В двадцать семь лет Эффи Бряк лишается работы стилиста Седьмого Дистрикта. Она продержалась на этом месте всего два года, видела смерть троих трибутов. И устала придумывать костюмы, связанные с деревьями.

Своим друзьям она говорит, что это не понижение в должности — сопровождающий для Двенадцатого и стилист для Седьмого стоят на одной ступеньке, и вообще трудно сказать, какой из этих Дистриктов лучше. О Спарке она не говорит ни слова. О Спарке с его серебряными волосами и глазами, красивом, как картинка сопровождающем Седьмого Дистрикта. Он всегда был с ней рядом, первым видел ее работы, и он предпочел добиться ее увольнения вместо того, чтобы просто расстаться.

Это больно.

Впрочем, Эффи уверена, что из нее выйдет замечательный сопровождающий.

Она даже не задумывается о необходимости какой-то дополнительной подготовки. Один Дистрикт или другой, какая разница? Отличаются только костюмы. Все трибуты — просто дети, которые прекрасно знают, что происходит, и их семьи все равно спрашивают себя, за какие проступки им это наказание, почему именно их детей забирают на Игры.

Эффи старается не думать обо всем этом слишком много.

Она нужна для того, чтобы сделать пребывание трибутов в Капитолии как можно более приятным. Это у нее получается, это несложно, Капитолий ведь полон красивых, веселых, довольных людей.

*

Встреча с Хеймитчем немного рассеивает ее уверенность в собственных силах. Конечно, Эффи его знает. Ей было тринадцать, когда он победил. «Сероглазый бродячий пес», как называли его подруги Эффи. Он был достаточно красивым и обаятельным, чтобы они все сходили по нему с ума.

Но в Деревне Победителей Двенадцатого Дистрикта Эффи встречает совсем другого человека. Глаза Хеймитча по-прежнему серые — не подкрашенные капитолийским серебром, но все же красивого цвета — только теперь они смотрят иначе. Взгляд у Хеймитча мертвый, темный, Эффи он не нравится. Временами Хеймитч двигается по-прежнему плавно, но его руки трясутся. Бутылка болтается, едва удерживаемая двумя пальцами.

Сейчас он выглядит гораздо опаснее, чем прежде.

Эффи сжимает губы, и ей вдруг кажется, что она вся как у него на ладони.

— Эффи Бряк, приятно познакомиться, — воркует она. Он смотрит на протянутую ею руку, точно оценивая — кружевные митенки, желтый маникюр по последней моде — и хмурится. Эффи опускает руку.

— А куда ты дела предыдущую девушку? — спрашивает Хеймитч и, покачиваясь на каблуках, отпивает из бутылки.

— О, Бланш теперь сопровождающий Десятого Дистрикта. Она всегда любила животных.

— Значит, сбежала, — Хеймтч усмехается. — Повезло ей.

Его голос полон горечи, и Эффи не может понять, почему. Он же победитель. У него есть все, он живет не хуже капитолийцев. Хлопнув в ладоши, она улыбается — не слишком широко, чтобы не повредить макияж, но достаточно, чтобы Хеймитч понял: она его друг.

Эффи осторожна со своими улыбками.

— Ну что ж, я жду не дождусь встречи с трибутами.

— Зачем? Видел одного мертвого ребенка — значит, видел их всех, — Хеймитч пожимает плечами.

Эффи моргает, открывает рот, чтобы ответить, потом, передумав, снова закрывает его, сжимая губы как можно плотнее. Она стискивает кулаки, осторожно, чтобы не зацепиться ногтем за кружево, и уклончиво кивает.

— Все это очень интересно, — говорит она, наконец, оглядываясь по сторонам. — У вас прекрасный дом.

— Он не мой. Мой для тебя не был бы достаточно презентабельным.

— О. Все равно он прекрасный.

Она разглаживает складки на ярко раскрашенном платье — из-за дыма и грязи Двенадцатого Дистрикта все цвета подернулись серым и коричневым. Эффи даже не думала, что такое произойдет.

Хеймитч молча смотрит на нее, как будто что-то высматривает, пытается найти, и она уверена: он ничего не найдет. И вряд ли ему интересны прежние цвета платья.

Обо всем этом тоже лучше не задумываться.

— С любезностями покончено? — спрашивает Хеймитч.

