Попытка Реквиема

Охраняется Законом РФ об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения автора. Любые нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке. Художественное произведение основано на реальных событиях.

– Почерк обвиняемого? – спросил другой присяжный.

– Нет, – отвечал Белый Кролик. – И это всего подозрительней.

(Присяжные растерялись)

– Значит, подделал почерк, – заметил Король.

(Присяжные просветлели)

Льюис Кэрролл

«Весьма серьезная проблема –

отсутствие объективной

и всесторонней информации

о бывших заключенных,

прежде всего, криминологической».

Гармаш А. Предупредить легче, чем вылечить. Профилактика рецидивной преступности среди бывших заключенных // ЭЖ-Юрист. 2012. № 3. С. 14.

2003 год

Служба участковых уполномоченных

г. Киселевск, Кемеровская область

Пролог

Я дал себе слово рассказывать только о людях. Не сдержался. Каюсь!

Мы ищем Его уже два дня. Ищем и днем и ночью. Мы на три раза исколесили, перевернули вверх дном частный сектор, опросив всех и вся, от мала, до велика. От зябнущих старух до вездесущих мальчишек. Иногда мне кажется, что мы ищем не человека. Нет свидетелей. Нет очевидцев. Нет информации. Нет даже полноценных версий…

Дежурная часть маленького отдела до отказа забита фигурами с вычурными татуировками на плечах, на пальцах, на запястьях. Мы с шумом вытаскиваем их из квартир, из постелей, из прокуренных кабаков и вонючих полусгнивших бараков. Шум и ругань царят в маленьком помещении, изнутри камеры чья-то страждущая душа, работая на публику, барабанит в массивные металлические двери – «Начальник, хорош беспределить!..». И у стен имеются уши и уже минут через пять камера настороженно замолкает. По отрывистым фразам дежурного, торопливым шагам в коридоре, суете оперативников, бесконечному реву снующих туда-сюда служебных и личных автомобилей люди с большим тюремным опытом, понимают, что случилось что-то непредсказуемое, что-то из ряда вон выходящее. Чей-то голос, с иронией, предлагает: «Слышь, командир? Выпускай! Быстрей вашего найдем…». Камера взрывается искренним смехом.

Против нас дождь, огромный, подлый проливной дождь, смывший всевозможные зацепки и нашу крохотную надежду. То кровавое месиво, что называлось когда-то женщиной, покоится в городском морге. Оно не может подсказать нам имя Убийцы. Выражение ужаса прочно въелось в ее застывшее лицо, вгрызлось в каждую пору, в каждую трещинку. Убили ее не сразу. Немыслимо жаль, что убили ее не сразу…

Несколько минут я обалдело таращусь на дощатую дверь невысокого насыпного дома, пытаясь подсчитать количество зарубок на ее поверхности. Их около сотни. За долю секунды перед вторжением, вторая чудом, выжившая женщина, успела закрыть двери на металлическую щеколду, судорожно повинуясь спасительному рефлексу. Но Он ушел не сразу. Он вонзал и вонзал нож в доски, снова и снова. Что она пережила в эти мгновенья?

Мы ищем! В такие минуты я как никогда отчетливо верю в Бога и сыскную удачу…

В воздухе повисают противные как зубная боль вопросы: Куда идти? Кого искать? Мы находимся в трех остановках от места происшествия, просто плетемся по лужам. Глядя в бешенные от усталости, воспаленные с красными прожилками глаза младшего опера я с изумлением вспоминаю, что, и сам за это время спал всего лишь около двух часов. Просто уронил голову на рабочий стол. Мы ищем!

Искоса поглядываю на своего спутника. Немногословный Саша Быков слывет везунчиком. Университетов не проходил, пришел в милицию после армии, на маленькую должность. Вряд ли он что-то знает о цикличности или профиле преступника, и, тем не менее, на его счету несколько эффективных (один на один) задержаний особо опасных…

– А, пёс его знает, почему. Понимаешь, услышал где-то, что они на место преступления возвращаются. Решил, проверить.

