Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Дмитрий Дмитриев

Кавалерист-девица

I

Осень 1806 года.

На Каме, в нескольких верстах от города Сарапула, расположился по гористому берегу отряд казаков под начальством храброго полковника Смирнова.

Казаки были вызваны для усмирения взбунтовавшихся татар.

В бараке полковника собралось несколько казацких офицеров – играть в карты.

Полковник Смирнов был старый служака, требовательный и строгий на службе, но любезный и гостеприимный вне ее.

Денщик полковника старый казак Иван, по прозванью Усач, то и дело подносил гостям чай с ромом.

– Иван Григорьич, вас спрашивают, – проговорил молодой офицер, входя в барак и обращаясь к полковнику.

– Кто? – не оставляя карт, спросил полковник.

– Какой-то казак.

– Наш?

– Нет! Он совсем еще мальчик.

– Пусть войдет – посмотрим, что ему надо.

В барак полковника вошел стройный, с женственным лицом, мальчик-казак. Он был бы очень красив, если бы его лицо не было изрыто оспой. Черные проницательные глаза его смотрели бойко и смело. Он был широкоплеч, с высокой грудью. Светло-русые волосы были подстрижены по-казацки, в кружок. На нем надет был синий суконный чекмень, перетянутый кушаком. На голове высокая шапка с красным верхом. На широких синих шароварах резко выделялся красный лампас. На боку висела сабля, а через плечо, на ремне, толстая нагайка.

Полковник с удивлением посмотрел на вошедшего казака и спросил его:

– Какого полка и какой сотни?

– Я еще не принадлежу к казацкому войску. Я только приехал просить вас, господин полковник, зачислить меня казаком, – тихим голосом, похожим на женский, ответил юный казак.

– Так ты не казак?

– Нет, господин полковник.

– Так кто же ты и зачем носишь казацкий мундир? – голосом, в котором слышалось нетерпение, проговорил Иван Григорьевич.

– Я уже сказал вам, полковник, что желаю быть причисленным к вашему полку, хоть только на время, пока дойдем до регулярных войск.

– Все-таки, любезный, я должен знать, кто ты, чтобы принять тебя.

– Я дворянин.

– Разве вам неизвестно, что у нас никому нельзя служить, кроме природных казаков? – проговорил полковник, переходя с «ты» на «вы».

– Я прошу вас хоть дозволить мне дойти до регулярных войск с вашим полком.

– Сколько вам лет?

– Девятнадцать. Я должен вам сказать, полковник, что я поступлю в военную службу без ведома и воли моих родителей.

– Что же побуждает вас к этому?

– Любовь к военной службе… Я не могу быть счастлив ни в каком другом звании, кроме военного, поэтому и решился поступить на военную службу.

– Героем хотите сделаться? Похвально! А скажите мне, молодой герой, как вас звать?

– Александром.

– А по отчеству?

– Васильичем, а фамилия моя Дубенский.

– Я, право, не знаю, что вам и сказать, господин Дубенский… Принять вас, то есть дозволить следовать за моим полком, я не имею права; вместе с тем и отказать вам тоже не хочется.

– Я покорнейше вас прошу принять меня.

– Что мне делать? Дозволить или не дозволить? – сказал вполголоса полковник, обращаясь к старому есаулу.

– Пусть идет с нами, благо охота, – ответил есаул.

– Не нажить бы нам каких хлопот?

– Каких же? Напротив, его отец с матерью должны быть нам благодарны, что мы приютили его.

– Ну хорошо, молодой человек, я согласен – ступайте с нами, – сказал полковник казаку-мальчику.

– Очень благодарен, господин полковник.

– Но предупреждаю, что мы идем на Дон. Эй, Усач, скажи, чтобы дали ему лошадь, – приказал Смирнов своему денщику, показывая на Александра Дубенского.

– У меня есть лошадь.

– Тем лучше, поезжайте на своей.

Дубенский поклонился полковнику и, вне себя от радости, поспешил к своему коню.

– Заждался, мой Алкид? – весело проговорил Дубенский, гладя и лаская свою лошадь, которая от нетерпения била копытами землю и ржала.

Коня окружили несколько казаков, которые любовались его красотой.

