Законы мироздания

Я хочу выпить этот город без остатка, как полную чашу густого ароматного напитка. Поглотить эти звёзды фонарей, захрустеть ароматным песком набережной. Он сладок, как тысячи засахаренных лепестков роз. Ещё – закат и рассвет. Да-а.… Тогда облака подобны густым взбитым сливкам, которые можно слизывать прямо с неба, не боясь обжечься о Солнце – оно ещё не в зените.

Дороги похожи на яркие следы времени. Время особенно приятно пить. Но его бывает так мало. Потому это вечное лакомство становится столь притягательным для таких, как я.

Следы тех, кто пришёл по этой дороге, надо вдыхать, ибо несравненный аромат странствий – их исток.

Поглотить. Выпить без остатка. Спрятать в себе и не давать никому. Здесь – всё моё: мой мир, мой город, моя Земля. Я царствую над всем этим. В МЕНЯ вливается энергия всех миров, и я отдаю всё обратно. Не сразу, но ОТДАЮ. Много таких планет – миллиарды, сотни миллиардов. Но когда-нибудь всё же образуются сверхновые …

Я пью миры, алкая времени, находясь в неутолимой Жажде. И Вселенная имя мне.

Сон…

Стена. Высокая и неприступная. Для меня. Мне сейчас словно пять лет, хотя это совсем не так… Я иду вдоль стены, выше которой только могучие зеленые тополя. Я знаю, что впереди будет арка. Вот она. Мощная и старая, как этот древний камень. Могут ли камни тлеть?…Не знаю, но сейчас меня волнует другое – где тот измученный жизнью человек в набедренной одной повязке, схватившийся за живот? Он всегда здесь стоит, держа на холодной каменной голове вазу. Не думаю, что в ней когда-нибудь начнут распускаться бутоны. Они тоже из камня. Живой здесь лишь мох.… И тот человек, к которому я пришла.

–Здравствуй! – вот он! Человек, похожий на Мефистофеля, чьи смольно-чёрные волосы, спадают тёплой блестящей волной ниже плеч. Гораздо ниже. Хочется провести по ним рукой и вдохнуть их запах. Я знаю, что почувствует мой размечтавшийся нос. Но не хочу испытывать судьбу снова. Так трудно будет потом оторваться от запаха вечных снегов и начать снова думать, как прежде, не летая в облаках.

В физиогномике тип его лица охарактеризовали б как «дерево»…Видеть надо, как стальные глаза изучают каждый уголок мира и останавливаются ВДРУГ. Ни с того, ни с сего. Просто останавливаются и тайно засыпают. Кажется, будто в этот миг жизнь останавливается в человеке, подчиняющим себе ВРЕМЯ.

–Эта твоя работа? – киваю на статую, наводящую боль.

–Как хочешь…– тихо огибает меня, останавливаясь за спиной, и стремительно ловит сильной рукой падающий листок.

–Если ты создал эту статую, то – плохая работа. Зачем она тебе…?– я внимательно гляжу в высокие кроны деревьев.

–Зачем?.. И, правда.… Но, может, если не будет этого несчастного, ты больше не придешь сюда, – кладет руку мне на плечо. Зачем?!!! Брызги цветов и запахов врываются в меня. Свет!!! Везде свет! Он повсюду и его оттенки различны! Свет бьёт из моих глаз, вылетает из губ и шепчу одно лишь имя.

«Зачем ты это сделал?!» – проносится в моей голове мысль-вихрь, и тут же я оборачиваюсь, глядя в ясные глаза виновника безумства цветов и красок. Обвиваю руками его шею, и наши губы сливаются в страстном поцелуе, долгожданном и насыщенном электрическими разрядами счастья. Вокруг – мягкая невесомость.… Это будет длиться ровно десять часов…

Потому что именно так сон приходит ко мне, смежая мои усталые веки.

А вы как ощущаете его приближение?

Ворона

(сказка)

Это случилось во времена, когда Солнце подолгу говорило с Луной, а люди понимали язык зверей и птиц.

Вороны тогда были белы, как не тающий снег на горных вершинах и красивые их голоса звучали в зелёных лесах.

Всё это было. Всё это правда, как то, что я вижу тебя, а ты видишь меня.

В ту далёкую пору сидел у огня человек, мешая горячую кашу в глиняном горшке. У очага летала ворона со своим сыном. Эти птицы испокон веков жили с людьми, давая советы и питаясь остатками с человеческого стола.

