Коридор заканчивается большой комнатой. Дверь заперта. Это самый дорогой номер нашей гостиницы. Его снимают только кэрольды или внезапно разбогатевшие рудокопы, те, кому повезло найти самородок стен-камня.

Открываю дверь. Моя мама подвешена на потолке вверх ногами. Руки и ноги опутывают шипастые верёвки, которыми номасийцы ловят в степи диких лошадей.

На маме почти нет одежды, остатки синего платья, запомнившегося мне с детства, висят клочками. Она поднимает голову и смотрит на меня. Рот заклеен липкой паутиной.

— Кто это тут у нас? — говорит огромный страшный номасиец в меховой шапке.

Он хватает меня за платье и втаскивает в комнату. Второй номасиец захлопывает дверь. Мама дёргается, как гротескный червяк. Шипованная верёвка режет её тело, заливая пол кровью.

Ткань моего платья трещит.

3

Я открыла глаза.

Кирпичная кладка стен темницы перестала пульсировать. Но обрывки из наведённой иллюзии всё ещё стояли перед глазами. Вероятно, даже гофратский фулель, сотворивший эти поддельные воспоминания, не вынес того, что сделали с девочкой фантомные номасийцы.

— Прекратите, — прошептала я.

Я знала, что генерал наблюдал за мной или через окошко, или через замаскированный в стене Соглядник:

— Я говорю правду, правду…

Но пытки продолжились. Стены снова раздулись и разлетелись. Гофратский фулель повторно возвёл меня на эшафот душевных страданий в искусственном мире.

На этот раз мне было двенадцать семилуний. Я вернулась с подготовительных курсов стен-магии в Химмельблю. Посетила одну из штолен, где отряд рудокопов под руководством отца разрабатывал шток стен-камней.

— Стен-камень, доченька, это суть минеральное вещество, — говорил отец. — Минеральное вещество, которого коснулись магические струны.

Мы шли по коридору. На горном шлеме отца, который он по привычке носил без подшлемника, горела масляная лампа. Я дополнительно освещала путь тусклым шариком света. Ещё не научилась делать их яркими и долго живущими.

— А есть ли способы предсказывать, где и на какой глубине залегает наибольшее количество стен-камней?

— Видишь ли, дочка, само по себе вещество — это обычные антрациты, гипсы, уголь или оловянный камень. Реже — алмазы, топазы и прочие полудрагоценности. Соответственно, залегают они там, и в таком количестве, как это определено природой. А вот наличие магической силы определяют маги-рудокопы. Проводят детальную разведку, используя квиксольный инструмент.

— Очень интересно.

— Совсем неинтересно, дочка. Все маги-рудокопы — это неудачники, которые плохо учились. Они не способны набрать умений даже для Первой Отметки. Скажу тебе по правде… Маги и не нужны. Любой человек способен считать показания квиксольного инструмента.

— Почему же этим занимаются только маги-рудокопы?

— А чтобы не болтались без дела. «Форлендер» ещё два столуния назад протолкнул закон о том, что доступ к инструменту имеют только специально обученные маги.

— Значит их всё-таки обучают?

— Да что там обучать? Заставили их протрезветь, дали в руки инструмент — и айда в шахту! Зла на них нет. Ведь они не участвуют в работе. Только ходят за нами, попивая дрикк. А жалование получают, как и все, плюс надбавки от «Форлендера». Бездельники.

Своды шахты затряслись. Начали падать камни и посыпалась земля. Мой световой шарик был мгновенно сбит и потушен. Защищённая лампа отца уцелела. Отец прикрыл меня, посмотрел вверх и резко оттолкнул.

С потолка обрушился земляной пласт, перекрывая туннель.

— Папа, папа! — закричала я, поднимаясь на ноги.

Своды туннеля перестали трястись. Отец был погребён. Из земли торчала окровавленная рука со скрюченными пальцами, которые медленно разогнулись и обвисли.

Упав на колени, я начала разгребать землю. Рыдала и звала на помощь. Шлем отца валялся рядом, подсвечивая могилу.

— Вот мы и одни, — сказал кто-то за моей спиной.