Эффи хмыкает в ответ, по-прежнему улыбаясь, а Хеймитч смеется, залпом допивает оставшееся в бутылке спиртное и резким движением кидает ее в стену. Мелкие осколки разлетаются по полу, и этого Эффи достаточно, чтобы сбежать.

Сбежать к миротворцам, к площади, к Жатве.

На сцене Хеймитч молча сидит в кресле, на полу рядом с ним стоит бутылка. Эффи — примадонна этого шоу, она стоит прямо, непринужденно улыбаясь. Она репетировала каждый день и должна выступить идеально.

— Добро пожаловать, — говорит она в микрофон.

Трибутов зовут Том и Календула. И они всего лишь первые из многих.

*

После четырех лет и восьми погибших детей Эффи больше не заплетает свои осветленные добела волосы в замысловатые косички. Она видела слишком много девушек, косички которых кровь окрасила в алый. Девушек, которых она знала. Теперь Эффи носит парики с мелким кудрями, окрашенными в розовый или зеленый, или золотой, ничего даже примерно похожего на аккуратно заплетенные косички. Хеймитч замечает это, он все замечает — но не говорит ни слова.

Эффи запоминает каждое имя. Перед сном она шепчет их вслух, тайком ото всех — это ее секрет. Никто не должен их помнить, их смерти — покаяние и наказание для Дистрикта.

*

Семь лет. Эффи держится в сопровождении Двенадцатого Дистрикта дольше, чем кто бы то ни было еще. Она постоянно напоминает себе, что никому не нужны самоубийства среди трибутов. Особенно самоубийства, в которых им помогли или к которым принудили. Опасно думать о таких вещах, и Эффи отгоняет их одним взмахом золотых ресниц.

Хеймитчу становится хуже: остатки былой грациозности исчезают, он все чаще спотыкается при ходьбе, орет на трибутов (даже до того, как успевает напиться; Эффи замечает это, но не говорит ни слова), он тратит на каждого из них не больше минуты и игнорирует их все оставшееся время. Трибуты отправляются на Игры, зная, что умрут: выигрыш Хеймитча был всего лишь счастливой случайностью, а они погибли бы даже если бы он им помогал.

Иногда Хеймитч — очаровательный, смешной, он подхватывает Эффи и кружит ее как в танце. Иногда он резкий, жестокий и плюет на ее платья.

Эффи проводит с ним рядом всего по два месяца в год, но ей кажется, что его взгляд и голос остаются с ней рядом до следующей встречи.

*

Девять лет. Эффи впервые целует Хеймитча, прямо перед Жатвой.

Он выглядит усталым, измотанным, он пьян, и Эффи понимает, что у поцелуя будет ужасный вкус, но все равно хочет узнать, каково это будет, а Хеймитч делает вид, что ему все равно. Он тратит все эмоции на то, чтобы изображать равнодушие перед трибутами, его руки как всегда трясутся. Эффи думает, что они смогли подружиться. А еще она уверена: они смогут стать друг к другу ближе — даже когда Хеймитч говорит, что ненавидит ее, и по его глазам Эффи видит, что это правда.

Они сидят за кулисами, рядом друг с другом, дожидаясь гимна, чтобы выйти на сцену. Хеймитч прислоняется к стене, стиснув кулаки, чуть покачивается. Он смотрит на Эффи, слегка улыбается, и это все, что ей нужно. Она придвигается к нему ближе, впивается пальцами в его воротник, приподнимает голову и целует Хеймитча. По-настоящему, искренне, нежно. Он вздрагивает, как будто она его ударила, и чуть не падает, а потом перехватывает руки Эффи, кричит на нее, ругается, отталкивает так, что она спотыкается и падает. Она ударяется об пол, и ей требуется немало сил, чтобы не заплакать, а Хеймитч смотрит на нее диким, страшным взглядом.

А потом начинает играть гимн.

По крайней мере, теперь Эффи знает, каков Хеймитч на вкус: пот и алкоголь, ничего особенного.

В тот год Хеймитч избегает ее. Трибуты снова погибают — Дэми и Роуз, семнадцать и двенадцать лет. Эффи добавляет их имена в свой список. Она разговаривает с Хеймитчем так, будто ничего не произошло, но он постоянно зол на нее. Эффи не понимает, что могло его так рассердить — это же был просто поцелуй.

*

Десять лет, двадцать убитых детей. И Хеймитч снова говорит ей: