© М.П. Тугушева, перевод, составление, 2017

© Оформление. ИПО «У Никитских ворот», 2017

Иногда хочется, чтобы о Шелли было известно не больше, чем о Шекспире. Понимаю тех, кто желает знать все, что возможно, о жизни великого поэта, считая его личностью столь же интересной, как любой из героев, созданных его воображением. Шелли, однако, и у любящих его возбуждает чувства противоречивые. Как заметил Дж. Э. Саймондс[1]: «Те, кто казалось бы должны были объединиться над его могилой, все время ссорились и спорили, что смущает и самого рьяного исследователя». Даже в наши дни затруднительно обсуждать историю жизни Шелли без того, чтобы какой-нибудь пламенный почитатель поэта не обвинил собеседника в непонимании одного из благороднейших представителей человечества, а возникает это затруднение потому, что Шелли существовал в двух ипостасях. Был Шелли-ангел, мечтавший о создании на земле Царствия Небесного, но был также непостижимый и нетерпимый Шелли, когда он убеждался в невозможности воплотить свои мечты в реальность.

Доуден[2] охарактеризовал его отца, сэра Тимоти Шелли как «человека с заблудившимся умом, мыслящего хорошо, а действующего дурно». Благие намерения сэра Тимоти касались респектабельных классов, а его сын принадлежал к стану революционеров, однако обоих, отца и сына, ожидала одна и та же участь: их лучшие намерения приносили окружающим только несчастье.

Шелли можно было бы назвать прирожденным экспериментатором. Рассказывают, что мальчиком он возымел «страсть к игре с огнем» и однажды поджег одежду на дворецком. А еще родственников тревожили его опыты с химическими реактивами и электричеством. Когда он учился в Оксфорде, его комнаты напоминали неопрятную лабораторию: повсюду пятна от кислот и дыры, прожженные в ковре, почему приятели жили в постоянном страхе, как бы он не погиб при взрыве или не спалил все здание.

На первый взгляд может показаться странным, что самый «эфирный» из поэтов XIX столетия был так склонен к научным интересам. Кстати, Шелли опередил свое время, твердо уверовав в возможность воздухоплавания, но при этом он также верил, что стоит лишь одному воздушному кораблю появиться над Африкой и сам факт будет способствовать освобождению от рабства всех черных невольников. Он был кроме того очень привержен к так называемой парапсихологии и не раз пытался вступить в общение с «душами умерших», для чего однажды всю ночь просидел в склепе Уорэмской церкви, надеясь узреть привидение, хотя такую попытку можно скорее объяснить не его научной любознательностью, но воздействием шестипенсовых «сенсационных романов».

Чтение побудило Шелли к экспериментаторству не только в области науки, но и литературы. Так, еще обучаясь в Итоне, он опубликовал роман «Застроцци», а потом написал второй, «Сент-Ирвин» и очень надеялся на благожелательную прессу, которую решил обеспечить себе с помощью подкупа: «дам обозревателю монету, – пишет он другу, – и думаю, что фунтов десяти будет достаточно».

Однако событие, которое подвергло Шелли самому жестокому, за всю его жизнь, осуждению со стороны общества, когда он бросил свою первую жену, Гарриэт Уэстбрук, может быть воспринято как результат его неудачного эксперимента в области филантропии.

Шелли женился на Гарриэт не по любви, но из желания спасти ее от деспотизма родителей и школьных учительниц. В 19 лет он уже объявил войну всем земным властям после того как его исключили из университета за атеизм и в шестнадцатилетней Гарриэт, не желающей учиться, он усмотрел жертву родительского произвола и несправедливости, подобную ему самому. С наилучшими намерениями он увез Гарриэт в Шотландию и женился на ней, хотя принципиально отрицал институт брака.

