Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Сказка о старом немце-колдуне Ойгене Карловиче и его одарённом пасынке Гюнтере.

1

Жил да был в прежние времена в Немецкой слободе один старый и достаточно странный германец. Поселился он там ещё в годы правления Петра Великого, а оттого никто доподлинно не ведал, сколько ему теперь лет, и чем он вообще занимается. Впрочем, никто и не спешил узнавать этого, а всё потому, что германец тот имел вид устрашающий и порой наводил ужас даже на своих собственных соотечественников. А что уж говорить о прочих жителях города, те его просто-таки боялись, и не приведи господь им встретить его где-нибудь на прогулке.

Завидев его, они тут же с трепетным придыханьем бросались на противоположную сторону улицы. И ведь не зря это делали, так как встреча с ним обычно не сулила прохожему ничего хорошего. А это потому, что германец тот слыл типичным знахарем-колдуном и чернокнижником, коих ныне осталось не так уж и много. С тех самых пор, как главным целителем на Руси был славный Яков Брюс, кстати, учеником, которого и являлся странный германец, они неумолимо повывелись. А звали того старика, как и подобает всем жителям немецкой слободы, чётко и хлестко, словно удар кнута – Ойген Карлович Заубер.

Вот такой загадочный и поразительно мрачный старик обитал подле Парадного замка государя, что располагался на Головинских прудах у речки Яузы. И не случалось ни одного дня, чтобы жители ближайшего околотка не проклинали его за те неудачи и напасти кои случались с ними. И будь то падёж скота или же пожар, во всём винили только его, но никак не самих себя. Хотя с другой стороны они, может быть, и были в чём-то правы. Ведь старик обитал рядом с ними и запросто мог навести на них порчу.

А обитал он в небольшом покосившемся домишке, где содержал крохотную аптекарскую лавку коя пользовалась популярностью лишь у малой категории жителей города, да и то всё больше бедняков и простых работяг. Богатеи же и зажиточные горожане обходили его лавку стороной. Им было даже и невдомек, откуда у такого скверного старика может быть аптека. Потому как аптекарями в то время обыкновенно становились люди образованные и с особенными знаниями. А тут тёмный мрачный немец, да ещё и с репутацией чернокнижника.

Но напрасно они так плохо думали о старом Ойгене Карловиче, ведь уж что-что, а толк в снадобьях и лекарствах он понимал, сказывалась былая выучка, полученная им ещё от Якова Брюса. Кому, каких пилюль от мигрени дать, или кому какую микстуру от кашля приготовить, он превосходно знал и разбирался в этом. Однако сие знание не помогло ему заиметь добрососедских отношений и обзавестись друзьями. Люди чурались его, и даже те, кому он помогал, избегали общения с ним.

Что поделать, репутация есть репутация, и её очень трудно изменить, даже если на самом деле ты не соответствуешь ей. Старик это прекрасно понимал, а потому особо не старался выправлять положение, и продолжал бродить по городу тёмной тенью, наводя на прохожих трепет и смятенье.

2

И всё бы это, наверное, так дальше и продолжалось, но вот как-то однажды в Немецкую слободу из-за границы погостить к своей двоюродной тётушке приехал один молодой напыщенный хлыщ модной наружности с изрядно несносными замашками. Ох, и сноблив же, дерзок да высокомерен он был. Всех округ себя называл отсталыми карлами, и даже своей милой хлопотунье тётушке дал презрительное прозвище Frau Dick, что на русский манер означало «толстая баба». Ну а той приходилось всё это терпеть от него, ведь как-никак родственник, хоть и с отвратительным характером.

Возможно, единственной его добродетелью была привычка без сожаления расставаться с деньгами, а уж их-то у него было вдоволь. А всё потому, что его родители там за границей имели большое, прибыльное дело, и он, пользуясь этим, безмерно транжирил их состояние. Ну а в немецкую слободу он приехал всего лишь для собственного развлечения. От томного безделья и напрасного сидения у себя дома, у него возникло желание посмотреть, как живут его соотечественники в России. А приехав к ним, стал бессовестно надсмехаться над их незамысловатым бытом.

