Да, я понимал. Он и не собирался идти со мной. Никогда не собирался.

— Зачем ты это делаешь? — спросил я дрогнувшим голосом.

Пат долго молчал. Затем ответил.

— Потому что небытие я люблю больше, чем тебя.

Я чертыхнулся.

— Я не смогу без тебя, — сказал я еле слышно и прижал ладонь к окошку.

— Сможешь, — также тихо ответил Пат, — И ты будешь жить.

— Нас отправили сюда по двое, придурок! — крикнул я, — Ты ничего не добьешься, спаситель хренов! Ты сдохнешь там, сгоришь в одиночестве!

Дурак. Дурак. Ду-рак. Какой же ты дурак. Я всё шептал: дурак, придурок гребанный. И скребся ногтями, пытаясь выскрести дыру. Для себя. Чтоб он нашел в себе хоть маленькое местечко для меня.

Я просил и умолял.

— Богу или чему-то там ты нахер не нужен, придурок, — сказал я тихо, — Но ты нужен мне. Почему ты от этого отказываешься? Почему тебе так легко от этого отказаться?

Потому что ты выбрал себя и свою боль. Свою вину, которая разъедает тебя. Я напоминаю тебе Дерека? Напоминаю тебе о прошлом? О да, я и сам себе это напоминаю, еще как напоминаю, смотрюсь в зеркало и вижу эту чертову рожу, мерзкую рожу. Как мне с этим жить, прикажешь? Но я живу.

Он, не слушая, открыл шлюз и нырнул в светящуюся пустоту. А я закричал, и кричал, и кричал, захлебываясь. Стекло перед моим лицом запотело, я молотил руками и ногами стены, и всё кричал и кричал…

***

Вот здесь надо остановиться и поговорить о выборе. Я всегда боялся делать выбор. Но моя жизнь десятки раз ставила меня перед неизбежностью. Она волокла меня как покорную овцу. И я даже не упирался.

Но предпочел бы только и делать, что упираться и стоять на месте. Пусть эпохи проходят сквозь меня, а я застыну. Маленькая птичка-синичка, носимая ветрами то тут, то там.

Маленькая птичка-синичка, хорошенькая желтопузенькая штучка, которых уже нет на Земле.

Они очень заботливы для своих партнеров и детей, эти птички.

А еще они любят полакомиться плотью и мозгами.

Об этом я всегда забываю.

Имеет лишь наш выбор хоть какое-то значение перед лицом Вселенной?

Он мог стать великим художником, но ты убил его. Она могла стать убийцей и террористкой, но ты убил ее. Зло — тоже акт творчества.

Ты создал произведение: уничтожил семя.

И теперь я стою перед выбором, но знаю, что уже сделал его. Я не могу иначе.

Надеваю скафандр и иду за ним.

Я делаю шаг — Бог, лови меня, я к тебе лечу.

========== Эпилог: Сон на двоих ==========

“Мне снится сон. Долгий сон. Тысячелетний сон. Я видел, как умирали галактики”

Я нашел его голого, мокрого и дрожащего. Подошел к нему.

Пат поднял голову и посмотрел на меня взглядом, в котором читалось глубокое отчаяние.

“Мне снится сон, прекрасный сон. И дымка в нем качает нас как в колыбели”

— Оно меня отвергло и выплюнуло, — произнес он.

Я снял рубашку и накрыл его. Затем обнял и прижал к себе.

— Ну значит так надо.

— Бог отверг меня.

— Бог приказал тебе жить, — я поцеловал его в мокрый висок, во влажные волосы, в двухдневную щетину, — Я тебя люблю.

Пат помолчал.

— Я знаю.

“Или вовсе не сон”

***

“Я открываю глаза: и тьма вокруг меня, и свет стоит за спиной и щекочет лопатки”

Я затащил в кабину и кинул несколько упаковок с гигиеническими салфетками, чтоб он привел себя в порядок. Из кабины доносились рыдания. Я ничем не мог ему помочь. Ничем.

— А может это был не бог, — сказал я в тишину, — Она улетела, эта чертова комета. Улепетнула, махнув хвостом.

Пат выбрался из кабины и направился ко мне. Я взял полотенце и стал обтирать его тело.

— Ты такой красивый, — сказал я.

Пат посмотрел на меня усталыми глазами.

Я надел на него свою одежду: рубашку из мягкого хлопка, плавки и брюки. Пат был как послушный робот. Он лег в кровать, закрепил ремни и накрылся электро-одеялом. А я уселся ждать в кресло рядом.

Потом задремал.

Пат заворочался через несколько часов. Он сбросил одеяло и погладил меня по голове. Я тут же проснулся.

— Иди сюда, — сказал он.

Я забрался к нему и поцеловал его, насколько мог глубоко, чтоб выразить свое облегчение, чтоб выразить свою любовь. Целовал и целовал, и Пат стал задыхаться и отталкивать меня, смеясь. Он выбрался из-под меня и уселся на меня сверху.

Я дотронулся до его промежности и погладил.

Пат захихикал.

Я залез руками ему под рубашку.

— Какое теплое тело, — сказал я.

А Пат всё улыбался. Он слез и снял брюки и плавки.

— Я его хочу, — я кивнул на его вставший член.

— Не задохнешься?

— Нет.

Пат снова забрался на меня сверху. Попросил меня чуть приподняться, чтоб я был чуть повыше. Мы сняли ремни, и потому нас стало слегка уносить вверх.

Он был чистым, теплым со сна, таким, каким я его любил.

— Я бы без тебя не смог, — охрипшим голосом сказал я, оторвавшись.

Пат с улыбкой покачал головой и снова меня заткнул.

Он отпустил меня и продвинулся назад.

— Наверное, бог сейчас смотрит на нас и краснеет как помидор.

— И поделом ему, — ответил я.

Пат засмеялся.

“Мне снится сон, прекрасный сон, и мелодия в нем, и мы вдвоем.

И где-то есть кто-то. И где-то есть ты. А где-то есть я. И я отражаюсь, и разбиваю зеркало, но другое продолжает меня отражать”

Кто я — птица, что снится старику или старик, что снится птице? Но в любом случае я всего лишь — прах и пепел, перемолотые белые кости в труху. Время не пощадит никого. Только чувства могут длиться во времени как тихая мелодия, то затихая, то снова начинаясь. И потому они живы в бесконечности.