Литмир - Электронная Библиотека

Владимир Санин

Белое проклятие

В ловушке

Василию Сидорову,

замечательному полярнику и другу —

с любовью

Возвращение

Нынешний год для Семенова был везучий.

Во-первых, остался живой. Медведи редко нападают на человека, чувствуют в нем ровню, что ли, а этот выскочил из-за тороса, попер напролом. Голодный и злой был зверюга, сало свое проел, шкура болталась – как с чужого плеча. Такого первой пулей срезать – в лотерею машину выиграть.

Вторая удача – хорошо, почти что безупречно отдрейфовал. Говорят, Льдина попалась удачная, верно, а ведь выбирал-то ее сам! Полмесяца искал, пока не нашел, уж очень хитро пряталась она за крепостными стенами торосов – три на четыре километра, ровненькая, молодая, но крепкая. За год дрейфа по ней трижды проходили трещины, и тоже удачно: ни людей, ни домиков, ни оборудования океан не проглотил, и сменщикам досталась вполне обжитая станция. «Легкая у тебя рука, Сергей, – радовался Кириллов, сменный начальник. – Или Полярную Звезду умаслил?» Каждый бы на его месте радовался: будто с квартиры на квартиру переехал Кириллов со своими ребятами, даже ремонта делать не надо.

Ну, и третья удача – только что в гостинице уговорил Веру продать путевки в Сухуми («Подумаешь, золотой сезон – сто человек на квадратный метр пляжа!») и вместе с Андреем и Наташей махнуть на машинах по стране – куда глаза глядят. С трудом, но уговорил. Весь дрейф об этом мечтали – на месяц-другой окунуться в бродячую жизнь.

И хватит, продолжал размышлять Семенов, нельзя, чтобы одному человеку бессовестно везло. Кто-то сказал, что количество удач в мире неизменно, и если тебе судьба улыбается, значит, другого удачи обходят стороной. К тому же, когда они идут навалом, одна за другой, какой-то критерий теряешь, что ли. Слишком много удач так же демобилизует человека, как слишком много неудач: такого он может не выдержать. Промежутки должны быть между ними, мостики…

Семенов шел по Невскому проспекту, с интересом поглядывая на встречных людей и беспричинно улыбаясь, что вызывало недоумение прохожих; одна женщина даже пожала плечами, неправильно истолковав доброжелательный взгляд этого странного человека. А Семенову просто было хорошо. Коренной москвич, он любил Ленинград, город, из которого не раз уходил в Антарктиду и улетал на Льдины, здесь он прощался с Большой землей и здоровался с ней тоже здесь. Ноги, еще не успевшие отвыкнуть от полупудовых унтов, сами собой шли безо всяких усилий, вместо многослойной тяжелой одежды тело невесомо облегал плащ, и сугробов тебе никаких, ветеришко пустяковый – живут же люди! Так бы и ходил без устали с утра до ночи, глядя на разных людей – разных, в том-то все и дело! – на витрины, улицы и на всю эту кипящую жизнь, которую на станции только в кино увидишь. И привычно удивлялся себе: жил ведь на Большой земле, не в полярке родился, а до первой зимовки никогда не ценил вот таких необыкновенных вещей, как эти деревья в скверике. Стоят себе, колышут бездумно желтеющими листочками и ведать не ведают, сколько в них радости и смысла.

У Аничкова моста Семенов, как добрым знакомым, подмигнул вставшим на дыбы коням, глубоко и радостно вдохнул в себя сырой ленинградский воздух и свернул с Невского на Фонтанку. Отсюда до Института было несколько минут ходу, и Семенов почувствовал привычное волнение, какое испытывал всегда, когда приезжал в Институт. После долгих зимовок и экспедиций по этому асфальту шли самые знаменитые полярники и тоже, наверное, волновались при виде Института…

Вспомнил Семенов, как много лет назад пришел сюда в первый раз, худым, неоперившимся птенцом. Начальник кадров Муравьев, крестный отец двух поколений полярников, хмуро повертел в руках документы, спросил в упор:

– Куда хочешь?

– Куда пошлете! – Семенов вытянулся, руки по швам.

– Послать тебя… это я могу, – проворчал Муравьев. – Крепкие морозы с ветерком любишь?

– Не очень… – ответил Семенов и испугался, запоздало подумав, что другой ответ был бы начальнику приятнее.

– Смерти боишься? – И взгляд, будто щуп, до самых печенок.

– Боюсь, – честно признался Семенов.

– Во сне храпишь?

– Храплю, – безнадежно кивнул Семенов.

– Теперь сам посуди. – Муравьев стал загибать пальцы. – Морозов не любишь, смерти боишься, во сне храпишь. Ну какой из тебя полярник? Могу позвонить на завод радиоизделий, там техники нужны.

