Дверь пилотской кабины открылась, из неё показался бортовой техник и поманил меня пальцем. Перекрывая шум двигателей, он прокричал в самое ухо:

– Забирайте из своей лайбы, что нужно, и переходите в гермоотсек. Диспетчер выдал эшелон на семи тысячах метрах. Если есть газированные напитки – прихватите с собой, иначе могут взорваться.

Я молча кивнул, взял с сиденья пакет с тормозками, – приготовленными в дорогу Ладой бутербродами, – и последовал за техником.

В пассажирском салоне никого не было, – редкий случай для летательных аппаратов, следующих на Запад. Парень задраил двери в грузовой отсек, и стало намного тише.

– Заскучаете – заходите, – великодушно разрешил бортач на доступ в кабину пилотов. И ушёл на рабочее место.

До Москвы было несколько часов лёту, и, чтобы скоротать время, я уткнулся в какой – то детектив. Однако мысли о предстоящих событиях отвлекали и тревожили. В принципе для меня всё складывалось удачно, программу минимум, которую я перед собой поставил, уходя с лётной работы, практически выполнил. Более того, – превзошёл, получив предписание работать в журнале «Авиация и космонавтика». Для офицеров, проходящих службу в Забайкальском военном округе, такая удача выпадает раз в сто лет. Я видел глаза своих друзей и приятелей на проводах: они светились откровенной завистью и надеждой, что судьба будет и к ним благосклонна и что в один прекрасный момент им предложат перевод, пусть не в столицу, но за Урал, в Европу, ближе к теплу.

Юра Кирсанов, опрокинув шкалик за мою гладкую дорогу, так и сказал:

– Я надолго не расстаюсь. Ты же заметил, что шагаем с тобой в затылок друг другу. Ты был в Польше, и я там побывал. Ты – на Кавказ, и я не дурак. Ты – в Читу, и я – тут, как тут. Так что по логике вещей следующая наша встреча будет в Москве. Я нюхом чую…

Откуда у него была такая уверенность, непонятно, но, опережая события, скажу, что через три года он действительно пустил корни в штабе тыла ВВС в ведомстве Владлена Кайдина.

Но это случилось потом, а в настоящий момент я прикидывал, как вписаться в новый коллектив, чтобы меня, грубо говоря, не выперли. Отношение к «варягам», людям, пришлым со стороны, у журналистов большой прессы было однозначно негативным. Даже если пришёл профи. А что прикажете делать мне, у которого за плечами, каких – то полтора года в армейской газете? Двадцать лет внештатного корреспондента сюда не пришьёшь: любитель, он е есть любитель, как бы талантливо не писал. Бывают, правда, самородки, но мне до них, как до Китая пешком. Я с ними даже рядом не стоял. Кроме того, должность, на которую я ехал, для меня была, как тёмный лес. Редактор отдела оформления цветного журнала. Вчерне я понимал, что это такое. Но кто мне даст возможность постажироваться, поднакопить опыта, набить себе руку? Не набьёшь руку – набьют морду. Это уж точно. А макетирование номера? Как оно происходит? Университетские знания на этот счёт оставляли желать лучшего. Короче, ситуация – не бей лежачего. Бросили человека, не умеющего плавать, в водоём. Выплывет – хорошо, утонет – ещё лучше, место освободится.

Так я себе рассуждал, пока ребята не позвали меня в пилотскую кабину расписать партию в преферанс. Видели, что умею, когда вместе летали в Тикси. Первая закончилась моим проигрышем. Сказывался опыт членов экипажа, приобретённый в длительных перелётах. Вторая пулька прервалась, когда самолёт сменил эшелон, вошёл в облака, и началась болтанка. Командир вернулся на рабочее место, а я – в пассажирский отсек, заглянул в иллюминатор и убедился, что мой «вазон» на месте. А куда он, к чёрту, денется?

В Омском аэропорту самолёт дозаправили топливом, я пообедал в ресторане, и мы полетели дальше. Всё шло по расписанию, и я уже мысленно прикидывал, как буду добираться до Москвы, когда за два часа до посадки командир передал, что по метеоусловиям Астафьево не принимает и будем садиться на военном аэродроме Энгельса. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

В Энгельсе, близ Саратова, погода тоже не радовала.

– Похоже, застряли надолго, – безрадостно прокомментировал ситуацию штурман. – Циклон надвигается с запада. Если в Астафьево развиднеется, отсюда не выпустят.

– Что посоветуешь, командир? Мне куковать с вами не резон.

– Да что тут советовать? Подожди до завтра, а там всё определится.

