— Такие решения должен принимать глава экспедиции! Слышишь? Тебя назначили моей правой рукой. Назначали! Сам бы я такого помощника не выбрал. Да у тебя же учёной степени нет, технического профиля нет! И чёрт бы знал, что у тебя там есть. А теперь, вы подумайте, этот недоучка, эта тёмная лошадка меня поправляет. Чёрт, я вообще слабо понимаю, зачем тебя к нам пристроили.

— Уверяю Вас, дорогой доктор, мои навыки хороши и отточены, да так, что прям переливаются на полуденном солнышке. Но они другого поля. Скажем так, с заботой о состоянии персонала и миссии, я справляюсь. Буду справляться и дальше. Иную работу брать не спешу. — Что бы излишне не злить доктора, Харрис не стал упоминать о части протокола под пунктом 3.7: "При возникновении угрозы целям миссии экспедиции и/или безопасности ключевых членов персонала, командование переходит к специальному куратору".

— Чушь! — выпалил доктор, будто бы не слыша, — Правила и команды руководства должны исполняться! Они не просто так писаны! — И тут у доктора что-то щёлкнуло в голове. Его зубы сжались и со свистом процедили воздух. Взлетающие руки утратили былую прыть и усмирились, скованные в замок. Багряный оттенок спал, и вот с Маршем разговаривал уже спокойный научный сотрудник: — К чёрту это… Ты скажи, ты отправил?

— Так точно. Потому предлагаю не тратить сил и набраться терпения, — широкая рука Марша легла на пожилое плечо Зима, — а перед посадкой всей команды на тюбиковую диету, предлагаю вдоволь наесться, то бишь ликвидировать скоропортящееся, — сказал Марш, подмигивая доктору, — позовём вашего друга Фрэнка?

— Чушь это! Ты и обжираловка твоя! Как ответят — немедля! Немедля сообщи мне!

— Так точно, доктор Зим. Если только не отлучусь прогуляться под сенью звёзд.

Тяжёлым взглядом Зим оттолкнулся от куратора и скрылся в коридоре.

— Передавайте привет Фрэнку! — почти крича, проводил его Марш.

«Нет, определённо при такой работе не хватает сигарет».

Марш вернулся в комнату. Отчёты так и лежали, упрямо дожидаясь на столе. Маслянистый запах тоже никуда не делся. Сняв с себя всю послужную бойкость, Харрис уселся и обмяк, принимая позу по контуру стула. Руки мяли веки, будто силясь стереть надоевшую картину. Мысли петляли по рядам образов и воспоминаний, унося всё дальше от этой осточертевшей каюты. Следом настигла волна сомнений и тревог, ударив в борт хлипкого судёнышка уверенности. Был ли якорь, способный удержать от водоворота? Из стола показалась металлическая пластинка. С неё смотрела трёхлетняя девочка с необычайно взрослым взглядом. Харрис долго на неё смотрел, словно ждал, пока та заговорит первая.

— Сколько тебе уже? Десять? Значит, учишься в школе. Возможно, повстречала первую и несерьёзную любовь. Уже проявились твои таланты, узором выступил характер, наметились какие-то стремления. Может даже уже решила, кем хочешь стать и написала об этом школьное сочинение. А я всё пропустил. Меня не было рядом… Такая плата. Не знаю, был ли выбор. Но знаю, что это было необходимо. Продаться правительству, оставить вас. — Усталость и грусть приглушали голос, низводя его до шёпота, — Хоть и необходимо, но несправедливо. Я отдаю силы и кусок отмеренных лет, лечу на край солнечной системы, ючусь в конуре посреди убийственного космоса, ставлю на кон свою жизнь и жизни экипажа. И не вижу во имя чего. Нет, я понимаю, что видеть не обязательно. Достаточно знать. Но как хотелось бы хоть украдкой подсмотреть. Хм. Знаешь, а, правда, забавно. Думаю, что понял чувства первооткрывателей и прорывных ученых. Революционеров и реформаторов. Невернувшихся героев войн. Они тоже не увидели результатов своего вклада. Не увидели на что разменяли годы и жизни. Их держала только надежда, что жертвы принесены ради чего-то стоящего, — накатывающая уверенность вновь придала сил голосу, и он зазвучал медью. — Но, знаешь что, доча? Я хоть и мелкий человек, но удачливей великих предков. У меня есть шанс! И я увижу, ради чего тянул жребий и отправился в ссылку. Слышишь, дочь? Есть шанс. И я его использую. Обещаю тебе — я вернусь!

