Надо сказать, что стремительно он дослужился до майорского чина и так же быстро ему предложили уйти в отставку. Причина не очень адекватна. Его не столько смятенную душу, а сколько грешное тело по непонятной причине, очень обожали женщины всего гарнизона и довольно большого воинского подразделения. Потому и сказали просто и ясно: «Иди, Аркаша, на гражданку. Там вот и балуй! А здесь… засекреченная часть».

Когда ему сообщили такую, не сосем приятную новость, неофициально и по сотовому телефону, то у него на какое-то мгновение затуманился разум. Наступил момент резкого отчаяния и полного неверия в справедливую жизнь. Он, гневно шарахнув свой мобильник об пол, соскочил с шикарного дивана, как резвый олень или, в крайнем случае, лось. При этом впервые в своей жизни он, как следует, не завершил половой акт. Потому на лице партнёрши мгновенно прочиталось некоторое недоумение, растерянность и даже обида.

А ведь она, полубрюнетка Марина, имела права требовать от него активной любви и ласки, так как её муж, заместитель начальник полка по тылу, майор Сингаев был в части очень уважаемым и авторитетным человеком. Но, надев на голову фуражку, как водится, с кокардой, Палахов бросился к входной двери.

– Ты куда, Аркаша? – Прохрипела Марина, почти уронив кудрявую голову на свой обнажённый бюст. – Куда?

– Куда глаза глядят, Марина!

– Что, началась ядерная война?

– Ещё хуже! Меня увольняют из рядов Российской Армии! Источник надёжный. Мне только что позвонили в этот… в дребезги разбитый мобильник!

Хлопнув дверью, практически уже отставной майор, резво выбежал во двор пятиэтажного жилого дома. Он промчался мимо дворника, уронившего от неожиданности метлу, и бросился в сторону железной дороги. Благо, только что начиналось раннее летнее утро, и не очень многие видели обескураженного и взволнованного Аркадия Дмитриевича. Он пролетал мимо редких прохожих, не отвечая на их приветствия.

Почти потеряв самообладание, он бежал по шпалам, в сторону восходящего солнца, изображая из себя курьерский проезд. Но если не всё, то этот его забег, его закончился удачно. Его остановили путевые рабочие и объяснили, что не стоит куда-то там бежать и при этом мешать ремонтным работам по замене шпал.

Одна из путейщиц, тридцатилетняя Василиса. Акнокарова, почему-то, судорожно глотая слюну, тихо и томно сказала ему:

– У вас, оказывается, Аркадий Дмитриевич, такие большие и красивые… глаза.

Ничего не ответив на такой вот несуразный комплимент, он оглядел себя с ног до головы и определил, что он совершенно голый. Если конечно не считать фуражку на голове верхней одеждой.

В общем, замотав почти бывшего военнослужащего, заботливые путейцы обмотали его трепетное тело тряпками, служившими обтирочным материалом, показали Палахову, где находится его дом. После этого, Аркадий Дмитриевич, конечно же, пришёл в себя. Но не целиком, а фрагментами.

А на следующий день при встрече с командиром дивизии генерал-майором Курмечкиным, ему пришлось немного оправдываться за свой опрометчивый поступок. Но все слова Плахова самый большой начальник части имел свой контраргумент.

– Я глубоко уважаю занятия физкультурой и спортом, – заверил почти бывшего подчинённого командир дивизии. – Но если вы решили, Аркадий Дмитриевич, совершить пробежку по железнодорожным шпалам ранним утром, то можно было бы, хотя бы, надеть на себя трусы, а не офицерскую фуражку. Но я вас… тебя, Аркадий, пригласил к себе совсем по другому поводу.

– Я в курсе, Михаил Ефремович. Я уже это почти… пережил.

– Вот и хорошо. К слову замечу, что у нас, в части, после вашего ухода будет гораздо больше женщин, сохранившим лебединую верность своим мужьям. Частично в этом тоже кроется причина вашего ухода от… нас.

– Прошу, конечно, прощения, но вы, товарищ генерал-майор, рассуждаете, как гражданин Соединённых Штатов Америки или тех европейских стран, которые они капитально подмяли под себя.

