Искусство эпохи барокко переполнено аллегориями, причем аллегорическими фигурами могут быть не только Вера, Надежда, Любовь, Милосердие, Сострадание, Плач, Утешение, Церковь, но и стороны света, города, острова.
Эпоха барокко творит свою аллегорическую мифологию. Мифологические фигуры в искусстве барокко выступают как носители отвлеченных понятий или олицетворяют явления и силы природы. Античные божества входят в сложную систему символов и аллегорий, обрастают новыми атрибутами. Так, Минерва появляется не только как покровительница наук, правосудия, но и как воинствующая защитница мудрости, добродетели и религии. Она приобретает черты Венеры и в то же время нередко христианизируется и сближается с образом Девы Марии.
В эпоху барокко одним из важнейших жанров, в котором, как в фокусе, собирались и перекрещивались идейные устремления и художественные тенденции эпохи, был жанр эмблемы (3).
Одной из форм, предшествующих эмблеме, были «отличительные значки» (итал. «impresa») с девизами, прикреплявшиеся к щитам, шляпам, оружию, которые получили распространение около ХIV в. в Бургундии, а затем в Италии. Намекая на имя носителя, его дамы или задуманного предприятия, они, в отличие от родовых гербов, были индивидуальными. «Импрезы» носили не только рыцари и придворные кавалеры, но и епископы, банкиры и кабинетные ученые. Их заказывали художникам и поэтам. Постепенно складывалась поэтика жанра «импрезы», ему посвящались специальные трактаты, среди которых наиболее известен «Диалог» (1555) Паоло Джовио.
По мнению Паоло Джовио, импреза, телом которой служит изображение, а душой слово (надпись, девиз), должна сохранять между ними добрую пропорцию. Смысл импрезы не стоит скрывать так глубоко, чтобы для его истолкования потребовалась Сивилла, но и не надо обнажать, чтобы ее мог уразуметь каждый плебей. Изображение должно быть приятным для взора. Для него могут послужить звезды, солнце, луна, огонь, вода, цветущие деревья, инструменты, редкостные звери и фантастические птицы. Человеческие фигуры изображать не следует. Девиз должен быть кратким и на другом языке, чем язык носителя.
Опыт создания импрез, гербов и иероглифических символов сконцентрировался в эмблеме, становившейся все более популярной и получавшей все большие права в искусстве. Появились специальные сборники эмблем, и первым из них была «Эмблематика» (1531) Андреа Альциата. Она была одной из самых популярных книг ХVI–ХVII вв. (более 150 изданий на различных языках). Альциата называли «отцом эмблематики». Его канон изображений и сопутствующих им девизов лег в основу этого жанра.
Структуру эмблемы стала составлять «триада», придававшая ей композиционное единство: изображения, надписи или девиза (inscriptio, motto) и эпиграммической подписи (sabscriptio). Изображение предлагало зрителю какой-либо предмет или сочетание предметов (как правило, не более трех). Обычно это были растения, животные, орудия различных ремесел, утварь, музыкальные инструменты, а также явления природы (морская буря, радуга и др.), исторические и библейские фигуры и сцены. Над изображением, а иногда и в его поле помещался девиз или краткое изречение на латинском, реже греческом или другом языке. Подпись состояла из короткого стихотворения, написанного для этого случая, или стихотворной цитаты. Позднее к ней пристраивался прозаический учено-литературный комментарий, содержащий пространное толкование эмблемы. Изображения и девизы отличались сложностью и изысканностью. На них можно было увидеть мифологических чудовищ, монстров, кентавров, химер, странные сочетания предметов и образов, требовавших объяснений, с которыми не всегда справлялась подпись. Нередко издавались собрания эмблем в виде каталога символов, так называемые библиотеки символов (3).
Смысл или значение эмблемы возникали из триединства – изображения, надписи и подписи. В результате за видимым изображением возникал метафоризированный «умственный образ». На эмблематическое изображение как бы набрасывалась сеть возможных значений. Эмблема была зримой метафорой, служила не для обозначения самой вещи, а того, что стоит за ней. Из «зримого изображения» эмблемы при создании ее значения извлекаются признаки, конструирующие метафору часто на основе далеких ассоциаций, восходящих к традиционным представлениям. Например, в «Эмблематике» Альциата изображение тритона, трубящего в рог, сделанный из раковины, было заключено в рамку, представляющую собой змею, пожирающую свой хвост. Девиз гласил: «Занятиями литературой приобретают бессмертие», что отнюдь не проясняет для нас смысла эмблемы. Но зритель того времени был достаточно искушен, чтобы уразуметь, что змея в данном случае означает вечность, а тритон трубит славу. Эмблема, таким образом, знаменовала литературную и ученую славу, и это изображение нередко использовалось как издательская марка (3).
