Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Теория механизмов и души

Кузнецова Дарья Андреевна

Машина -- механическое устройство, совершающее

полезную работу с преобразованием энергии,

материалов или информации.

Механизм -- внутреннее устройство машины,

приводящее её в действие.

Автомат -- самодействующая машина,

производящая работу по заданной программе

без непосредственного участия человека.

Машинат -- человекоподобный автомат с

рабочим механизмом заводного типа.

   ЧАСТЬ 1. ТЁМНАЯ СТОРОНА

Глава 1. Один долгий день

   В груди мерно тикало на четыре такта. Ровно, без сбоев. Но каждый такт отсчитывал мгновения моей жизни, и я чувствовала, откуда-то точно знала, что ещё совсем немного, и этот звук прекратится. Сначала собьётся, пропустит несколько щелчков, потом -- вовсе замрёт, растворившись в неподвижной тишине. И вместе с ним замру я. Навсегда.

   На четыре такта внутри пульсировал страх. Не в груди и не в голове, но где-то он точно был, сидел прочно, как заклинивший перегревшийся поршень. Страх подгонял, торопил и пытался перерасти в панику. А я торопливо выдвигала ящики один за одним, пытаясь среди шестерёнок, шатунов и валов отыскать один-единственный заводной ключ. Простой, с круглой головкой, толстой гранёной шейкой и не слишком вычурной бородкой.

   Неловкие пальцы не слушались. Они должны были двигаться быстрее, проворней -- это я тоже откуда-то знала, -- но шевелились плавно и размеренно. На четыре такта, как тикало у меня внутри. Эта плавность убивала меня и распаляла страх. Хотелось вырваться из медлительной оболочки, вырвать ящики с корнем, вытряхнуть содержимое на пол... но поблёскивающие чистой полированной медью шарнирные пальцы этого не умели. Всё, что они могли, это аккуратно открывать ящики и точно так же неторопливо перекладывать детали внутри.

   Наконец, в голове что-то щёлкнуло, и я вспомнила: ключ лежит не в рабочем столе, а в шкатулке на столе у двери.

   Тело плавно распрямилось, развернулось и так же неторопливо двинулось к нужному месту. Гироскопы в животе, под тем, что тикало, бесшумно вращались, позволяя сохранять равновесие на двух точках опоры. Я отчаянно, до слёз пожалела, что у меня всего две ноги, а не четыре, как у более примитивных машин, и двигаться я могу только вот так, едва-едва. Точнее, почти до слёз: плакать я не умела.

   Шаг, другой, третий... и тишина в груди. Оглушительная, звонкая, невозможная и неестественная тишина, которую уже никогда и ничто не нарушит. Неподвижная тишина, в которой метался в поисках выхода заточённый и герметично запаянный разум, внезапно лишившийся будущего. Всего -- и разом. Из-за простого ключа, забытого в шкатулке, до которой оставалось лишь протянуть руку, обречённый на безумие замкнутого пространства гораздо более тесного, чем любая самая тесная комната...

   ...Я резко дёрнулась в кровати и открыла глаза, загнанно дыша. Вскинула ладони к лицу и обнаружила свои собственные привычные руки. Никакого металла, никаких шарниров. Смуглая кожа со следами старых ожогов и царапин, грубые и тёмные подушечки пальцев как обычно пахнут смазкой, несмотря на все ухищрения и попытки их отмыть. Аккуратно обрезанные ногти -- все, кроме одного, на правом мизинце, покрытого для прочности лаком. Я имела привычку иногда использовать его вместо отвёртки.

   При взгляде на эти руки страх начал отпускать. Я машинально пощупала грудную клетку -- под ладонью торопливо колотилось сердце, кожа была гладкой, ровной и тёплой. Сон. Просто сон. Просто дурацкий сон, через кардан его три раза в сердце Домны!

   Часы на стене напротив показывали раннее утро, на Светлой стороне сейчас должно было подниматься дневное светило. Как раз под моим взглядом стрелки выстроились в линию, показывая шесть утра, и часы негромко заиграли мелодию, а выскользнувшие из дверцы фигурки закружились в медленном танце. И музыка, и движения на каждый час были свои.