Это был один из пьяных магов-рудокопов. Вокруг него вилось три световых шара. Они ритмично мигали разными цветами, создавая в шахте атмосферу танцевального зала в таверне.

Он допил бутылку дрикка, отбросил её и утёр губы:

— Иди ко мне, крошка.

Я судорожно соображала, как создать оружие или защиту, но маг ухмыльнулся:

— Хотя я не достиг Отметки, но сломаю любое сопротивление мелкой магички.

Он надвинулся на меня, схватил за плечи, ударил несколько раз по лицу. Так как я брыкалась, он призвал хилого тощего крипдера, который обхватил меня лапами и повалил на гору земли, под которой погребён отец.

Похохатывая, маг начал срывать с меня одежду. Крипдер вдавил моё лицо в землю…

4

Я снова очнулась на полу камеры.

Отогнала от себя ложные воспоминания, подняла голову и посмотрела на окошко двери, где, предположительно, стоял фулель:

— Насилие над детьми в присутствии убитых родителей? У тебя серьёзные проблемы с головой, придурок.

За дверью глухо раздалось:

— Теперь это и твои проблемы! Лучше признавайся во всём.

— Мне не в чем признаваться.

— Тогда страдай дальше.

И я страдала.

То, что все ужасы вертелись вокруг образов моей семьи и насилия, было не только извращёнными фантазиями фулеля. Ведь образы он брал из моей головы.

Я так соскучилась, по дому, по родителям, что любая иллюзия преобразовывалась в сюжеты с ними. Я ведь не знала, живы они вообще или нет? Щербатые Горы и Скервар располагались у линии фронта… Что если номасийцы давно разграбили таверну?

Это были те мысли, которых я избегала. А гофратский фулель безжалостно извлекал их на свет. Добавлял к кошмарам обязательное половое насилие, массовые убийства и пытки.

Пытки во время пытки! Клянусь Триединым, только фулели, потерявшиеся внутри собственных извращений, способны додуматься до такого.

Я потеряла счёт тому, сколько раз моих родителей и друзей сжигали, расстреливали, разрезали и заживо превращали в камень. Меня насиловали то крипдеры, то какие-то маги с щупальцами вместо рук. То слоггеры из навоза, то похотливые драконы с острыми чешуйчатыми хвостами фаллической формы.

Приходя в себя после очередной иллюзии, я жадно оглядывалась, наслаждаясь реальностью. У меня лишь несколько мгновений, чтобы отогнать прошлые образы, чтобы горько подумать, что однажды я не вернусь из кошмара. Останусь в чужом безумии…

— Я ни в чём не виновна, не виновна, — повторяла я.

Стены камеры снова затряслись. Но не вздулись, как во время прихода иллюзии, а зашатались от ударов. Послышались отдалённые крики, шипение огнешаров и треск молний, сопровождаемые лязганьем мечей и звоном стрел.

Я нашла в себе силы доползти до скамьи. Прислонилась к ней, повернувшись к выходу. В дверь стукнуло что-то тяжёлое. Сдавленные крики, ругань на гофратском.

— Ага, решил иллюзию подогнать под реальность? — сказала я невидимому фулелю. — Или тебя заменили на мага с более развитой фантазией?

Вместо ответа в дверь снова ударилось что-то мягкое и тяжёлое.

«Если это тоже иллюзия, то какой в ней смысл? — подумала я. — К чему она ведёт, где подвох? Почему я осталась сама собой?»

Дверь тоже была обложена квиксольными плитами, даже окошко сделано из такой плитки. Дверь вдруг выгнулась внутрь камеры, плиты разлетелись осколками. Мне стало немного легче. От второго удара снаружи она слетела с петель.

На пороге появился Матвей. Он размахивал невиданным магическим оружием — синей дубинкой из неизвестной мне субстанции, которая создавала мощное поле. Мне инстинктивно захотелось спрятаться.

Матвей подбежал ко мне, убирая оружие.

— Ма.. Ма… — едва бормотала я.

— Всё хорошо, мы здесь.

Он взвалил меня на плечи и вынес из камеры. Перешагнул через труп мага, того извращенца, что пичкал меня жуткими видениями. В стене коридора светился пролом: там сверкало солнце, стоял Драген…