Вот он в руках, наконец. Отец знал, куда посылать. Но – насколько он пострадал? Радоваться ли, что удалось, почти двадцать суток спустя, настичь его еще живым? То, что съежилось на полу, едва дышит. А если он искалечен непоправимо? Зачем отцу безмозглое, сломленное, никчемное существо? Что разумного могло в нем остаться? Пираты выкупили им себе жизнь – за жалкую цену…Они простодушно сознались: неделю, как перестали кормить, чтоб голодом заставить снова работать. А он – никак. Наверно, мозги скисли. Хотели прикончить уж, чтоб не тратить воздух, да руки не дошли, так выкинули… Он живой еще? Да, вроде живой, пожалуйста. Вам нужен только ребенок? В самом деле? Может быть, в придачу… Проваливать? Как угодно вашей светлости. Сей момент.

Ние думал, напряжение отпустит, едва ребенок окажется в руках. Но после того, как он – отворачивая лицо от вони – перенес этот жалкий ворох тряпья и костей на борт, стало только хуже. Ведь так хотелось найти это небесное чудовище и привезти отцу. Победа, успех. Ага, как же. Реальность мерзка: на борту – полудохлый калека, извлеченный из контейнера с отходами, и не совсем понятно, нужен ли он отцу таким.

Или вообще.

Какой позор… Куртку жалко… Отмыть его, по крайней мере… Пока не умер… Удастся ли еще живым довезти. А – стоит? И – куда? Прямо Домой? Вот уж наверняка нельзя. Никто Дома не должен его увидеть таким, да и тащить его туда опасно, каким бы он ни казался сейчас беспомощным. Он страшно опасен. Где же тогда прятать этот позор? Ладно, пусть отец сам решает, куда этого хлипкого уродца… И жить ли ему вообще. Это хорошо, что безмозглый… Здоровый и умный мстил бы за свою поимку, и тогда… Кто б с ним справился.

Отец все спланировал, да. Это его беспощадный расчет. Это он… Так безжалостен. Не было другого способа вернуть эту гениальную тварь домой. Добровольно он бы никогда не вернулся. Но… Пираты? Зачем отцу так рисковать самой жизнью ребенка? А если… А если отец и не хотел давать ему шанс выжить? Если б… Если б Ние вернулся домой с неудачей… Разве не было бы для всех – и прежде всего для отца – облегчением, что… Что крошечного ужасного существа больше нет?? Нужен ли отцу – Дома или в Бездне – этот ужасный, страшно опасный звереныш с прекрасным именем – живым? Здоровым? Ха, сейчас все еще куда больше шансов привезти домой лишь замороженную тушку этого зверька, а не живую, хитроумную, разозлившуюся на всех и на все погибель… Нет, Домой его живым и здоровым, хоть в полном, хоть в частичном обладании жуткими способностями, нельзя. Только дурак будет ему доверять. Лихо его знает, что он Дома выкинет.

Ладно, звереныш, по крайней мере, пойман. Пусть пока дышит, выживает. Надо как-то лечить. И на что он, калека, теперь может отцу пригодиться? Ние стоял и смотрел на мерзкий комок тряпья и костей у себя под ногами. Еще немного, и вонючая зверюшка так же беззвучно, как хнычет, умрет тут в углу. Насколько пострадал его мозг? В разуме ли он? Лечить надо… Позволить, по крайней мере, врачу подойти к нему. Ние медлил, уже зная, что будет ненавидеть себя за это промедление. Но он тоже ненавидел кличку «Черное Дитя». И всю ситуацию в целом. Правильно ли он понял волю отца? Ребенок опасен.

Отец правильно просчитал: приручить эту тварь можно будет, если только он станет беспомощным. Безопасным. Ничего не будет помнить – значит, станет доверять. Укор вон его берег как зеницу ока, приручил, и сам детеныш только с ним и разговаривал.

Теперь то же самое, наверное, надо суметь сделать ему. Приручить его. Подлечить, чтоб зря не сдох. Вернуть отцу – пусть сам решает. Довезти бы… Да ладно, выживет. А если нет? Уж чудес теперь точно не будет. Ничего не будет. Никакого этакого великолепного будущего, которое этому чудовищу предлагалось… В этом маленьком черепе от мозгов только сопли остались. Тогда зачем он отцу, такой? Может, для всех было бы лучше, если б… Если б они… Все-таки не успели его спасти?

