– Я работала лётчиком-инструктором – и меня послали в штурманское училище. В нём было инструкторское отделение – там в основном были мальчики, а штурманское – в основном девочки. Потом, после этого – опять взяли назад инструктором.

Мне очень из училища запомнилось – там из пединститута были преподаватели грамоты. Помню, немножко опоздала, извинилась, посмотрела – тут мест нет, тут… а там каскадом таким было, и около окна вверху никого нет. Я там и села. Дали задание. Задача была очень простая, я её решила – и сижу. Посмотрела в окошко. Подходит преподаватель:

– Почему вы тут сидите, не работаете?! Выходите, на доске решите!

А ещё все сидят, копаются. Я быстро написала решение на доске – и все списали. Всем – «отлично», а мне – «четвёрку». Потом я его встретила, когда была уже в штурмовом полку. Получили новенький самолёт и летели обратно на фронт. По пути у нас горючего не хватало – и мы сели. Борисоглебск. В нём до войны было лётное истребительское училище, а в войну там стояли Ил-2. Короче говоря, у меня одна нога не выпускается. Садиться надо, а у меня – нога не выпускается! Я ушла на второй круг, стараюсь всячески – никак не выходит левая нога! Пошла ещё. Ничего не получается. Ещё радио на самолёте не было. Там собралась толпа на аэродроме, чего-то машут, а я всё захожу всячески… и пикированием – ну никак! А потом решила садиться на одну ногу. Зашла потихонечку… держу, держу, чтобы не упала на крыло. Чтобы его удержать, самолёт, чтобы крыло не повредить. Скорость уменьшается, уменьшается, потихонечку крыло опускается… а я ногами шурую… ну и потом – остановился.

– Крутанулся, наверное?

– Нет. Как-то удержала. Все бегут. Думаю – сейчас будет мне… Первым бежит преподаватель, который мне четвёрку поставил. Оказывается, Херсонское училище переведено в Борисоглебское. Кричит во всё горло:

– Это наша!!!

Короче говоря, немножко дужку сломала и немножко крыло. Командир полка тоже летал с нами за самолётами, командовал… весь полк же летал. Говорит:

– Анна Александровна, вы молодец, вы спасли самолёт, а то, что там задело, – это механики запросто восстановят: перкаль подмажут, подкрасят – и всё в порядке, полетим дальше.

Вот такая была история с лётным училищем… оно было не военное, а от ОСОАВИАХИМа.

– Чему учили? Сложно было?

– Нет. Я ж уже инструктором работала. Учили – теории полётов. Конечно, и летали: на «У-2», «По-2», «Ут-1», «Ут-2», двухместных, трёхместных… лётчик, штурман и пассажир… на тренировочных.

А потом я попала сразу в 130-ю эскадрилью ОАС: отдельная авиаэскадрилья связи при штабе Южного фронта. Все просились на фронт – меня и направили. Сталин тогда переименовал Донецк в город Сталин. Вот туда:

– Раз вы хотите на фронт, то – вот вам ближе к фронту…

Я приехала – а там всё раскурочено… в этом штабе – никого нет. Сторожиха сказала, что все эвакуировались. Правда, начальник ещё сегодня должен прийти. Уже фронт близко. Это – сентябрь 1941 года или даже август. Я думаю – буду ждать. Не знаю, что мне делать. В кабинете начальника окна хлопают, всё разбросано. Стоит диван. Пристроилась на нём. Обратно ехать – у меня денег нет, нет проездного, ничего. Я там забаррикадировалась, укрылась пальто и заснула. Рано утром – стук:

– Кто тут есть?!

Я высунулась:

– Я!

– А я – старший лейтенант Нистаревич из эскадрильи связи штаба Южного фронта! – он так отчеканил. – Приехал за лётчиками – а тут всё разрушено, все эвакуировались.

Я говорю:

– Возьмите меня, я лётчик-инструктор!

– Хорошо. Покажите документы. Вылезайте из засады.

