее смрадного привкуса могла лишь боль. Маг сжал пальцы в кулаки, чувствуя, что едва зажившие лунки от ногтей на ладонях стали вновь кровоточить. Ему было больно. Больно до сих пор.
Помощник стыдливо зажмурился и пробормотал, что ему нужно забрать несколько писем из канцелярии. Магистру хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть головой.
Три месяца. Прошло целых три месяца с той трагедии, что унесла жизнь его брата, но для Филгуса это словно было вчера. Он до сих пор ощущал во рту вкус пепла, гари, что впиталась в его кожу, смерти, что накрыла его с головой словно саваном. Перед его глазами стояло мертвое лицо Ника: его пустые серые глаза уже - помутневшие, но такие родные, потрескавшиеся губы с белой окаемкой, кожа, покрытая сеткой черных, фиолетовых сосудов. Он плохо запомнил тот миг, тот день, но вот посмертное лицо брата постоянно всплывало в его памяти, причиняя неимоверную боль.
Азель Гарриус оказался бессилен. Знаменитый и всемогущий глава госпиталя Парнаско до полного изнеможения пытался вернуть толику жизни в опустевшее тело своего сына, но все было тщетно. Никериал Ленге умер и был сожжен на заднем дворе госпиталя. Не было ни пышных похорон, ни цветов, а людей, что пришли отправить его в последний путь, можно было сосчитать по пальцам правой руки.
Сожжен на заднем дворе, как какой-то неизвестный, преступник, недостойный уважения и достойного погребения. И от этой несправедливости хотелось завыть в голос, пройтись смертельным маршем по дворцу ублюдка-короля, что отдал этот приказ и сполна отомстить, наплевав на последствия. Его удержала жена. Она вцепилась в него, сжала в объятиях так, что невозможно было оторвать; он кричал на нее, молил, пытался отцепить, но Лира была несгибаема, она не тронулась с места, все больше и больше стискивая мужа в объятиях, беря на себя весь гнев, всю боль, будто сгребая голыми руками жаркие угли.
И Филгус остыл, обессилено упал в ее руки и разрыдался как мальчишка.
А на следующее утро узнал, что советник короля умер. Люди шептались, что не выдержало сердце, но магистр видел, что на лице Стефана навсегда застыла гримаса ужаса, и у него не было сомнений в том, кто смог напугать почтенного мага до смерти. Кто отомстил за Ника первым.
Под ногами шуршал гравий. Филгус шел по кладбищу только по ему известному маршруту, огибая памятники, статуи неизвестных людей; он мог бы пройтись закрыв глаза – так часто он ходил сюда, но сегодня он пришел сюда по иной причине. Воздух пах грозой, не было слышно ни звука, да и не хотелось нарушать тишину. Это было не правильно.
Около надгробия Ника сидел человек. Исхудавший, поникший, пьющий. Он молча пил, прислонившись к надгробию и смотрел на небо, словно чего-то ждал. Микио часто приходил на могилу Никериала и мог просто молчать часами, уставившись в одну точку. После смерти мага иллюзионист больше не появлялся в Совете, полностью уйдя в себя: не было больше ни шуток, ни фальшивых улыбок, во взгляде осталась лишь обреченность и пустота, будто этого неугомонного человека разом выпили, словно он полностью ушел в свои иллюзии, отгородившись ими от утраты.
Фил молча подошел к надгробию, заметив в траве несколько пустых бутылок.
«Магистр целительства Никериал Ленге
Он посвятил свою жизнь народу, но был ими же и предан»
Могила была лишь формальностью, в ней не был даже погребен пепел, но Филу просто нужно было место, чтобы пообщаться с братом, и как, оказалось, это было нужно не только ему.
- Ну, здравствуй, Микио.
Иллюзионист промолчал, все также уставившись на небо. Он всегда молчал, когда приходил Филгус и магистр не был уверен, что маг говорил, даже когда его не было рядом, но мужчина до сих пор пытался разговорить Микио, не хотел, чтобы человек, которого в свое время спас Ник умер на его же могиле от тоски. Мастер иллюзий был похож на бездомную собаку, которая уцепилась за первую руку, что догадалась ее погладить, и сейчас медленно умирала без своего хозяина, и видеть это для магистра Гоннери было невыносимо.
- Ты знаешь, сегодня умерла Ирен и я пришел сообщить об этом Нику. Думаю, он должен… знать.
Микио неожиданно кивнул и тихо произнес, впервые за несколько месяцев посмотрев на Филгуса:
- Знаю. Я же ее и убил.
У магистра пересохло в горле, а изнывающая от боли душа вмиг заледенела от ужаса. Мастер иллюзий говорил об убийстве принцессы так сухо, обыденно, что не верилось своим ушам. Филгус упал перед ним на колени, не в силах вымолвить и слова – губы не слушались, а сердце молило, чтоб эти слова были лишь обманом усталого разума. Это было все дурным сном. Все это – и смерть Ника, и его могила, и убийство Ирен.
- Она меня сама попросила, - тихо сказал Микио, предвещая весь рой вопросов, что крутился у Фила в голове. – Умоляла. И я ее смог понять. Дал столь щедрый дар. Успокоение. Рядом с ним.
Магистр запустил дрожащие руки в волосы и закрыл глаза.
- Зачем ты это сделал. Зачем. Тебя убьют. Казнят.
- Я знаю. – Микио вновь посмотрел на небо. – Это мой последний день.
Иллюзионист не выглядел расстроенным, наоборот, Филу на миг показалось, что он улыбался, как безумец, который внезапно нашел цель. Филгус внезапно увидел, что мужчина в руках сжимал какой-то странный кулон – капля янтаря, - и ему стало не по себе. Было что-то знакомое в этом камне, что-то на краю сознания, какая-то мысль, воспоминание, что он никак не мог уловить, что-то связное с Ником.
- Я нашел способ спасти Ники, - шепот Микио был страшный, безумный, он обращался в пустоту, улыбаясь и салютуя бутылкой незримому собеседнику. – Эта вещь его спасение, способ отменить все это, стереть из мироздания и написать новый сюжет на полотне жизни.
- Я не понимаю.
Иллюзионист повернулся к магу.
- Я умру сегодня, но Никериал Ленге будет жить.
Филгус Гоннери очнулся на больничной койке в госпитале Парнаско. В его груди невыносимо болел истощенный очаг, возле кровати сидела жена и с тревогой вглядывалась в лицо мужа. Все тело магистра болело, и в нем чувствовалась слабость, но отчего-то в голове засела мысль, что все будет хорошо.
