© ООО «Издательство «Наше слово», 2019

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2019

Когда-то давным-давно, когда я уже успела объехать почти весь мир, я никогда не бывала в Италии. Вообще-то я намечаю страны и могу долго хотеть туда, лет двадцать. Это значит читать всякие книжки, знакомиться с культурой – литература, кино и всякое искусство. Я люблю расспрашивать знатоков, приставать к жителям страны с дурацкими вопросами. Я считаю, в таких делах важно не спешить. Единственная страна, которая, на мой взгляд, не требовала никакой специальной подготовки – Италия. Очень многое среднестатистическому человеку о ней вроде бы известно. Именно таким человеком я и приехала сюда в первый раз… Встреча с Италией перевернула мою жизнь. И когда теперь меня спрашивают: “Что ты думаешь об Италии?”, я хохочу. Потому что вот уже почти десятилетие с утра и до вечера я только и делаю, что думаю об Италии. Я смотрю на нее, затаив дыхание, как на бесконечность. И с вожделением, как математик на чужую теорему… Думаю, что Италия очень разная. Сложно сравнить средневековую хижину на горном перевале Абруццо и железнодорожный вокзал Милана. Строгость Флоренции и неапольское бесчинство. Толкотню в римский полдень и ночь в Венеции… При этом я могу передвигаться по временной шкале длинною в три тысячелетия, глядя на большинство вещей, которые окружают меня. Как пересказать хотя бы одно из этих впечатлений? Как попробовать разделить с другим что ты видишь – ну хотя бы на одном из витков этой временной спирали? Я не знаю. Но я попробую.

Как говорил один король: Начни с начала и продолжай, пока не дойдешь до конца…

Мне давно пора было приниматься за работу, но я откладывала до последнего, как обычно это бывает и наконец решила: я не могу начать писать об Италии, пока не навещу Флоренцию. Мне необходимо вдохновение. Я должна брести ее узкими переулками, теряться в ее садах, пировать на площадях, искать головокружительные ракурсы, затихать в церквях и подниматься на отроги холмов, чтобы разглядывать ее со стороны Бога… Я хочу, чтобы сам гений места нашептывал мне прекрасные сказки, чтобы навеивал сладкие грезы о городе, что изменил мир… Прогноз погоды обещал не самое приятное путешествие. Во Флоренции прохладнее, чем в Риме, а уж зимой и подавно, поэтому перед сном я перебрала одежду, осталась недовольна своей подготовкой к нулевой температуре и уснула. Проснулась я от странной тишины, которая царила за окном. Мой поезд из Рима отправлялся в семь утра, но в пять меня как подбросили. На улице было не только слишком тихо, но и слишком светло. Я подошла к окну и не поверила своим глазам. Город был занесен снегом. Ласковая охра черепицы укуталась в пушистое манто и две чайки, что гнездились на соседней крыше, недоуменно переглядывались – такого еще не видали. Они обычно любят по утрам обсуждать планы на день, переругиваться с перелетными, а потом оповещать всю колонию, что пора на завтрак. Сегодня город словно вымер. На улицах царила та самая тишина, которая бывает только во время снегопада. Новостные сайты объявляли, что закрыты школы, транспорт не ходит, в аэропорту задержки рейсов. Впервые за 25 лет настоящая метель! О поездах не говорилось ничего, но как бы ни было красиво за окном, брести час до вокзала мне не показалось хорошей идеей. Я расхохоталась: Рим не отпускает меня! Вот хитрец! Но откладывать больше было нельзя, и я устроилась поудобнее. Глядя на снег, который все шел и шел, я стала вспоминать о чудесах Флоренции. О нет, надменная родина Данте никогда бы так не поступила. Она никого не удерживала. С легкостью отпускала лучших из лучших. Верроккьо отправила в Венецию, Леонардо да Винчи – в Милан, Микеланджело уступила Риму…