Молодой казак, как птица, взлетел в седло; конь бодро и красиво пошел под седоком, сгибая свою тонкую шею.

Офицеры вышли из барака и тоже любовались на коня и на наездника.

– Удивительно, как этот молодой казак похож на девицу. Посмотрите, какая у него талия, да и ручки у него белые, малюсенькие – две капли воды как у барышни, – говорит один офицер другому, показывая на Дубенскаго, гарцевавшего на своем коне по равнине, на которой раскинулся казацкий стан.

– Я и сам дивуюсь. Уж не девица ли это, переряженная казаком?

– Вот что выдумал

– А что, бывали ведь примеры!

– Редко.

– А все-таки бывали.

Собравшись в кучу казаки тоже вели разговор, и предметом их разговора был юный казак.

– Братцы, это девка!

– Ври!

– Провалиться на месте – девка!

– Разве девка усидит на таком коне! Ведь это не конь, а лев.

– Конь добрый, лихой.

– То-то и есть!.. На таком коне, пожалуй, и мы с тобой не усидим, не токмо девка.

– Нет, уж оченно похож он и на девку: лицо такое нежное, белое.

– Из дворян, на хороших харчах рос, – оттого у него и белое лицо.

– И то может.

– Конечно, какая там девка! Где теперича бабе дойти до такой смелости, ведь у него не конь, а вихорь.

Спустя немного казаки стали собираться в поход к Дону.

Полковнику подвели черкесского коня, он молодцевато на него сел и скомандовал в поход.

С песней и музыкой выступили казаки.

Дубенский ехал с ними; веселый, счастливый.

Бодро, молодцевато сидел он на своем коне.

II

В городе Сарапуле в доме городничего, ротмистра Андрея Васильевича Дурова, день 17 сентября всегда справлялся торжественно. Это был день именин старшей дочери Дурова, Надежды.

Андрей Васильевич любил свою дочь и в день ее именин всегда устраивал праздник. Вся знать уездного городка Сарапула в этот день бывала в доме городничего.

В день своих именин некрасивая, но симпатичная Надя проснулась ранее обыкновенного, еще до зари. Она быстро оделась и задумчиво села у открытого окна, ожидая появления зари.

«Может быть, это будет последняя, которую я увижу в стране родной! Что ждет меня в бурном свете? Не понесется ли вслед за мною проклятие матери и горесть отца! Будут ли они живы? Дождутся ли успехов гигантского замысла моего? Ужасно, если смерть их отнимет у меня!»[1]

Такие мысли отуманивали голову молодой именинницы, которая задумала что-то необычайное, из ряда вон выходящее. Сердце сжималось у ней, и слезы заблистали на ее красивых черных ресницах.

Вот занялась заря и алым заревом своим осветила комнату молодой женщины. Надя в то время была уже замужем, хотя с мужем и не жила.

Большая сабля, подарок отца, висела около ее кровати. Надя сняла ее со стены, вынула из ножен, полюбовалась ее блестящим стальным клинком и задумчиво сказала:

– Эта сабля служила мне игрушкой, когда я была в младенческом возрасте, и моею утехой и упражнением в отроческие годы. А теперь сабля будет моей защитой и моей славой. Да-да! Я стану носить тебя с честью.

Она поцеловала клинок у сабли и повесила ее опять на стену.

– Надюша, не спишь? – тихо проговорила старая нянька Никитишна, просовывая свою седую голову в дверь.

– Входи, Никитишна, я не сплю.

– Да ты уж и одета. Ишь спозаранку-то поднялась! – прошамкала своим беззубым ртом старушка, любовно и ласково посматривая на Надежду Андреевну.

Никитишна поздравила именинницу.

– Прощай, няня, – печально проговорила Надежда Андреевна.

– Как – прощай? Разве ты куда едешь?..

– Еду.

– Куда же?

– Далеко, Никитишна, далеко.

– С кем едешь-то?

– Одна.

– С нами сила крестная!.. Да что ты, в уме ли? Хочешь ехать одна, да еще далеко? Возьми хоть меня.

вернуться

1

Записки Н. А. Дуровой.

1
{"b":"602336","o":1}