Гарриэт была хорошенькой, веселой, неглупой девушкой и, кто знает, может быть их брак и мог стать вполне счастливым, если бы не ее старшая сестра Элиза, поселившаяся вместе с ними. К сожалению, Шелли проникся к Элизе сильнейшей неприязнью. Ему претило даже естественное желание свояченицы приласкать его малютку-дочь. Вот что пишет Шелли своему другу Хоггу:

«Я действительно всем сердцем и душой ее ненавижу. У меня возникает неудержимое чувство отвращения и ужаса, когда она ласкает мою бедную крошку Ианту. Иногда я почти теряю рассудок, пытаясь обуздать всеподавляющее чувство безграничной ненависти к этому жалкому ничтожеству, хотя она просто-напросто слепое мерзкое насекомое, не знающее, что жалит одним своим прикосновением».

Здесь раздражительность Шелли берет верх над филантропическими чувствами, как это было и в случае его разрыва дружеских отношений с учительницей Элизабет Хитченер, а брачный эксперимент Шелли в области всеобщей благожелательности убедил его лишь в том, что он обречен существовать под одной крышей с двумя дьяволицами в женском обличии. Даже Гарриэт, возможно и потому, что отказалась кормить свое дитя грудью, утратила его благорасположение и теперь казалась всего-навсего «цивилизованным животным», непригодным к тому, чтобы делить его судьбу. Не исключено, конечно, что Шелли расстался бы с Гарриэт в любом случае, даже несмотря на общество Элизы, которое сделало для него ненавистным домашний очаг, и когда он влюбился в дочь Годвина[3] семейному счастью Гарриэт пришел конец. Шелли снова сделал все возможное, чтобы поступить в согласии со своими высочайшими принципами. Да, молодой человек – ему был всего двадцать один год – сбежал с шестнадцатилетней Мери Годвин в континентальную Европу, однако ему было нестерпимо думать, что тем самым он сделал Гарриэт несчастной и Шелли написал ей, пригласив присоединиться к нему и Мери и зажить втроем, так как это лучший способ разрешить неразбериху чувств, в которой они все оказались. Это предложение было так для него характерно! Он редко мог понимать чью-либо точку зрения кроме собственной. Вдобавок, даже покидая Гарриэт, он не видел ничего зазорного ни в том, чтобы занять у нее деньги, ни в своих заверениях насчет предстоящего ей, и, конечно, благополучного, разрешения от бремени (Гарриэт снова ждала ребенка). Ни в одной литературной биографии мы не найдем примера столь поразительно возвышенного эгоизма, проявляемого в столь драматической ситуации, а с тех пор как профессор Хотсон опубликовал найденные им письма Гарриэт, подобный эгоизм кажется особенно впечатляющим.

Мистер Оливер Элтон[4] даже утверждает, что Байрон, тоже эгоист, иногда как будто сожалел об этой черте своего характера, но эгоизм Шелли был всегда «безответственно-ребяческим»: ведь только ребенок не может понять, что, ударив товарища по играм, он причинил ему боль. Когда через два года Гарриэт утопилась в Серпентайне, Шелли очень искренно заявлял, что никакой ответственности за это не несет.

И все же факт остается фактом: невозможно, ознакомившись с биографией Шелли, не убедиться в том, что тот был, тем не менее, одним из благороднейших и наименее своекорыстных представителей человечества, хотя нельзя не признать и того, что поэт не был нормальным человеком. Он напоминает героя утопического романа Уильяма Морриса[5] «Вести ниоткуда». Герой не принимает условий существования в Англии XIX века, но с наивным удивлением узнает, что принципы устроения жизни в идеальной стране Утопия тоже могут сделать человечество несчастным, так как утверждаются они в несовершенном современном мире.

Шелли не был ни лицемером, ни обманщиком и все друзья дружно засвидетельствовали его искренность и добросердечие. Его друг Хогг[6] в своей книге изобразил Шелли со всеми свойственными ему эксцентрическими привычками, навязчивыми желаниями, иллюзиями и неспособностью вести жизнь обычного человека, но таков был стиль поведения поэта, одаренного свыше. Его жизнеописание, созданное Хоггом, всегда будет интересно хотя бы потому, что содержит знаменитый и всем теперь известный эпизод: Хогг вспоминает, как он впервые увидел Шелли и Мери вместе. Приятели отправились с визитом к Годвину, которого не оказалось дома, и они решили подождать его возвращения.