Стараясь не выпускать их из поля зрения, я опустился на колени перед Лиз.

– Давай. – Я похлопал ее по щекам. – Очнись.

Голова Лиз безвольно перекатывалась. Как долго нужно голодать, чтобы довести себя до такого состояния?

Она маленькая, с вечно грязными, торчащими в разные стороны волосами. И без того бледное лицо выбелено тальком. Узкий рот намазан алой помадой – как будто прорезанная рана. Спортивная куртка с десятком нашивок, мешковатые штаны, гренадеры.

Лиз вместе с отцом встречала меня на вокзале, когда я приехал в Каррау. Она здорово дерется на ножах. Только сейчас – безоружна. Позже я видел ее еще пару раз – отец ее состоял в ближнему кругу Принца, а она была так… рядом. Ну и еще Лиз записала и выложила сеть, как Терция меня возит по асфальту.

– Лиз! – Я встряхнул немертвую за плечи.

Она наконец шевельнула головой, с трудом фокусируя на мне взгляд.

На моей шее – точнее.

Я опять ее встряхнул.

– Зубы вырву. – Холодное предупреждение. – Тебя двинули по черепу. Что тут творится?

Взгляд Лиз опять ушел куда-то в сторону, а тело вновь расслабилось.

– Принцу нужна ее игрушка. – Пробасил немертвый справа. – А птеньчик не отдает. Может, вы отпустите Петера? Он же ничего....

– Лиз, – я позвал, вкладывая силу в имя. – Очнись сейчас же.

Девушка содрогнулась. Втянула воздух сквозь стиснутые зубы:

– Пусти.

Я отпустил.

Лиз попыталась встать. Стопы поехали. Она вцепилась мне в локоть и все-таки поднялась.

– Что случилось? – Спросил я.

Птенец сняла серым языком помаду с губ:

– Я хочу уйти.

– Отдай камеру – и вали. – Пробасил вампир.

Девушка-панк выдвинула вперед челюсть. Она может и великолепна с ножами. Но она всего лишь девчонка, которой вряд ли больше восемнадцати. А как вампиру – меньше года. И она собиралась броситься на этих двоих.

Они убьют ее. Все что я успею увидеть – лохмотья, разлетающиеся в стороны. Услышать шлепки обескровленной плоти и ощутить холод ее смерти.

Камеры, которая обычно болтается у Лиз на шее, при ней сейчас не было. И она ее отдавать не собиралась, нечего предлагать. Упрямый подросток.

Если даже удастся вывести ее из Домуса – немертвые ее все равно разыщут. Но я с ней и трех коридоров не пройду. Здесь обычно заперто, а значит, Палач со спутниками загоняли Лиз сюда, в тупик, словно добычу. Вступаться перед Принцем тоже нет смысла – она специально птенца убьет, лишь бы продемонстрировать мне свою власть.

– Лиз, где твой отец?

– Не ваше дело.

Злость – обычная плата за помощь. Никто не любит чувствовать себя слабым. Пора привыкнуть.

Да и чем ей помогу? Только хуже сделаю. Ни к Принцу, ни к отцу, ни в город, ни прочь из города для девчонки пути нет.

Только вперед по тупиковому коридору.

– Иди к Терции. – Я толкнул металлическую дверь, отворяя шире.

– Эта сука в немилости!

– Да. И еще жива.

На скулах Лиз проступили желваки. Кулаки сжались и разжались. Губы приоткрылись – немертвая собиралась сказать нечто нехорошее и яростное, но ей хватило ума сдержаться.

Еще миг колебаний – и Лиз рванула в коридор.

– Только постучись! – И я захлопнул за ней дверь.

– Петера освободите. – Повторил тот же вампир. – Мы же на службе…

Дождавшись двойного "клац-клац" – Терция впустила Лиз, Я потянул Тень на себя. Палач вдохнул с сухим астматическим хрипом. Прокашлявшись:

– Я это запомню.

– Не сомневаюсь.

Выставив Тень как щит за спиной – если Палач метнет копье, я пошел прочь из Домуса. Надеясь, что не превратил неприятности подростка в политическое преступление.

– Чувак, ты мог бы сфотографировать… – Давид ходил кругами, хрустя то снегом, то суставами пальцев. – Раз-раз, и вся твоя книга…

– Не думаю, что получилось бы. Еще минута.