И уж если вспоминать Флоренцию, мысленно возвращаться в тот город городов, обращаться к этому цветку Тосканы, чтобы рассмотреть его духовными очами, мне представляется в первую очередь то, чего там больше нет. Ведь узкие улочки больше не заканчиваются тупиками, и больше нет опасных поворотов по пешему пути от одного убежища до другого. Кварталы там больше не соприкасаются на перекрестках переходами, перекинутыми на уровне вторых и третьих этажей, по которым можно бежать от пожара или погони. И набережная Арно больше не задворки – царство прачек, приспособлений для валяния сукна и садков для рыбы. И дома не стоят так тесно, что между ними пролегают лишь пешеходные тропы, на которых невозможно развернуться и двоим. Теперь улицы не перегораживают железными цепями, так запирали их раньше на ночь. Теперь мрачный дворец тирана не отделяют от города рвы. И вокруг Флоренции больше не высятся три кольца крепостных стен… Но она сохранила свой строгий облик, свое глубокое недоверие к путнику и до сих пор чарует своей манерой смотреть на тебя сверху вниз, ибо заглянуть ей в лицо возможно, лишь запрокинув голову. Она отстранена. И жизнь ее сокрыта от глаз. Это не Рим, который изначально мыслил город большими открытыми пространствами – площадями – форумами, марсовыми полями, местом общего собора. Нет, Флоренция сразу жила за крепкими стенами, взирала с высоты башен, вероломно поджидала в щелях проулков, таилась в закрытых внутренних дворах. Улица была лишь изнанкой всему происходящему. Она не служила фоном, общественным интерьером, она несла исключительно функцию перехода и предоставляла человеку знающему укрытия, которые выручали его во время ведения боя. Флоренция – город, в котором каждый умел постоять за себя.

Эта столица ремесел снабжала предметами роскоши всю Западную Европу и отличалась глубокой сосредоточенностью на частной жизни и на жизни замкнутого сообщества – ремесленного цеха или религиозного братства. А еще могла объединяться в сложные времена и, несмотря на все распри, умела мыслить сообща. Оживленная торговля со многими странами открыла флорентийцам и новые горизонты. Они придумывают и вырабатывают еще одно ремесло – деньги. Печать денег, перевод денег, ссуды, залоги, векселя. Флорентийцы – это банкиры папы. И это в честь них были названы и по миру долго ходили уважаемые монеты – флорины. Но в начале XV века это древнее этрусское поселение в ложбине между холмов, где каждый переулок был пропитан кровью и страхом за жизнь, под влиянием поэтов, философов, мыслителей, ученых, художников, архитекторов и меценатов объявляет своим главным занятием Искусство. Так Флоренция приоткрывается миру, разворачивается к нему, распускается, и правда, словно бутон невиданного по красоте цветка, создавая невероятную по силе художественную реальность, чье обаяние мы продолжаем испытывать до сих пор, и спустя столетия, и ради которого мы готовы возвращаться сюда вновь и вновь, чтобы насладиться этим тонким и чарующим ароматом.

Человек был объявлен свободным творцом самого себя, в тот год, когда чума уносила по несколько сотен жителей в день. Пребывая между жизнью и смертью, оплакивая сам себя, город начинает меняться. К концу XIII века коммунальный порядок наконец закреплен «Установлениями справедливости». Количество жителей Флоренции увеличивается до тридцати тысяч, границы ее становятся проницаемы – угодья и усадьбы перенеслись на склоны, хозяйства аббатств внутри стен выкуплены. Вокруг храмов сносят хозяйственные и служебные помещения – начинают образовываться пространства, которые позволяют горожанам собираться вместе. Только представьте: стройка главного собора велась на протяжении более чем ста пятидесяти лет! А с уникального купола, созданного Филиппо Брунелесски, что осеняет собой все тосканские народы, снимут строительные леса только к концу XV века, что явится одним из самых больших праздненств для города. Тогда в честь торжественной процессии Папы Римского был проложен путь на высоте более метра от мостовой, его украсили богатыми тканями, коврами и цветами, протяженность этой процессии, которая с момента выхода из резиденции наместника Бога на земле до момента освящения собора не коснулась ногой земли ни разу, составляла 600 метров. Немногим раньше разглядят флорентийцы и свой баптистерий Сан Джовани, среди прочих окружающих его мемориальных сооружений. Так освободится городская площадь вдоль тела великого собора – пьяцца дель Дуомо. И если раньше сосредоточением жизни были беспокойные перекрестки, которые диктовали человеку движение, подгоняли его, то теперь в многочисленных лоджиях – символе городского управления (одна из которых сохранилась на площади Синьории) люди надолго останавливались и выслушивали ораторов, чтобы потом обсуждать сказанное ими на ступенях. На площадях устраивались церковные и пышные светские представления, которые задействовали временную – деревянную – архитектуру, а ныне пустующие фасады, пугающие грубой кладкой, тогда представляли собой декорации и скрывали уникальные театральные машины. Подготовка к каждому из праздников занимала месяцы, город бесконечно трудился на общее благо.