Ние смотрел и смотрел на грязную куртку. Зверек, не шевелясь, лежал комочком под этой грязной курткой. Ние вдруг, вздрогнув от укола ужаса в самое сердце, заметил, что сквозь петлю для пуговицы на него пристально смотрит темный глаз. Давно ли? Он, почти невольно, осторожно присел рядом:

– Здравствуй.

Глаз моргнул.

– Ничего больше не бойся.

Глаз исчез, и мальчик закопошился под курткой, отворачиваясь от Ние. Но зато он уже не визжит и не царапается. Успокоился? Что-то замышляет? Конечно, симбионты при перегрузке могут разрушить сознание, могут изувечить любой мозг. Даже у взрослых от перегрузки нервный ствол позвоночника расплавляется в зеленоватую водичку – что уж говорить о недоношенном заморыше. Поймет ли он?

– Мы не хотим, чтоб ты жил на полу, как зверек, – мягко сказал Ние. – Мы не пираты. Не бойся, – Ние осторожно протянул руку и коснулся шершавой ткани куртки – он вздрогнул, но не отполз. – Мы можем помочь.

Куртка шевельнулась. И вдруг он резко откинул ее и сел. Ние отдернул руку, опасаясь укуса, но мальчик лишь вонзил в него леденящий прозрачный взгляд, распоровший Ние, кажется, до самой правды. Даже – до стыда за правду… Нет, не может быть. Примерещилось. Жуткие глазки, да, – ужасающей силы взгляд, враждебный, ледяной, бесцветный, но – ребячий, жалкий. Ние как мог ласково пообещал:

– Мы хотим тебе помочь. Будет все, как ты захочешь.

Звереныш усмехнулся, приподняв породистую темную бровку. Ние почти не смутился. Что, можно успокоиться за его рассудок? Тогда следует бояться другого. Он заставил себя рассмеяться:

– Да правда, малыш. Я ведь понимаю, кого сейчас вижу перед собой. Чтобы к чему-нибудь тебя принуждать – надо быть идиотом. Даже если сейчас ты болен и никакой особой ценности не представляешь.

Мальчик пожал узкими плечиками, и вялый, равнодушнейший жест так же мало вязался с мордочкой в мазуте, в грязных дорожках соплей и слез, с синяками под глазами, с засохшей кровью на щеке, как и предыдущее царственное движение брови и холодный пристальный взгляд. Все это странно. Что, он в разуме? Но жизни-то в нем уже немного, да.

Ние все еще до конца не узнавал его. Никакого голоса крови. Опаска, досада… Последний раз он видел пятилетним – увертливое мелкое существо, упорно прячущее взгляд, убегающее – вроде те же синие глазки, темные бровки – но других черт сквозь всю грязь и полосы мазута в костистой грязной мордочке не разобрать. Умом Ние понимал – да, это он. Это сын тех же родителей, что и он сам. Но почему сердце молчит? Ведь это – младший братик, брат…

Вот это грязное, вонючее на полу – брат?!

Ох, нет. А куда денешься…

Брат со страшным именем, которое предполагает блистательное будущее для всего государства?

Теперь не дождетесь…

Какой позор… Служба, конечно, не допустит утечки, никто нигде ничего не узнает, но все равно – как стыдно… Как противно… Безмозглый вонючий калека – наследник Дракона? И везти – это – отцу? Ох… Но… Но ведь можно просто оставить тут на полу… Долго сам не проживет.

Звереныш вдруг поник, уронил взгляд вниз как страшную тяжесть – на свои грязные лапки. Тихонько спрятал их, сжался, попытался отвернуться, но только скособочился и прижался лбом к стене. На миг Ние испугался, что уродец проник в его мысли, но – в таком состоянии, с контуженным мозгом? Вряд ли…

– Понимаешь? Тебе бояться нечего, будь ты кем угодно.

От его грязного лба осталось мазутное пятно на стене, когда он вдруг сполз на пол и опять скорчился в комок.

– Но я знаю, кто ты, – вздохнул Ние, через силу прикасаясь к его отрепьям, аккуратно поднимая с пола. Почти ничего не весит: кости и вонь. На полу грязь… куртка к черту… Рубашку тоже надо выкинуть. – Ты – Черное Дитя, Черная звезда. Миф. Чудо. Таг. Навигатор.

Его напугало последнее слово, так он дернулся. Вонючий, легкий и горячий, судорожно вздохнул и быстро-быстро отрицательно замотал головой. Пришлось голой ладонью прикоснуться к липкой клочкастой башке, чтоб остановить это жуткое мотание. Он замер. Ние тихонько велел: