— Что?!

— Да все нормально ж было! По 10 миллилитров через каждые 3 минуты. Состояние не менялось: пульс, дыхание, цвет лица — все в норме. Ну… для его состояния конечно.

— Дальше? — доктор схватился за голову, но бежать не перестал, и похоже еле сдерживался, чтобы не дать своему коллеге в морду.

— Подогрели кровь, начали гемотрансфузию, перелили чуть больше литра, и все было нормально, но потом…

— Потом? — сжав кулаки, переспросил Василий Александрович.

— Одышка, тахикардия, падение давления и диуреза…, - с каждым словом врач говорил все тише.

— Последние сколько?

— 70 и 0,5 мл/ч.

— Переливание прекратили?

— Конечно!

— Иглу доставали?

— Нет.

— Преднизолин, эуфилин? Плазмоферез начали? Что вообще предпринимали?

— Позвали вас…

Клятвенно пообещав выгнать придурка из своего отделения, чтобы потом отправить к себе же обратно, но уже в качестве пациента Молотов вбежал в реанимацию…

Дверь в кабинете главного врача городской больницы № 7 открылась, и в нее вошел уставший, в слегка засаленном белом халате человек.

— А, Василий Александрович! — глава больницы радостно заулыбался и указал рукой на кресло у стола, — садись, давай, рассказывай, что там случилось у тебя.

— Привет Дима, почему обязательно случилось? — Молотов покосился на извлеченную хозяином кабинета бутылку коньяка и пару пузатых бокалов.

— Так ты ж ко мне только по делу заходишь, — пожал плечами Дмитрий Юрьевич, разливая коньяк по бокалам, — совсем друга забыл.

— Неправда.

— Правда-правда! Последний раз ты ко мне когда заходил? Недели полторы назад, а повод? Ремонт оборудования, заявка на частичную замену… Ну как так можно? Ладно, не оправдывайся, вон лучше закуску из холодильника достань.

— Ну… вообще-то да, — немного смутился Молотов, доставая из холодильника хлеб с колбасой и небольшой лимончик, — случай просто попался интересный…

— Во! Что я говорил! — обрадовался главврач, — кроме как по делу тебя сюда и не заманишь, а мне может поговорить душевно не с кем, — и призывно тренькнул пальцем по бутылке.

— Ой, тебе-то да и не с кем? Тут у тебя столько народа проходит…

— В том-то и дело что проходит. Тем более не стоит путать понятия «друга» и «собутыльника». В собутыльники тут можно сразу почти всю больницу записывать, а вот хорошего друга найти не так просто, тем более в нашем с тобой возрасте. Твое здоровье! — он шутливо погрозил собеседнику пальцем и так аппетитно хряпнул свою порцию напитка, что тому тоже захотелось.

— Хм, весьма неплохо, и вкус такой насыщенный — прикончив совою порцию, Молотов посмотрел на бокал, — французский?

— Ха! Французский тут даже рядом не стоял. Абхазский! Настоящий. Мне один очень хороший знакомый прислал маленький бочонок к Новому году.

— Весьма, — повторил доктор, разливая вторую порцию, — однако, мне кажется, зря ты так категоричен, во Франции тоже неплохой делают.

— Это ты не про Remy Martin случаем? — усмехнулся Дмитрий.

— Ну, как вариант, да.

— И его туда же, — махнул рукой тот, — реклама творит чудеса. Сейчас пьют то, что модно, а не то, что вкусно. Хотя справедливости ради стоит отметить, что Реми довольно таки неплох, но найти его настоящий, тем более на нашем рынке, проблематично.

— И все же?

— И все же, самый лучший на мой вкус — это абхазский. Армянский еще весьма хорош, ну а французкий, уж извини, mon ami, только на третьем месте.

— Ладно, о коньяке потом, у меня тут случай серьезный.

— А, ну как же я мог забыть, ты ж по делу!

— Дима, ну хватит уже подкалывать, а?

— Молчу-молчу, — замахал руками довольный хозяин кабинета, — давай рассказывай.

