© ООО «Яуза-пресс», 2018

Карюков Валентин Дмитриевич

– Родился я в 1922 году на Кубани. В станице Славянской, город Славянск в настоящем. Но мы не из казаков, а из иногородних. Отец у меня рабочий был. Школу окончил в 1940 году и поступил в Краснодарское военно-авиационное училище. А знаешь, почему я решил в лётное училище поступить? Потому что еще когда был пионером, то в «Пионерской правде» напечатали то ли рассказ, то ли повесть «Сёмка-лётчик». А на рисунке он был изображен в клетчатой фуражке, такая черно-белая, и я как раз ходил в такой. Вот меня и прозвали в школе Сёмка-лётчик. Ну, раз такая кличка, значит, я вроде как должен стать лётчиком. Хотя под конец школы я решил стать моряком и надумал поступать в Ленинградское военно-морское инженерное училище. Но потом мне вдруг на глаза попалось объявление, что в Краснодарское лётное училище проводится набор на летчиков-штурманов. Причем я даже не понимал, что штурман – это совсем не лётчик. Думал, раз такое двойное название, то у нас будут две совмещенные должности – и штурман, и лётчик. Но главное, что меня прельстило, в объявлении было написано, что начало занятий с декабря месяца. Елки-палки, моих друзей уже забрали кого куда, а мне еще до декабря отдыхать можно. И я поехал в Краснодар. Вообще интересно у меня получилось. Приехал в училище, смотрю, тут группа собирается идти на экзамен. Ребята мне говорят: «Пошли экзамен сдавать!» – «Ладно, – говорю, – пошли». И сдал вместе с ними все экзамены, а оказывается, до экзаменов надо же медкомиссию пройти. А я ее не проходил, и прямо оттуда меня взяли на мандатную комиссию. Прошел собеседование, мне вручили отпускной до декабря месяца и зачислили в училище. Я сказал: «Привет!» – и через два дня уехал.

С декабря месяца начали заниматься. Изначально нас должны были выпустить в качестве лётчиков-штурманов, но, по-моему, в самом начале 1941 года училище переформировали в лётную школу. Тут тонкость в том, что из школы выпускают не офицерами, командирами, как тогда говорили, а сержантами. После этого мы в Краснодаре долго не задержались, и где-то в мае месяце, после парада, всю школу перебазировали в Канск, это городок в Красноярском крае. Туда в авиашколу помимо нас прислали ещё ребят из Харькова, в общем, уже там продолжили обучение. Учились, конечно, на самых простых самолетах старой конструкции – Р-5. Это такие самолеты-разведчики. А в июне началась война…

Мы хотели подать заявления, чтобы нас отправили на фронт до окончания обучения, но нам жестко объяснили: «Придет время – вас отправят!» Но время шло, а нас все не отправляют. Уже 42-й год наступил, мы тот же материал по второму кругу прошли, а нас всё не отправляют. Самолетов-то нет. Всё, что более-менее приличное еще до этого собрали, укомплектовали инструкторами, курсантами и отправили на фронт. И осталась только полурухлядь, на которой мы и летали. Положение было тяжелое, в итоге в июне 42-го школу расформировали и всех курсантов перевели в …Новосибирское пехотное училище, чтобы готовить из нас командиров минометных взводов.

– И как вы восприняли перевод в пехоту?

– Солдатское дело маленькое – что приказали, то и будешь делать. Тем более мы все время рвались на фронт, а тут хоть забрезжила надежда попасть туда. Но прибыли в Новосибирск и тоже задержались. По плану после ноябрьских праздников, после парада, мы должны были начать сдавать госэкзамены, после чего убыть на фронт. Но 6 ноября вдруг пришел приказ – откомандировать на пополнение гвардейских частей наиболее зрелых курсантов. Но если в пулеметном батальоне учились самые настоящие мальчишки – по 18 лет, то наш минометный состоял из бывших летных курсантов и мы уже по два года учились. Вот так получилось, что и это училище мы не окончили и нас отправили на пополнение гвардейских частей.

