Литмир - Электронная Библиотека
A
A

МЕРТВЕННО - БЛЕДНЫЙ СВЕТ ФОНАРЕЙ

повесть - легенда

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Стивенсон смотрел в окно и наблюдал, как вагоны разрезают своими колесами волны серого ползучего тумана, лязгая, будто каторжники, железными цепями. Иногда ему казалось, что в закрученных вихрях серых клубней виднеются зеленовато - желтые черепа и поднятые вверх костлявые руки с растопыренными пальцами. Туман изменялся, и эти призрачные фигуры тут же исчезали. Дрожали холодные деревья с поблекшей листвой и начинающие облетать острые кусты. Поля были покрыты черно-зеленой мокротой от недавнего дождя.

Поезд шатало из стороны в сторону и напротив, в такт вагону, покачивался немногословный и серьезный молодой человек, одетый как франт. Стивенсон думал о том, сколько же тот выложил за свой новенький кремовый костюм, ведь он, по его словам, был студентом. Пиджак облегал его коренастую фигуру, мускулистую, как у гимнаста, и казалось, вот-вот лопнет на его плечах. В петлице его пиджака пламенела гвоздика. Как он сообщил, поезд мчал его к возлюбленной.

Отчаявшись разговорить молодого человека, Стивенсон, покашливая в платок, занялся газетой. На одной из страниц были поданы новые вести о нашумевшем убийстве в Лондоне. Писалось, что это была, возможно, личная месть. Мелькали рисунки присыпанного черной листвой тела и суровые лица инспекторов Скотленд – ярда.

Стивенсон, не будучи особо падким на такие новости, сразу же перевернул страницу, глянув еще раз на соседа. Молодой человек всматривался наивными голубыми глазами в рваный меловой туман, сквозь который проглядывались желто - зеленоватые постройки. Подъезжали к какой-то станции.

Вокзал оказался пустынным, гулким, словно горное эхо, и поезд простоял недолго. Вот паровоз свистнул, как вдруг они увидели господина, буквально летевшего к поезду. На бегу он вытянул вперед голову с острым носом и был схож с птицей. Полы его черного плаща развевались по ветру, под ними клубился, заворачивался веретеном туман. В руке у него была толстая трость. За ним еле поспевал полноватый носильщик, неся в руке дорожный чемодан.

Вскоре дверцы открылись, и Стивенсон увидел высокого стройного джентльмена, тяжело дышавшего, на ходу снимающего шляпу, обнажившую тронутые сединой слегка вьющиеся волосы. Так в купе появился новый пассажир.

Он представился доктором Габриэлем Джонсоном. Молодой человек у окна тоже назвал свое имя. Его звали Адамом Лэйном. Не желая видимо далее продолжать разговор, Адам тут же извлек из чемодана книгу (судя по обложке – стихов Уитмена) и углубился в чтение, сохраняя мечтательное выражение лица.

На какое-то время в воздухе повисло молчание, нарушаемое лишь стуком и лязгом вагона.

Стивенсон закрылся газетой, пытаясь углубиться в мир новостей. Но угол газеты предательски загибался, в поле зрения его то и дело попадал доктор. Стивенсон видел его глаза - выцветшие, с голубоватым оттенком и красными полосками. Иногда они словно покрывались пленкой. Казалось, что этот человек плохо провел последнюю ночь, возможно - страдает бессонницей. Взгляд его кружил по вагону, останавливался то на Стивенсоне, то на юном Адаме Лэйне. В руке подрагивала трость с большим набалдашником. Видно, как он нервничал, как будто не мог найти себе места.

Наконец, поймав взгляд Стивенсона, он, кашлянув, сказал какие-то мелочи о поезде, станции и осведомился о цели его путешествия. Речь доктора была то нарочито медлительной, то немного печальной, то слегка лукавой.

Стивенсон, будучи человеком несколько щепетильным в знакомствах, но, как литератор, все же любопытным, изволил ему ответить.

Оказывается, они ехали в один и тот же город, но путь Стивенсона лежал дальше, в почтовом экипаже, а доктор должен был остановиться в этом городке.

- Там жил мой брат, - пояснил он. - Его уже нет на этом грешном свете, он промотал все имущество, играя в карты, но я помню его, когда-то славного малого. Он похоронен на местном кладбище, и я собираюсь посетить его могилу.