Значение эмблемы, «умственный образ» не был строго фиксирован. Как писал Жан-Поль, в эмблеме изображаемые вещи выступают не в своих реальных связях, а иллюстрируют «вертикальный», моральный план мира с переходами от низшего к высшему в нем; в конечном счете все земное, временное указывает на вечное. Предметный мир иллюзорен по отношению к высшей духовности. Все земное, «преходящее» – мимолетная тень вечного. Реальные предметы – лишь смутные отражения божественной истины. Эти положения стали основанием для метафорического переосмысления видимого мира, его аллегоризации.
Бренный человек познает истину как смутное изображение в зеркале. В эпоху барокко изображение зеркала обычно служит мотиву vanitas (суета, суетность). Оно связывается с представлениями о неизбежности смерти. Например, на одной из эмблем изображен скелет перед зеркалом; девиз гласит: «Он узрел самого себя и пошел дальше», подпись поясняет: «Мысль о смерти – истинное зеркало жизни». Зеркало служит эмблемой самопознания и в то же время имеет «мирское», чаще всего дидактическое значение. Зеркало могло означать и «вздорное самолюбование», и «неразумную злость» и пр. (3).
Спиритуалистическим представлениям, связанным с зеркалом, в еще большей мере отвечает стеклянная, хрустальная или иная сфера, смутно и искаженно отражающая предметный мир. С ней соединяется и представление о свете и чистоте как атрибутах Бога. Она наделяется магическими свойствами кристалла, сквозь который прозревается будущее. Увенчанный крестом прозрачный шар в руках Вседержителя или Христа означает космос, сотворенный или творимый.
Не менее часто, чем мотив зеркала, встречается в барочной поэзии, драматургии, в философских сочинениях мотив тени. Воспринимаемая как отражение, тень становилась метафорой, служащей объяснению многих высоких истин, превращалась в подлинную реальность и делала реальные предметы тенями. Мир, окружающий человека, превращался в мир теней. Иногда он был тенью Божией. Сам человек, его телесная оболочка по отношению к его вечной душе – тоже тень.
Не менее распространен был и мотив сна. Барочное представление о жизни-сне, жизни – отражении высшего, вечного существования варьируется на страницах поэтических и драматических произведений. Чаще всего мотив сна связан с темой иллюзорности жизни человека. Поэтов барокко интересует сон и как отражение в сновидении реальной жизни людей.
Сковорода строит собственное учение о метафоре, символе и эмблеме. Все сочинения философа – сложное сплетение метафор, сравнений и символов. Мир – это и испорченный орех, и слепец без поводыря, и медведь с кольцом в носу, и раб сатаны, и пленник дьявола, и львиная ограда.
Метафоры по-барочному выстроены и неожиданны. Существует дрянь познания и грязь неверия, желудок мыслей, око нашего ума, печь, дымящаяся дымом нетления, заборы гражданских законов. Метафоры в трудах Г. Сковороды призваны раскрыть и по-новому определить устоявшиеся религиозные значения. Цель метафор – открыть путь к постижению Библии, которая, с точки зрения философа, сама состоит из различных фигур, сравнений, символов и метафор.
Выявляя символические значения слов, философ называет символ «тончайшим вторым естеством». Символ – это изображение мысли образами, он не отражает, а раскрывает значения всего сущего. «Образы те были фигуры небесных и земных тварей, например: солнце означало истину, кольцо, или змий, в кольцо свитый, – вечность, якорь – утверждение или совет, голубь – стыдливость… зерно и семя – помышление и мнение» (цит. по: 10, с. 99). Г. Сковорода полагает, что символ распадается на две части, означающие «тлен» и «вечность», в своей раздвоенности он уничтожается и возвышается одновременно. Разные символы имеют сходное значение: например, змий, свитый в кольцо, и три кольца, между собой сцепленные. Но змий, ползущий по траве, выманивает сердца людей из блаженного сада. Змий, вознесенный от земли, есть воплощенная мудрость Божия. Сердце образовывается кустарником, орлом, взирающим на солнце и возлетающим к нему, змием, меняющим кожу.