– Это как же ты смеешь, Палахов, оскорблять меня и сравнивать с какими-то придурковатыми Рембами! – Курмечкин вскочил с кресла, сверкая жёлто-зелёными глазами. – Меня боевого российского генерала сравнить чёрт знает с чем! Кто же тебя такого вот мерзкого права удостоил? У тебя нет никаких полномочий и рекомендаций свыше меня оскорблять!

Понятное дело, Палахов смутился, чуть-чуть опешил, извинился и дал пояснение по поводу своих таких вот сравнений.

Самым первым делом Аркадий Дмитриевич напомнил генералу, что они там, в жуткой, заокеанской стране, узаконили супружеские браки мужиков с подобными себе… по половым признакам. Да и с женщинами такое вот дикое чудо твориться. А если ты ещё, образно сказать, не будешь извращенцев приветствовать и целовать моральных уродов и психически больных в задницу, то можешь и тюремный срок схлопотать.

Получается, что даже во сне побывать в стране такой вот кошмарной… демократии будет противно и страшно. А ведь там ещё и люди живут. У каждого из них на пару пирожков больше, чем, к примеру, у россиянина. Этим вот и гордятся. Чем-то ведь… надо. Кроме того, там у них от полицейского запросто пулю можно в лоб получить только за то, что ты вырастил на своём участке замечательные, не состоящие из генных модифицированных организмов, помидоры или даже редиску.

С этими доводами и аргументами Палахова генерал Курмечкин был согласен, но не совсем понимал, к чему клонит его бывший подчинённый. Но Аркадий Дмитриевич выражал таким вот образом свою обиду и непонимания по той причине, что его молодого, красивого и здорового отправляют в запас.

Генерал Курмечкин терпеливо выслушивал его, иногда очень часто моргая глазами. Он совсем не возражал, против того, что американцы весьма и весьма зомбированы и по велению кланов и возможных президентов США заражены неизлечимым патологическим, как бы, патриотизмом. Особенная нация. Вероятно, что они и в туалет по какой-либо нужде отправляться не только со звёздно-полосатым флагом, но со слезами на глазах, исполняя гимн своей единственной, самой великой, справедливой, демократической (и т. д.) страны.

– У нас вот, в России, Михаил Ефремович, всё естественно, – пояснил Палахов. – Мы – мужчины и женщины – приносим радость друг другу при… возможности и желании. Все такие действия служат для успешного… продолжения рода. А уж если кто и согрешит пару там десятков раз, то, что… обязательно его сразу же в запас отправлять?

– Не в этом суть, Аркадий Дмитриевич, и причина коренится гораздо глубже,– успокоился командир дивизии. – Сейчас численность наших войск кое-где сокращается, да и в Китае тоже. У нас очень… нормальные военные технические возможности. Мы, вполне, в случае мерзкого недоразумения сможем очень быстро и коротко объяснить американцам, немцам и прочим… латышам, что они не правы. Так что, у нас в дивизии под сокращение попадают тридцать с лишним прекрасных офицеров.

– А в случае чего…

– А в случае чего, дорогой товарищ Палахов, мы быстро призовём на воинскую службу и вас, и поёдете вы со своим батальоном или, может быть, полком по их вражеским руинам с добрыми молодцами официально устанавливать там настоящую демократию. Настоящую! А не эту… мерзость во всех смыслах и понятиях. Может быть, мы там, да и в Европе… кое-какой, горох потом будем сеять. Он очень полезен для здоровья.

– После ядерного удара, товарищ генерал, сеять что-то… съедобное не полагается. Это они всякое ГМО едят. А нам зачем? Ведь даже кони после таких вот морковок и укропов могут очень быстро уйти в мир потусторонних… лошадей.

– Учиться надо было, уважаемый Аркадий Дмитриевич, а не за каждой бабой бегать, извините,– укоризненно заметил командир дивизии.– Приятно, что у вас за плечами технический университет и вы – электрик с высшим образованием. Да ещё вот военная кафедра была. А если бы вы постарались, хотя бы, заочно поступить на учёбу в общевойсковой военный институт или училище, то… кое-что бы знали по этой теме.