Впереди маячит серое здание, и мы входим в узенькое фойе, чтобы укрыться от осточертевшего дождя. Шмыгая носом (издержки профессии – вечный гайморит) младший опер с благодарностью принимает толстенную кружку с чаем из рук сердобольной вахтерши. – Как в общежитии? – переспрашивает она – Да, тьфу-тьфу! У Зойки вот только на втором этаже «гудят».

Но «гудят» вовсе не там. Зоя это румяная, пышущая здоровьем, двадцатипятилетняя женщина. Женщина-хамелеон. Днем она преподает в начальных классах, учит первоклашек вековым ценностям; вечером возится с вечно сопливой дочуркой, налево-направо приторговывая жутким пойлом – алкогольным суррогатом (смесью технического спирта и димедрола), который ей тайком поставляют азербайджанцы. Одним словом, «Зойкина квартира». Поправляя халатик с лилово-рыжими драконами, «спиртовичка» подобострастно указывает нам на обшарпанные двери соседней комнатушки.

– Два дня какой-то «антабус» пьет. А что за парень я не знаю.

Я почему-то склонен ей верить. За два года торговли у Зои сложилась весьма солидная клиентура, готовая выложить за спирт последний гривенник или сплетню, а это значит, что в комнате находится действительно кто-то чужой.

…Что я себе нафантазировал? Придумал какого-то монстра в жанре «horror»¹. Ребячество все это… Дождь виноват, будь он неладен. Усталость и дождь. Долгий-долгий, нудный-нудный…

Перед нами слегка покачиваясь, стоит пьяненький мальчишка, лет девятнадцати. Ничем не примечательный убийца. Вполне обычная внешность. Небольшого роста, шапка волос с «рыжинкой». Веснушки возле носа. Он часто облизывает губы и как будто извиняется:

– Документы при себе гражданин начальник. Вот… Зашел в гости к знакомым. Жил здесь в общежитии… когда-то…

Я припоминаю его лицо. С полгода назад он приходил в один из служебных кабинетов для того, чтобы встать на учет, после первой «отсидки». Долго слонялся по коридору, потому, что его участковый был на выезде.

Текст записки, изъятой при личном досмотре подозреваемого:

«Мама скажи мне я очень плохой сын? Плохой внук, да? Я понимаю, что от меня одни неприятности, ты пойми, я устал сам от себя! Мамуль я очень мечтаю измениться, но мне трудно! Наркомания это тяжелая беда, и в одиночку с ней почти, что невозможно справиться! Я понимаю, что наркомана даже за человека никто не считает, хуже скотины! Но мамуль я хоть и наркоман, но все, же в первую очередь я живой человек, мне тоже может быть обидно, грустно и больно и т.д. Мама, я не хочу садиться в тюрьму, там не так уж и хорошо, как вы мне ее расхваливаете, потому, что это в первую очередь тюрьма, а не профилакторий! Мама если бы ты только могла представить, как я мечтаю увидеть нормальную жизнь! Найти более или менее нормальную работёнку, найти девушку, я хочу, чтобы у меня была своя семья, что бы был малыш, хочу жить ради него! Я устал от такой жизни, которой живу я, это даже не жизнь, это мука и горе. Почему неудачи и неприятности преследуют меня, как будто я проклят. Мамулечка, я больше не хочу так жить! У меня уже всё болит внутри, когда надо всё тело ломит, каждую косточку выкручивает, мне иногда кажется, что мне осталось совсем немного!»

Выписка из приговора:

« В половине девятого он позвонил в дом Федоровой Г.А. и когда она открыла ему дверь и пропустила в веранду Осокин И.В. с целью хищения чужого имущества, вооружившись ножом и используя его в качестве оружия, применяя насилие опасное для жизни и здоровья, внезапно для Федоровой напал на нее, когда она повернулась к нему спиной и с целью умышленного убийства потерпевшей нанес ей ножом не менее 59 ударов по телу в область спины, груди, живота, лица, причинил множественные ранения мягких тканей лица, рук, передней и задней поверхности грудной клетки, которые как в отдельности, так и в совокупности квалифицируются как тяжкий вред здоровью по признаку опасности для жизни. Причиненные телесные повреждения вызвали обильную внутреннюю и наружную кровопотерю, которая и явилась непосредственной причиной смерти Федоровой».