С таким неуважением и пренебрежением к сродственникам, оказавшимся волею судеб на чужбине, не относился ещё никто. Тётушку он постоянно упрекал даже в самых незначительных мелочах, соседей же всячески шпынял и поучал, как им надо жить. И вообще, вёл себя так отвратительно и безобразно, как может вести себя на Руси только пришлый иноземец, которому за это никогда и ничего не будет. Бывало, выйдет на улицу, ступает по слободке, тростью своей костяной размахивает, и обязательно кого-нибудь да заденет.

– Эй, ты dummkopf (олух) чего у меня на дороге встал? А ну пошёл прочь schwein (свинья)! – орёт он на прохожего да костяшкой своей в него тычет. Уж такой стервец был, что спасу от него никому не было, ни бедному, ни богатому, всех забижал. Бедняка тростью отходит, середняка тумаками наградит, а богатого словом обругает. Да при этом всегда старался показать насколько он капиталом одарён, и нарочито кичился своим финансовым превосходством. Какой-нибудь состоятельный горожанин начнёт возмущаться да замечание ему делать, так он тут же кошелёк достанет, вынет из него ворох купюр и перед носом у того ими машет.

– Вот вишь сколь у меня денег?! На-ка бери,… это тебе за беспокойство! Да впредь терпи, когда с тобой человек богаче тебя разговаривает! – гаркнет он горожанину, да сторублёвую ассигнацию в карман ему сунет. Ну, тот сразу же и присмиреет, а наглец дальше разгуливать идёт и по-прежнему всех оскорблять продолжает.

3

И вот гулял он себе так, бродил, людей будоражил, надсмехался над ними, спесь свою показывал, как вдруг в один прекрасный вечер встретился ему на пути старик Ойген Карлович собственной персоной. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, их встреча была предрешена и неизбежна, потому как ходили они по одним и тем же улицам.

Шёл старик, как обычно ссутулившись, сгорбившись. Ступает по краю улицы, словно тень, никого не трогает, идёт не спеша, а ему навстречу хлыщ напыщенный, и даже его не замечает, смотрит высоко, нос задрал, и кто там внизу сгорбленно крадётся, его не касается. Вот и нашла коса на камень. Налетел хлыщ на старика, да споткнувшись об него в грязную лужицу, что после вчерашнего дождя осталась, со всего маха угодил.

– Ты чего это donnerwetter (чёрт побери) у меня под ногами мешаешься! Да я из-за тебя старый хрыч новые сапоги в грязи испачкал! Ах ты, пень трухлявый! Вот я тебя проучу! Ох, и получишь же ты сейчас у меня! – орет, разоряется хлыщ на старика, да тростью у него над головой машет, вот-вот ударит.

А Ойген Карлович спокойно стоит, молчит, не отвечает. Достал из кармашка какую-то маленькую коробочку на вроде табакерки, крышечку с неё снял, да пальцем вовнутрь её наминать стал, как будто что там утрамбовывает. Ну а люди кои мимо них проходили, видят такое дело, остановились чуть поодаль, и давай глазеть-смотреть, что дальше будет. Уж очень им интересно стало, чем всё закончится.

Ну а хлыщ поорал так, покричал минуту-другую, повозмущался, но ударить Ойгена Карловича всё же не посмел. Может, струсил, а может взгляд у старика ему тяжёлым показался, но только спустя буквально ещё секунду он как-то вдруг быстро затих, весь скукожился, будто в росте убавил, лицом осунулся, и полегоньку дальше пошагал. Но уже не такой бодрой, как раньше походкой, а согнувшись в три погибели, сильно прихрамывая, притом изрядно опираясь на трость, которой только что тут так бравировал.

Враз переменился хлыщ, а Ойген Карлович, как ни в чём небывало закрыл эту свою коробочку-табакерку, в карман её убрал, чинно поклонился, всем кто за этим наблюдал и, хитро ухмыльнувшись, пошёл по своим делам. А люди стоят глазами хлопают, и поверить в такие перемены не могут, старик за считанные минуты из хлыща забияки сделал немощного инвалида, заколдовал наглеца-негодяя. Но едва Ойген Карлович скрылся за поворотом, как все тут же бросились врассыпную. А уже на следующее утро вся слобода была полна слухами об этом происшествии. Пожалуй, только глухой ещё не слышал о заграничном хлыще-моднике, который вмиг превратился в развалину.

1
{"b":"631061","o":1}