   Я нервно растёрла обеими ладонями мокрое от пота лицо, огляделась и с сожалением обнаружила вторую половину кровати пустой. В отличие от меня, Чин имел привычку вставать рано, и сегодня это оказалось особенно некстати. Так приятно было бы уткнуться носом в твёрдое плечо, ощутить рядом живое тепло и успокаивающий тихий звук чужого дыхания, с гарантией выкинуть из головы ощущение липкого страха и беспомощности.

   В отсутствие Чина у меня оставалось два варианта: или попытаться уснуть, надеясь, что кошмар не вернётся, или встать на несколько часов раньше. Я выбрала второй. Не столько из страха, сколько из брезгливости: мокрая ночная сорочка неприятно липла к телу, очень не хотелось оставаться в ней дольше.

   Ну, и из страха тоже. Мне вообще редко снятся сны, а в этот раз кошмар был до того отчётливым и реалистичным, что я то и дело напряжённо прислушивалась к себе, пытаясь уловить звук шестерёнок, и бросала взгляды на руки, облегчённо вздыхая при виде знакомых пальцев.

   Спальня в моём доме была самым пустым местом. Квадратная комната о двух окнах, в простенке между ними -- комод, над которым тикают, играя каждый час, старые ходики. Напротив комода -- низкая двуспальная кровать, с двух сторон подпёртая тумбочками. Собственно, вся обстановка. Тёмно-коричневое с красноватым оттенком пепельное дерево, бронзовая фурнитура, покрытая лаком, отменяющим необходимость регулярно начищать всё это блестящее великолепие, тёмно-зелёные стены с ненавязчивым бронзовым рисунком, шершавый и как будто мягкий пол из серой пемзы. Тёплая уютная спальня.

   Я поднялась с постели, на ходу стаскивая с себя сорочку, подтянула гирьки ходиков и направилась в ванную комнату. Большая вмурованная в пол ванна, в которой вполне могли разместиться двое, умывальник, ещё один комод и сложенная ширма в углу, которой я, кажется, ни разу не пользовалась. Здесь царили всё та же бронза и зеленоватый мрамор; дорогое, конечно, удовольствие, но я вполне могла его себе позволить.

   Пока принимала душ, смывая с кожи последствия тревожной ночи, пока тщательно чистила зубы у умывальника, меня не оставляло ощущение неправильности, будто из окружающего мира пропала какая-то важная деталь. А потом я наконец сообразила: зубная щётка была одна. Причём не только она, не хватало ещё некоторых мелочей, принадлежавших Чину.

   В груди разрослось тревожное предчувствие. Я тщетно пыталась его отогнать, успокоить себя, что всё нормально, что всему этому есть какое-то другое, простое и понятное объяснение. Получалось плохо.

   Я торопливо накинула приятный к телу шелковистый чёрный халат, сунула ноги в уютные домашние тапочки и вернулась в спальню, пересекла её в несколько быстрых шагов и открыла вторую дверь, ведущую в небольшой коридор. Крутая лестница, спускающаяся на первый этаж, -- и я уловила доносящиеся из кухни звуки, звон и треск, а ноздри пощекотал приятный запах жареных колбасок. Губы было тронула улыбка, но взгляд запнулся о пару чемоданов, стоящих подле входной двери. Улыбка увяла, не успев родиться, а тревога почувствовала волю и заполнила меня всю, от пяток до макушки.

   - Доброе утро, Чин, - проговорила я, входя в кухню. Мужчина невозмутимо хозяйничал у плиты, одетый отнюдь не в домашнее. Высокие сапоги, заправленные в них узкие бежевые брюки, белая рубашка с закатанными рукавами, алый жилет и фартук. Бордовый сюртук висел здесь же, на спинке стула. От моего голоса Чичилин вздрогнул, уронил в сковороду кусок скорлупы и стремительно обернулся. В глазах плеснулся страх застигнутого на месте преступления воришки, а губы попытались сложиться в улыбку. Получилось плохо и, кажется, он это понял, потому что гримасничать перестал.

   -- Здравствуй, Фириш, -- ответил он и вернулся к прерванному занятию. Как официально. Странно, что не на "вы" и без "госпожи".

1
{"b":"607270","o":1}