Он внимательно выслушал рассказ друга, откинувшись в кресле и сложив руки ни животе. За свою жизнь он встречал немало удивительных случаев, демонстрирующих живучесть и стойкость человеческого организма, и не сказать, чтобы этот был чем-то из ряда вон выходящим, но все же… Все же он уже выходил за рамки компетенции их больницы. Не доложить о таком он просто не мог, хоть и не горел желанием — кому приятна группа дознавателей в больнице, постоянно всех тягающая на допросы? Однако, если не доложить будет еще хуже, так что выход в любом случае один. «Надо Санычу отпуск выписать, — подумал главврач, — совсем замаялся мужик, а сейчас еще и фигня эта начнется», — а вслух сказал:

— Ясно, Вась, я позвоню сейчас нашему знакомому, обрисую ситуацию.

— Может не надо? — мрачно посмотрел на него заведующий.

— А что ты еще предлагаешь? — с любопытством посмотрел тот.

— Ну…

— Вот и я о том, так что давай, дуй наводить порядок у себя в отделении, скоро там жарко будет.

— Блиииин…

— Ну-ну, не ной, судьба такая, а я тебе потом отпуск выпишу, отдохнешь, на острова слетаешь, где потеплее. Может, и я тебе компанию даже составлю, а пока иди, работать будем.

Молотов вздохнул и вышел из кабинета.

Полковник Митров сидел в кабинете и докуривал очередную сигарету. Ночь уже успела вступить в свои права, за окном было темно. Свет не горел. Он любил вот так сидеть в темной комнате, освещаемой лишь светом уличных фонарей, машин и других окон, в которых теплилась жизнь, и думать. Мысли текли легко и непринужденно, казалось, весь кабинет, в такие минуты, излучал спокойствие и тишину. Логово — как называли его рабочее место подчиненные, казалось, имело свою самостоятельную сущность, обладало разумом. Оно внимательно присматривалось к входящим в него, принюхивалось, вслушивалось, изучало их, а потом решало, можно ли разрешить остаться здесь посетителю, или же стоит его вежливо попросить на выход. Подобные сказки про этот кабинет, давно уже ходили среди отделов, однако, справедливости ради, стоило отметить, что всяческие проверки и въедливые посетители, и впрямь здесь не задерживались. И это при том, что хозяин кабинета был с ними предельно корректен, сдержан и никак не показывал своего недовольства к подобным лицам. Однако этих лиц буквально выносило оттуда: причина была почти всегда одной — дикий дискомфорт. Откуда он брался и в чем был выражен, мало кто мог потом внятно объяснить. Казалось, сама атмосфера давит здесь на психику, отвлекая, даря неприятные ощущения и совершенно сбивая с рабочего лада. Полковника за это недолюбливали, списывая все на его тяжелый характер. Сотрудники же его отдела только посмеивались — подобных ощущений при общении со своим начальником они никогда не испытывали. Сам же полковник комментировать, что, либо отказывался, отделываясь фразой, что, мол, со своей работой он справляется отлично, а нравиться кому-то в его обязанности не входит.

Сейчас же, следя, за мирно движущимися за окном огоньками машин, он думал, что же ему делать дальше. В свои пятьдесят два года он обладал весьма богатым жизненным опытом, для осознания того факта, что спешка мало чем может помочь в ответственном далее, тем более такая непродуманная спешка на которую его толкают. Однако, с прямым приказом из Москвы поспорить было трудно.

«Ускорить работы, — полковник хмыкнул, и покосился на лежащую, на столе черную папку, — и зачем я на все это согласился?»

Вопрос был риторическим. В то время он был практически единственным, кого по опыту можно было поставить во главе нового отдела, без ущерба для столичной службы. За те пять лет, что он его возглавлял, седины на голове порядком прибавилось, а уж сколько нервов утекло и представить себе страшно.

«Что ж вам тут суки, медом, что ли намазано?» — Митров с силой воткнул окурок в уже полную пепельницу. Людей не хватало. Не хватало настолько, что ему самому частенько приходилось работать в поле, как выражались ребята в его отделе. Такое хоть и было полезно, но все же совершенно неприемлемо для руководителя. Однако сделать ничего было нельзя, в Сибири их отдел был единственным. Все поговаривали об открытии новосибирского филиала, но это было чем-то из разряда фантастики — если уж у него ситуация с кадрами была такая, что периодически приходилось запрашивать помощь из Москвы, то что там говорить о Новосибирске?