– Спасибо, – уныло сказал Семенов. – Дайте, пожалуйста, мои документы.

– Куда пойдешь?

– Не знаю еще… Может, в Архангельск, там приятель живет.

– А на Скалистый Мыс радистом хочешь?..

– Хочу?!

– Чего орешь, не глухой. Оформляйся.

Долго еще в Институте вспоминали зеленого новичка, который не любит морозов, боится смерти и храпит. Семнадцать лет как испарился тот новичок, но вместе с ними навсегда ушло и то, чего не заменишь положением и опытом, – телячий оптимизм, весело бегущая по жилам кровь и каждый день открытия.

По годам идешь, как вверх по лестнице – с каждой ступенькой все труднее. Тот зеленый новичок порхал и подпрыгивал, а начальник станции шествует, усмехнулся Семенов. Впрочем, подумал он, многие печалятся этой неравноценной замене – молодости на опыт, а предложи вернуться назад – редко кто согласится. Радости вновь пережить – пожалуй, а невзгоды и ошибки?

– Сергей, где твоя борода?

– Там же, где твоя – на веники пошла!

В Институте коридоры длинные, за три часа не обойдешь. Сделав шаг – кореша встретил. Обнялись, помяли друг друга по полярной привычке.

– Как Льдина?

– Позавчера была целехонькая.

– Верно, что тебя медведь чуть не схарчил?

– Информация ошибочная, наоборот, я – его!

– С возвращением, Николаич! – приветствовал Семенова загорелый бородач в кожаной куртке. – Отдрейфовал?

– Спасибо, Палыч. А ты где обитаешь?

– Только-только от пингвинов вернулся, на «Оби».

– В Мирном как, пальмы не расцвели?

– Путаешь, Николаич! – Бородач ухмыльнулся. – Пальмы – они на твоем Востоке.

– Не наступай на больную мозоль, – вздохнул Семенов. – Пионерскую и Комсомольскую прикрыли, а теперь и до Востока добрались…

– Да, закрыли твой Восток на учет, – посочувствовал бородач. – Ну а сейчас куда махнешь?

– Резерв главного командования, в отпуск собираюсь.

– Слышали? – Бородач остановил приятелей. – Такую гаубицу в резерве держат!

– Недолго, Сергей, будешь ржаветь, – включился один из них. – Станцию для тебя новую открывают… Только – молчок, секрет пока что!

– Где? – простодушно спросил бородач.

– На самой северной точке… Южного берега Крыма!

Посмеялись, поговорили, разошлись.

– Семенов? – удивился невысокий франтоватый человек с холодным, неулыбающимся лицом. – Ты же, говорят, только вчера прилетел, что здесь делаешь?

– Старая артиллерийская лошадь услышала зов полковой трубы, – отшутился Семенов. – Свешников на шестнадцать тридцать вызвал.

– Стружку снимать? Натворил чего на Льдине?

– Не знаю. – Семенов пожал плечами. – Вроде бы не за что.

– А вот здесь ты ошибаешься, начальство всегда найдет!.. Шучу. – Макухин, однако, не улыбнулся. – Зачем же он тебя вызвал?.. Шумилин вроде все антарктические станции укомплектовал… Кстати, Семенов, начальником следующей экспедиции будто прочат меня. Пойдешь ко мне замом?

– До следующей полтора года, трудно загадывать, – уклончиво ответил Семенов.

– Твоя голова, думай. – Макухин покровительственно похлопал Семенова по плечу. – Гаранин Андрей с тобой вернулся?

Семенов кивнул.

– Его бы тоже взял, начальником аэрометотряда, – с тем же покровительством в голосе продолжал Макухин. – Ну, бывай!

Семенов задумчиво посмотрел ему вслед. Предложение заманчивое, пожалуй, принял бы его, исходи оно не от Макухина. Опыта и личного мужества у него не отнимешь, всю полярку прошел с низовки, во всех переделках побывал, а зимовать с ним не любили. Почему? Трудно сказать, какие-то штрихи, пустяки. Ну хотя бы то, что за общий стол не садился, подчеркивал дистанцию. Или с самого начала зимовки выбирал человека послабее и делал из него «мальчика для битья». Или: спиртное разрешал коллективу только по праздникам, а себе – когда появлялось желание. Спорить с ним боялись, приказы выполняли по-армейски, но когда среди полярников распространили анкету с вопросом: «С каким начальником ты хотел бы зимовать?», Макухина почти никто не назвал. А начальство ценило, для начальства самое главное, чтобы выполнялась программа и не случались ЧП… За себя-то Семенов был спокоен, на него Макухин бросаться не станет, но Андрей и слышать его фамилию не мог. А без Андрея, и думать нечего, никуда Семенов не пойдет. Пусть с Макухиным зимует другой…

1
{"b":"609189","o":1}