Я вылезла. Посмотрел – документы нормальные. Он мне говорит, что ещё надо лётчиков взять, поедем в военкомат (сказали, что там якобы есть лётчики в госпитале, они уже выписывались). И привёз он нас в 130-ю отдельную авиаэскадрилью связи штаба Южного фронта. А там все – из Испании. Все лётчики – воевали, все – с орденами! Командир эскадрильи – майор Булкин. Прямо все с иголочки одеты, и – ордена у них! Вот такая «эскадрилья связи». А тут привезли двоих из госпиталя и одну…

Он так посмотрел на меня:

– А вы что, лётчица?

Я говорю:

– Да.

– Полетите в Симферополь, есть задание. С начлётом этой эскадрильи. Он будет вас проверять.

Мы слетали. И потом пошли задания.

У него почему-то было злое отношение. Не знаю даже почему. Вот, допустим, ушли в рейд кавалерийские корпуса Пархоменко и Гречко, с ними потеря связи у штаба Южного фронта – «вот летите туда и ищите эти кавалерийские части». В тыл врага! И – на «По-2». Когда только «наган» на поясе. Ну что же, полетела…

– Одна, без штурмана?!

– Какой штурман?!

Эти лётчики были истребителями в Испании, летали на «ишаках», «И-16». А потом – на «У-23» летали, такую эскадрилью создали из них. Очень страшная была эскадрилья… отношение было такое у этих «испанских лётчиков»… меня, девчонку, совали в самые тяжёлые дыры. Неприятное было ощущение.

– Ни с кем не дружили?

– Не было ни одной женщины, я – одна! С ребятами… Черкасов, штурман, тоже был в Испании, на СБ. Он как-то по-человечески относился. Сборщиков Наум. Алексей Черкасов, блондин…

– Ещё лётчиков помните?

– Булкина хорошо запомнила. Когда расформировали – это уже после, Черкасов ко мне приезжал, разыскал меня. Сказал, что Булкина уволили. Он поселился где-то в Крыму. Его все недолюбливали.

– Булкин сам летал?

– Не знаю… не летал. А эскадрилья связи – это для него было раем. Отдельная эскадрилья: там своя кухня, свой бензин, всё своё… У него был орден Красного Знамени. Они вообще все считали, что уже навоевались. А тут к нему в эскадрилью – ещё таких лётчиков! Все – боевые. У меня глаза расширились, когда я увидела, как они стоят все в таких формах и все с орденами. Думаю: куда же я попала?!

– Тогда ж орденов практически не было, да…

– Да! Воевали в Испании, это же – почёт и уважение! Это – герои из героев!

Вот я и говорю: я полетела. Смотрю – наши отступают. Бегут. Дальше лечу. Ну и потом всё же я нашла кавалерийский корпус, села. И, к счастью, вышел из леса начальник разведки. А я тут, на поляне. И подходит ещё начальник связи при штабе Пархоменко, при его кавалерийском корпусе. Я говорю:

– Где мне найти Пархоменко? А потом уже Гречко, другого командира корпуса.

Он мне нарисовал. Я туда подлетаю, к этой деревне – никого нет. Дальше… потом увидела тоже село, солдаты ведут коней. Села. Говорю:

– Пархоменко надо вручить из штаба фронта пакет.

Он как заорёт на меня сплошным матом:

– Сидят там, трам-тарарам, в штабе фронта!!!..

Наверное, солдат, который вёл меня, доложил, что посыльный из штаба фронта на самолёте. Тот начал материться, кричать. Я говорю:

– Я из штаба фронта, я вам привезла пакет…

Из планшета достаю, отдаю ему.

– А чего ты так пищишь, как баба?!

Ой, с этим Пархоменко… три раза я к нему летала. Только потом уже он опознал, что я девушка…

Очень страшные полёты были.

Потом Гречко разыскивала тоже. Булкин посылал меня в самое пекло.

А у Пархоменко… третий раз, по-моему – даже мотор замёрз, пока он мне нотацию читал. Ужасный матерщинник. И всё слушать приходилось.

Очень сильный мороз был. Самолёт стоял один-одинёшенек, пока я выслушивала эти тирады, и мотор потом не завёлся. Я опять побежала:

– Товарищ начальник корпуса, дайте мне солдата, чтобы дёрнул винт, завести мотор, у меня он не заводится!