Я прислонил блокнот к бугристой поверхности фонарного столба, конспектируя то, что успел прочесть в дневнике Лара. Сегодня пятнадцать страниц, но важных сведений меньше обычного. "…Привезли зерно, количество мешков опять не сходится с указанным; использовали последний гран, чтобы заложить в пожарную башню; один из строителей сорвался и сломал ногу, к вечеру началось заражение, позволил Жанне его забрать...."

В следующем дне была единственная короткая запись: "Двурукий, вопреки запрету моему, отправил Лакейна-переговорщика к братьям. Лакейн пропал. Слишком Рем хочет мира, чтобы принять войну...." – Это я переносить в блокнот не стал. Не при Давиде. К тому же, итог мог не видеть разве что Лар, осажденный в возведенных им же стенах Каррау.

Давид хлопнул ладонями, пытаясь согреться.

Сегодня свободно дышится: тихо, легкий мороз, звезды беспорядочно подмигивают с черного, как оркестровая яма, неба. Но Давид ждал несколько часов, ему не терпится вернуться в помещение. А мне – смыть запах ванили с кожи.

Давид так и не сменил кожанку с зеленым черепом на одежду теплее. Только прикрыл пшеничную копну волос тоненькой шапкой. Он среднего роста, с крепкими плечами и мощной шеей. Широкие темные брови срослись над переносицей, придавая парню грозный вид, а в ушах вызывающе ярко блестят многочисленные пуссеты и серьги.

– Всё, есть. – Я спрятал ручку в карман и подышал на онемевшие кончики пальцев.

Давид выхватил блокнот, жадно вчитываясь в запись. Вернул спустя минуту:

– Какого черта он не упоминает обо мне, если я был все время рядом?

– Не думаю, что ответ в твоем прошлом воплощении. – Я перевел взгляд на землю – туда, где должна была быть тень Давида, а был лишь белый снег. Тщательно подбирая слова: – Тебя тянет к манам настоящее.

Мой единственный друг сплюнул, развернулся и пошел вперед по улице. Я догнал. До ближайшего киоска мы шли молча.

Давид стукнул в окошко, пытаясь привлечь внимание круглолицей продавщицы, но та продолжала дремать. Давид опять стукнул, стекло задрожало. Женщина проснулась, взгляд ее за моего спутника даже не зацепился. Зевнула, запоздало прикрыв рот.

– Купи сигарет. – Сунул он мне в ладонь купюру. – И пожрать чего-нибудь…

Невидимый, он мог взять, что нужно. Но не брал. При мне, по крайней мере.

Я купил две пачки, три шоколадных батончика и жестянку энергетика. Сунул всё Давиду. Тот кивнул и вгрызся в конфету.

– Что? – Каркнула продавщица. Я качнул головой отрицательно, она захлопнула окошко.

– Ты ничего не делаешь. – Давид смял обертку и швырнул в сторону урны. Та не должна была долететь – но порыв ветра подхватил, направив прямо в ящик. – Вообще ничего не делаешь. И не сознаешься, что город тебе говорит. Ладно, хочешь – не доверяй. Трахайся дальше со своей немертвой. Ты хоть знаешь про иву в ботаническом, и про Дом Вальберга?

– Был там сегодня утром. – Кивнул я. – Еще пыль стояла. Что за ива?

– Дерево, мать его, лопнуло. А на него еще Лар мог мочиться. Если завтра грохнется школа, а? Или корпус университета? К черту, что ты ничего для меня не делаешь. Исправь хоть это!

Давид закурил, и мы двинулись дальше. Ответственность давила к земле, а земля смеялась.

В Каррау падают дома, а я даже не знаю почему. Пока что общим оставалось одно: они все находились в черте старого города, на фундаментах зданий, которые заложил основатель.

– Мне нужно время. – Произнес я.

– Нафиг ты мне это говоришь? – Зло.

– Потому что для помощи тебе мне тоже нужно время.

– Да? – Давид щелчком отшвырнул сигарету. – Сколько? Год? От меня уже ничего не осталось. Я таю как снежная баба.

Значит, заметил, что тень пропала. Я остановился:

– Ты, правда, переживаешь о городе?

Давид оскорбленно выпятил челюсть.

– Друг, я серьезно спрашиваю. Ты переживаешь… внутри?

Маны – старые духи Каррау. Охраняющие его так, как могут только существа без воли и разума, руководимые лишь рефлексом "чужого" и угрозы. Давид должен был стать маном после смерти. Я не думал о последствиях. Давид подставился вместо меня, и я отдал долг – привязал его дух к телу. Считая, что вернул жизнь. Но вернуть к жизни – это не вернуть жизнь.