Мы переночевали в лётном домике, а утром пошёл дождь со снегом.

До обеда я тянул с решением. Не хотелось добираться до Москвы своим ходом, как – никак, а расстояние несколько сот километров предпочтительней преодолеть по воздуху, но терпение моё лопнуло, и я скомандовал выгнать автомобиль из самолёта на волю.

– Счастливо оставаться, ребята. Поеду. Время не ждёт.

До Тамбова и Липецка я добрался благополучно, а вот дальше началась такая воздушная круговерть, что и высказать трудно. Дождь и сырой липкий снег, словно сговорившись, нещадно хлестали в ветровое стекло, так, что дворники не справлялись с осадками. Наступила ночь, и видимость сократилась до двухсот метров. Я включил дальний свет, но лучше не стало. Дождевая завеса создавала экран, фары встречных машин почти пропали, и я вынужден был перейти на ближний. Столица отчаянно защищалась от моей атаки.

Мне бы остановиться, выбрать укромное местечко на обочине и переждать непогоду, но такой уж у меня дурацкий характер: решил заночевать в Рязани, значит там и буду.

Глубокой ночью, уставший до смерти от напряжения, я отыскал придорожный кемпинг, и, не раздеваясь, едва успев сбросить обувь, рухнул на кровать и забылся глубоким сном.

Ровно в восемь меня разбудили по моей просьбе. Я кинул взгляд в окно. Похоже, погода пошла на поправку. Дождь прекратился, облака поднялись и кое – где между ними проглядывалось умытое голубое небо. Похоже, Москва передумала и решила впустить к себе настырного пришельца.

Наскоро перекусив, я сел за руль автомобиля, отыскал бензозаправку, наполнил топливный бак под завязку и покинул Рязань. К трём часам дня я уже въезжал во двор Костиного дома.

– Ждём, ждём, – потряхивая мою руку, радушно улыбался Андреев, предупреждённый мной о моём появлении по телефону. – Даже не обедали. Проходи, раздевайся. Если хочешь, прими душ, и за стол. Валька, накрывай для дорогого гостя, неси, чем Бог послал.

Принаряженная Валентина засуетилась, выставила пол – литра водки, поставила рюмки, селёдочку, обсыпанную свежим лучком, капусту провансаль, отварную картошку и чёрный хлеб, нарезанный крупными кусками.

– Доехал, доехал – то как? – допытывалась она между делом. – Это ж надо – от самого Саратова! – качала она кудрявой головой с удивлением, как будто город находился за тридевять земель.

– Не лезь поперёк батьки в пекло, – оборвал её Костя. – Поест, сам обо всём расскажет.

– Ну, с прибытием! – поднял он до краёв наполненную рюмку, чокнулся, выпил и занюхал кусочком хлеба.

– За встречу! – поддержал я его, накладывая на тарелку немудрёный закусь.

– Что ж, ребята, всё вышло так, как предсказал Костя. Предписание – в кармане, и завтра мне надлежит явиться в редакцию. Похоже, что теперь мы будем встречаться чаще.

– Ай, молодца, так молодца! – обрадовалась Валентина, придвигая ко мне хлеб. – А теперь всё по порядку…

И я рассказал им о последних событиях своей жизни.

– Что ж, – подытожил мою исповедь Константин, – я всегда подозревал, что ты настырный мальчик. Но учти, что проблем у тебя прибавится. Просто так Москва тебе не сдастся. У неё мощный инстинкт отторжения, и покорить её удаётся не каждому. Что касается нас с Валюхой, поможем в силу своей испорченности. На первых порах поживёшь у меня, места хватит. А там посмотрим…

По уже проторенному пути я благополучно добрался до редакции, и уже не спрашивая вахтёра, от турникета повернул направо. Здесь, на втором этаже и располагалась редакция журнала «Авиация и космонавтика». Перед входом в неё, на небольшой лестничной площадке, оборудованной под курилку, стояла короткая скамейка и урна для мусора. Над ней на серой стене висел красочный стенд с сочным заголовком «Звериное лицо империализма». На скамье, закинув ногу на ногу, сидела женщина лет тридцати и, элегантно, откинув мизинец в сторону, курила длинную дамскую сигарету. На моё «здрасте» она небрежно кивнула и молча проводила безразличным взглядом. Похоже, к посетителям здесь привыкли и относились, как к обязательному реквизиту. В коридоре никого не было, но из-за дверей доносились голоса, дробь пишущих машинок, работающих короткими и длинными очередями, и дразнящий запах свежесваренного кофе.