Взглянув на часы, он убрал снимок обратно в стол. Стопки накопившихся листков, как сугробы у дома нерадивого хозяина, застелили весь простор. Статистика, справки, отчеты и правки, заметки, выписки, доносы. Одни высокие стопки, сцеди с них суть, ужимались до единственной фразы; другие обрывки-листочки, при правильном прочтении, разворачивались в чью-то личную галопирующую драму. Или в портрет человека, написанного мазками откровений таких глубоких и интимных, каких не слышат даже священники в исповедальнях. Неожиданные откровения.

Спроси у куратора, и он подтвердит: в персонале собрались люди совсем иного кроя — не такого, какой увидеть ожидаешь. Карандашом выведен абрис персон энтузиастов, альтруистов, живых легенд. Чуть смочишь набросок личными фактами, и проступят очертания личностей мелких, сорных, странных. Собранные вместе, чертежом положены на стол. Детали одного большого механизма. Обязанность Марша — не допускать в нём сбоев.

Но всё же, кто добровольно покинет Землю на десяток лет ради шанса быть распылённым дюзами ракет, шанса быть изъеденным неизвестной реакцией (и, вероятно, весьма болезненно)? Очевидно: кто угодно, кроме человека референтного. Потому кадровый состав напоминал скорей реестр аномалий. Жила человеческих искажённых ментальных форм, усугубившихся от консервации.

Здесь были и энергичные до оглупления энтузиасты, ставившие на кон все пожитки и саму жизнь, в надежде вписать в учебники своё имя. Хоть самым мелким шрифтом, хоть на последней странице мелкотиражного издания. Важен сам факт упоминания. Факт докажет их существование, он послужит индульгенцией, он станет ответом на главный вопрос предназначения в жизни.

Числились и люди, так сказать идейные: с патриотеской чеканкой. Вот только патриотизм этот — он особой марки. Особенность заключалась в том, что в список их интересов не входило светлое будущее и перспективы, но особой строчкой выделялось, подчёркивалось красным, первенство. Возможность первыми вышибить дверь будущего. И не важно, какое именно будущее там ждало. Хоть окутанное покрывалом ядерной пыли, хоть с перспективой видового вымирания. Главное: самим открыть ларчик, нажать на кнопку. Быть нацией с местами в первых рядах действа, страной, первой представшей перед богом.

На этом фоне не выделялись — даже тускнели — немолодые учёные. Выцветшие умы и утраченные таланты, которые в одно хмурое дождливое утро осознали, что теперь голого усердия не хватит. Даже не для роста, а для, так ненавидимой в молодости, стабильности. Конечно, была корыстолюбивая порода, что продолжала ковать личные заслуги из трудов молодых, пока не известных учённых, присваивая их открытия. Но учёным настоящим, учёным честным для толчка требовалось что-то смелое и решительное. Пусть даже безумное и авантюристичное. Лишь бы отвело от забвения. Чёрная луна была идеальным коктейлем их этих сумасшедших ингредиентов.

Остаток реестра звёздных путников — беглецы от забот, которым риск аннигиляции, что мелкая досада, нежели рвущая трагедия; за ними — ряд внушаемых и обработанных, так и не осознавших до конца, во что они вязались; завершают список жертвы обстоятельств. Среди последних — Марш. Считай, сама угрюмая судьба протянула ему билет на этот рейс.

Он снял сверху стопки свежую кипу листов.

В отчётах на многие страницы растянулись жалобы. Учёных — на все трудности жизни (точней — на упрямый и грубый тех. персонал). Техники же жаловались на плохую еду и несносный досуг (точней — на правила, запрещающие этот самый досуг). Немногочисленная женская часть персонала жаловалась на косые взгляды техников и на то, что последние, беспричинно толпятся у них в лаборатории (точней — … не стоит точней). А вот в этом продублированном медицинском файле ДиТёрк жаловался на возросшую раздражительность и головные боли.