Разговорился хозяин с птицей. Поведал ей о многих своих делах. Но не сошлись во мнениях представители птичьего рода и людского: кто же лучше из них поёт. Заспорили.

Долго пытались доказать друг другу, кто прав. А воронёнок подлетал всё ближе и ближе к очагу.

Решив узнать, что в горшке, птенец подпорхнул слишком близко. Но не успел понять он, что случилось, как мгновенно обгорели его перья. И с криком отчаянья воронёнок упал в огонь.

Очнулись от своего спора человек и ворона. Да только нет никого. Горько заплакали они и стали, причитая, молиться богам.

Грянул гром. Свирепо сверкнула молния и голос пророкотал:

–Твой сын БУДЕТ жить на этой Земле, но отныне весь ваш род птичий чёрного станет цвета – в знак траура, и того, что ОБОЖЖЁН был птенец в пламени. Отныне цвет обгоревших перьев, неповинного ни в чём птенца, которого не смогли вы спасти, будете носить все вы до самой смерти. А ты, человек, разучишься понимать язык зверей и птиц. Дабы не спорить с ними ни о чём. Не навлекать на их семьи новые беды.

Зарыдала ворона во весь голос, обнимая возвращённого сына, да так и охрипла. Не смогла больше она петь, радуя остальных птиц и зверей сладкозвучными трелями. Запомнила из человеческой речи только одно слово: – Как?!

Горестно повторяют его потомки той птицы в наши дни, завидуя другим пернатым, которые могут похвастаться и голосом, и оперением.

Иногда, в назидание, появляются на свет вороны белого цвета. Но от зависти и скорби по утраченному, этих птиц не могут принять сородичи в свою стаю– гонят прочь альбиносов, крича им вслед: «– Как?! Ка-арк?!»

Не любит человек воронье карканье, гневится. А отчего – сам не знает.

Но всё это было. Давно было…

Это правда, как и то, что я вижу тебя, а ты видишь меня. Спи. И помни главное – ГОРДЫНЯ наша погибель.

Слеза.

Слеза осторожно поцеловала щёки, укусила солёными зубами подбородок и тихо, почти незаметно, упала на ковёр. Потом она аккуратно вжалась в его мягкий ворс, словно боялась чего-то.

Слеза боялась сама себя – она заставила страдать человека, родившись на свет. Рядом несмело приземлилась другая слёзка и опасливо прижалась к своей подруге. Они винили себя в чём-то. В чём? Увы, нам, этого не понять.

Вёсла и волны

– Над морем сияло тихое безмятежное солнце. Берег был похож на светлый край мечты. Но всё же, что-то настораживало мореплавателей – они сушили вёсла на этом солнце. Быть может, последнем в их жизни….

Ты меня слушаешь? О да… я помню эти времена. Тогда мои длинные чёрные волосы трепал ветер, а волны от зависти кидали мне в лицо морскую соль. Наверное, это было самое лучшее время. Тогда мир был другим. Согласие и уважение царили в нём.

Сейчас же.… Погляди! Старые рыбаки сидят в грязных кабаках, проигрывая всё, до последнего гроша. Серость и грязь царят здесь, блуждая среди людских душ, заманывая блеском, фальшью, мишурой… Никто не подаст руки, а только озлобленно поглядит в сторону павшего.

Но я уже ухожу. Ухожу туда, где помнят этот мир таким, какой он был многие века назад. Не держи меня, мальчик. Для меня было счастьем поведать тебе про былые времена. Да, все мы были когда-то людьми, не принявшими вовремя РЕШЕНИЕ,– крылья седой чайки встрепенулись последний раз. Она лежала на руках у ребёнка, израненная, но счастливая. Счастливая потому, что передала ему Самое Важное: «над морем сияло тихое безмятежное солнце. Берег был похож на светлый край мечты….» Но только в этой истории вёсла и утомлённые волны издавали приятный тихий плеск.

Бобр

(сказка)

Жил на свете зверь, который любил над всеми смеяться. Увидит Белку – смеётся:

– Ка – акой у тебя хвост лохматый – то! И-и!! Толи дело мой – гладкий. Блестящий. Плоский.

Много зверей не любило его за то, что этот выскочка скалил в их строну свои оранжевые острые зубы. Давал он всем прозвища, а ему никто придумать не мог. Ни у кого не получалось!