Доктор говорил тихим и ласковым голосом, его седые брови, закрученные вверх, подрагивали.

Стивенсон рассказал о своих родственниках в Шотландии, которых хотел навестить. Время от времени они прерывали беседу и смотрели в окно, на мокрые зеленые холмы и большие синие и холодные чаши озер.

***

Последняя станция на пути показалась островком цивилизации среди диких лесов, гор с гладкими вершинами и глубоких ущелий. Дальше Стивенсону предстояло ехать с почтовым экипажем в полдень следующего дня.

Уже немного стемнело, когда их на перроне встретил человек с фонарем в руке. Он объяснил, что послан встретить пассажиров, а фонари разбили местные мальчишки.

Доктор Джонсон рассеянно что-то проворчал, прихватив свои вещи, подошел к кэбу, кучер которого мирно дремал. Тут он, обернувшись, на мгновение застыл, разведя в растерянности руки, открыв рот, словно хотел что-то сказать, но потом взял себя в руки.

Стивенсон устремился за ним, как нежный женский голос заставил обернуться.

Неподалеку стояла необыкновенно смуглая для этих широт молоденькая девушка с глубокими очень выразительными темно-карими глазами, очень пронзительными по взгляду, на фоне темно-бронзового оттенка лица. Тело девушки, будто рельефно вырезанное искусным небесным мастером, говорило о необыкновенном темпераменте, который она пыталась сдерживать и скрывать, но который выплескивался наружу, словно огонь из жерла вулкана.

Одета она была достаточно модно для такой глуши. Ее голову украшала изящная шляпка.

- Дорогой мой Адам! - воскликнула она, повиснув на шее у юного Лэйна.

- Маргарет! Любимая!

Адам охватил ее фигуру сильными руками, и вместе они сразу представили собой гармоничную пару, как будто созданы были друг для друга.

Поцелуй, последовавший за этим, казалось намертво сцепил юных любовников.

- O tempora! O mores! – блеклыми, показавшимися мне синеватыми губами произнес едва слышно доктор Джонсон, наблюдавший эту сцену, и цицероновская фраза на латыни («о времена, о нравы») показалась несколько странной и экзотичной в этом заброшенном месте, где-то, чуть ли не на краю света. Очевидно, доктор осуждал поступок Лэйна и его возлюбленной. Стивенсон же невольно залюбовался юной парой и вздохнул.

- В наши времена мы такого не могли себе позволить, - произнес доктор тихим голосом. – Не так были воспитаны.

В его глазах затанцевали красноватые искорки, выражавшие не то что гнев, а, как показалось Стивенсону, внезапный припадок бешенства.

Стивенсон взял его руку в перчатке, чтобы сдержать (в другой руке доктор гневно сжимал трость). Стивенсон сам не понимал, зачем, но, мгновение, и Габриэль Джонсон совладал с собой, внезапно успокоившись.

Молодые люди, смеясь и шутя, держась за руки, устремились к кучеру, чтобы договориться о поездке.

Оказалось, всем им было по пути. Доктор Джонсон и Стивенсон ехали в направлении местной гостиницы, а Адам и Маргарет должны были сойти где-то по дороге.

Колючий ветер заставил путешественников зябнуть, и они поспешили занять свои места.

Окончательно пробудившийся ленивый кучер хлестнул лошадей, и экипаж покатил своими четырьмя колесами в сгущающуюся темень, через чавкающую после недавнего дождя грязь.

Стивенсона привлекла смена настроений во всем облике доктора Джонсона, глаза которого то сияли каким-то оттенком нежности, то заливались пламенем гнева.

Чтобы его успокоить, Стивенсон рассказал маленькую историю о потерянной булавке с бриллиантом, когда-то им найденной в экипаже.

Доктор уже снисходительно улыбался, молодые люди в полутьме о чем-то шептались, и рука Адама обнимала юную Маргарет. Небольшая свеча в фонаре колебалась, и доктор несколько раздраженным голосом предложил погасить ее. После того, как Стивенсон задул свечу, стало таинственно и темно.

Их путь лежал среди гор, усеянных острым лесом. За горами тучи разошлись, и далекое заходящее солнце подсвечивало горы, словно лампа. В окно было слышно, как шумел под ветром, постепенно опадая, древний лес. Звонко топали копыта, а в окно доносился запах листвы и приближающегося дождя.

1
{"b":"612503","o":1}