Приехали в Рассказово, это под Тамбовом, и там меня определили в 50-й артполк 24-й гвардейской стрелковой дивизии. Её тогда после выхода из окружения вывели на отдых и пополнение. И там мы узнали, что дивизию готовят для отправки на Сталинградское направление. Где-то в начале декабря выехали и прибыли под Сталинград в состав Донского фронта. Вот там уже состоялось мое боевое крещение.

– А кем вас назначили в этом 50-м артполку?

– Я попал в полковую разведку. Причем простым разведчиком, даже не сержантом, а самым настоящим рядовым. И не только я, всех нас определили в рядовые, хотя у нас за плечами, считай, по два года училища. Ну, не важно. Понимаешь, нас готовили для штурмовой авиации, поэтому мы освоили много военных специальностей. Мы и радисты, могли на слух принимать морзянку по сто знаков запросто. Мы и топографы, и минометчики, и обычные пулеметы, конечно, знали. Так что когда нас перед эшелоном построили, то прямо как на рынке покупатели стали выбирать. Первый кричит: «Кто в радисты желает?» Ну, радисты же все, так что часть вышла в радисты. Дальше: «Кто артиллеристы?» В общем, называли специальности, и желающие выходили. А мы с товарищем стоим, слушаем всё это и решили: «Ну, выйдем, наверное, когда скажут «топографы». И, значит, объявляют: «В артиллерийский полк нужны топографы!» И не только мы, но и другие ребята вышли, и вот так очутились в этом артиллерийском полку. Но часть ребят определили в батареи, а нас в разведку. Артиллерийская разведка известно чем занимается – засекает огневые точки противника. Наша задача – обнаружение, наведение и корректировка по целям противника, так что работы хватало.

– Быстро освоились?

– А чего там осваиваться? Мы же минометное училище прошли, полевую работу и корректировку прекрасно знали. А потом я скажу, что штурманское бомбометание нас теоретически вот так научило всем этим артиллерийским нюансам.

Сталинградская битва выдалась очень тяжелая. Страшно было… После завершения окружения Сталинградской группировки наш Донской фронт стал наступать в сторону Новочеркасска. Там тоже пришлось очень и очень сложно. Как раз случились первые февральские оттепели, снег начал таять, кругом вода, по дорогам не проехать, у нас в валенках всё шкворчит… В общем, всё мокрое, а тут еще мокрый снег, дождик какой-то, и вот так мы немцев догоняли. Но пока мы идем, они уйдут. Потом завязывается бой – опять они оторвались, опять мы их догоняем. Но они же на технике, а мы на своих двоих, и всё равно догоняли.

– А полк на конной тяге был?

– Половина полка гаубицы возили на автомобилях, а пушки на конной тяге. Но понимаешь, вот эта вот слякоть и бездорожье просто убивали. Днем тебя дождик поливает или мокрый снег, эти шинели мокрые насквозь, ноги промокшие, а костры разжигать нельзя и спать негде… Вот так и сохло на нас всё это дело. Утром снова пойдем, и вот смотришь – идет колонна, а над ней пар. Вот так вот сушимся на ходу… Но к тому времени от нашего разведвзвода осталось всего ничего, человек пять, и нас временно, до пополнения, распределили в штаб. А там в один из дней меня вдруг вызывает оперуполномоченный особого отдела дивизии: «Будешь моим ординарцем? Ты мне как раз подходишь». Я удивился даже. «Ну, подумай до вечера, и если готов, приходи». Ну, я подумал и согласился. Но недолго я у него пробыл. Месяца два всего, с февраля по апрель. За это время меня и ранило, правда, не особенно сильно, и ещё контузило немного. А получилось так.

Однажды пошли с ним в штаб полка. Приходим, он ушел к командиру, а я пошел туда, где рядовой состав коротает время. Там в комнате человек пять находилось, кто-то шутил, другие – смеялись. И вдруг слышу, летят бомбардировщики немецкие. А я их по звуку уже хорошо определял. Летят, и чувствую, что уже дело близко. И вдруг засвистели бомбы. Бежать из дома в щели было поздно, но нужно же что-то делать. И под крик «Ложись!» я как был упал на пол и прижался головой к стене. И тут несколько оглушительных взрывов… Знаешь, если от тебя в каких-то десяти метрах рвется бомба, то, наверное, звук хороший.