Любе Страховой
1919
1
Небытие и пустота.
Вершины воли, бездны духа.
И – ни Христа, ни лже-Христа.
Великорусская разруха…
Шёл жуткий коловратный год.
Жгли, разоряли, убивали
И сами гибли в свой черёд…
Тогда в историю вписали
Свою бесславную главу
Деникинские легионы.
Мечтая захватить Москву,
Как новые наполеоны,
Шли побеждать и погибать,
Ландскнехты деловой Антанты,
В кредит решившей их снабжать
Оружием и провиантом.
Воронеж был освобождён,
Орёл и Курск с боями взяли.
«Успех Похода предрешён!» –
Все восхищённо восклицали.
Деникин утверждал: «Разгром
Большевиков не за горами.
Последним важным рубежом
Осталась Тула перед нами».
Он верил, что его войска
Бесстрашны и неудержимы.
Москва, Москва была близка
И – несомненно – достижима!
2
«Помилуйте, нам чёрт не брат,
Не компаньон и не попутчик,
Но красным мы устроим ад», –
Шутил частенько подпоручик
Елизаветин, офицер
Высокий, стройный, фатоватый,
С колодой щегольских манер
Военного аристократа.
Он был готов без лишних слов,
Без деликатной канители
Пускать в расход большевиков,
А с также всех, кто полевели,
И похвалялся: «Не угас
Дух рыцарства и донкихотства!»
(Но спесь помещичья подчас
Скрывается за благородством.)
И если так порассуждать,
То станет ясного яснее:
Товарищами называть
Друг друга могут лишь плебеи.
«Чтоб я однажды замарал
Себя подобным обращеньем!..»
Любой «товарищ» вызывал
Не только ненависть – презренье.
3
Победным маршем упоён
И убеждён, что правда – в силе,
Елизаветин мнил, что он –
В рядах спасителей России.
Месили по дорогам грязь
Копыта, сапоги, колёса.
Белогвардейцы, веселясь,
Покуривали папиросы:
«Английские!» – «Какой табак!» –
«Бывало, до войны в столице…» –
«Не вспоминайте!..» – «Просто так…» –
«Теперь у некоторых лица
Подобны скомканным листам
С гербами избранных фамилий…» –
«Товарищам большевикам
Конец, как в скверном водевиле». –
«Я с отрочества убеждён:
Нельзя России без порядка».
И каждый честью начинён,
Как начинён снаряд взрывчаткой.
Не ради славы полковой
И похотливой дамской лести –
За честью шли бесстрашно в бой.
Но и гуляли честь по чести:
«По-лермонтовски, господа!
Черкешенка, бурлящий Терек». –
«Гори, гори моя звезда…»
Любой зелёный офицерик –
Не по летам бывалый хват.
За неимением бильярда
Рубились в карты все подряд:
Дворяне, купчики, бастарды.
А если раздобыть вина –
«Пирушка, господа, пирушка!»
Тут верховодил допоздна
Штабс-капитан Георгий Мушкин,
За картами – неотразим.
И кокаиновой медузой
Устало плавала Лизи
Вокруг картёжного союза:
Салонной жизни лишена,
Коктейля декадентских зелий,
Но и без этого она
Служила в чине штабс-мамзели.
«Лизи, идите же сюда!» –
И сразу звякали бутылки.
«Ох, я устала, господа,
Всё комплименты да ухмылки! –
Она, к кому-нибудь подсев,
В чаду табачного тумана
Уже слегка осоловев,
Манерничала ресторанно,
Поправив дамский аксельбант. –
Ах, Мушкин, вы галантный франтик!
Шампанского! Мечите банк,
Мой белокурый адъютантик!»
4
И как-то вечером, устав
От шуток, сальностей и сплетен,
Лизи и карточных забав,
Скучающий Елизаветин
Арсений вышел на крыльцо
В полузастёгнутой шинели.
Дохнуло сыростью в лицо,
И он услышал: «Неужели
Не знаешь? С красными Сергей». –
«Не может быть!.. Но как такое
Произошло? Андрей, Андрей…
Не может быть. Господь с тобою.
Чтоб от расстрела, от тюрьмы…
А наше общее прощанье…» –
«А я предчувствую, что мы
Однажды встретимся…» Молчанье.
Арсений хмыкнул: «Что за вздор!
Какие детские игрушки!..»
Но только этот разговор
Подслушал и проныра Мушкин.
И он воспринял всё всерьёз,
В слова и паузы вникая.
И «с честью, доблестно» донёс,
Долг офицера выполняя:
«Мне неудобно говорить,
Но я… Но я почти случайно
Услышал… Должен доложить,
Хоть это и чужая тайна.
Полковник Тальский обсуждал
С другим, фамилии не знаю,
К нам штаб вчера его прислал…
Ах, Вятский… Да, припоминаю…
Я с ним не то что бы знаком,
А так, давно уже, встречались…
Что я могу сказать о нём?
Да вот как раз они… шептались…
У Тальского есть брат Сергей,
Он – большевик… Не ошибаюсь…
Как будто никаких вестей…
И связей нет, но не ручаюсь…
И я прошу поступок мой
Не истолковывать превратно.
Нам важно завладеть Москвой.
Я лишь стараюсь аккуратно…
Благодарю». Поклон. Кругом.
А в мыслях: «Смерть аристократам!»
Полковник Тальский был врагом
Для Мушкина, врагом заклятым.
5
Почтовый штемпель – как клеймо
Для вести, что неотвратима.
Полковник получил письмо
О смерти дочери из Крыма.
Он даже сразу не признал
Свояченицы мелкий почерк,
Когда глазами пробежал
Послание с десяток строчек.
Вот, различимые едва,
От боли скорчившись и воя,
Врозь по листу ползут слова,
Как раненые с поля боя:
«Под… вечер… с… почты… шла… она…
Когда… случилась… перестрелка…»
В тылу – в тылу! – не спасена
От анархической «проделки».
Назавтра же – ещё страшней! –
Пришло в надорванном конверте
Письмо, отправленное ей
За несколько минут до смерти.
О шуме городской молвы,
Кругом трубящей о победах:
«Здесь ждут падения Москвы
В субботу, в пятницу и в среду».
О счастье преодолевать
Все трудности и жить открыто:
«Я начинаю привыкать
И к неустроенному быту».
И о грядущем, обо всём
Тревожном, неисповедимом:
