Георг с Ламбертом одновременно и совершенно одинаково поморщились. Супруг Максимилиана, тот самый признанный бастард «главного судьи графства от очень небогатой девушки с родословной в два локтя длиной» успел в каких-то два месяца извести своим нытьём всю Волчью Пущу и был отправлен погостить к отцу в Озёрный на праздники Солнцеворота. Там он, навещая и поздравляя друзей и родственников, задержался аж до самой весенней распутицы, когда просто не смог вернуться к супругу, а затем сдружившийся с ним за зиму (сплетники болтали об очень близкой дружбе) внук графа позвал его с собой в поездку на юг, в Белые Увалы, с как бы дипломатической миссией. Максимилиан с нескрываемым облегчением позволил Винсенту сопровождать сира Готфрида в этой поездке, послав ему письмо с официальным разрешением. Запечатывая конверт, он в сердцах прибавил: «И можешь вообще не возвращаться!» Передал ли эти слова посыльный, Девятеро знают, но ответа Макс не дождался. Неловко признавать, однако деньги, полученные за то, чтобы ублюдок вошёл в старинную семью с безупречной репутацией, были уже не только получены, но и потрачены, а сам сир Винсент — ныне не бастард главного судьи, а супруг сира Максимилина из Волчьей Пущи — на хрен никому в этой дикой, нищей и опасной Волчьей Пуще не сдался. И собственному супругу — прежде всего.

— И кто же матушка вашего бастарда? — спросил Георг, явно думая при этом совсем о другом.

— Вам в самом деле интересно? — удивился Вебер-Меллер. — Летиция Хорн, книжный иллюстратор. Если ваша супруга и дочь любят дамские или плутовские романы, они могут знать это имя. Слабость у меня к творческим людям, — усмехнулся он. — Впрочем, отвлёкся, прошу прощения. Я не стану пересматривать мои условия, господин барон. Известите меня, будьте добры, о согласии или отказе до завтрашнего утра — завтра я уезжаю в любом случае: Озёрный не близко, а погода откровенно портится. Пока что позвольте откланяться.

Георг с недовольным видом кивнул, и наглый торгаш, отвесив общий — и довольно небрежный! — поклон, вышел, забыв на окне обмякшую трубку свёрнутой карты. Георг взял её и, судя по начатому было движению, хотел вернуть Вебер-Меллера. Но не удержался, расстелил на столе и позвал Ламберта:

— Берт, взгляни, какие карты наших земель, оказывается, имеются у состоятельных ткачей.

— А этот наглый тип — ткач? — недоверчиво спросил Ламберт, неохотно вставая (на ногах он, если честно, держался уже с некоторым трудом).

— Не знаю, видел ли он живьём хоть один из своих станков, но с письмом, в котором просил о встрече, он послал по штуке этого своего знаменитого, оказывается, веберовского бархата для матушки, Аделаиды и Дианоры. Дамы прыгают от восторга, даже матушка, хоть и делает вид, будто стара уже для таких нарядов. А мне теперь обеспечена головная боль от раздумий, стоят ли амбиции лавочника из моего городишки того, чтобы ради них отказываться от займа под действительно смешные проценты.

— Мне вот как-то боязно пускать такого типа в Волчью Пущу, — пробормотал Ламберт, впившись взглядом в кусок отличного пергамента, на котором очень точно и подробно изображалось всё баронство — кто только и когда производил замеры и рисовал всё это? — Такому только палец протяни… Начнёт со скромной лавочки, а потом оглянуться не успеешь, как у него вся округа окажется повязана этими векселями под смешные пятнадцать процентов. А долги с процентами возвращать, сам знаешь, как весело.

— Да уж, — буркнул Георг. — Кажется, действительно придётся подыскать тебе честолюбивого бакалейщика, братец.

— Матушка будет клевать тебя в макушку, пока не проклюёт череп до самых мозгов: дескать, будь жив наш отец, он никогда бы не допустил такого позора, и прочее в том же духе.

— А Аделаида в кои-то веки будет во всём согласна со свекровью, — вздохнул Георг. — Выслушивать ещё и от тебя, что я тебе навязал толстого торгаша в супруги, мне не хочется. Так что, Берт… я ни к чему тебя не принуждаю.

— Не принуждаешь, — проворчал Ламберт. — Всего только просишь подумать, как мы будем возвращать долги.

Он обвёл пальцем извивы Гремучей, справа от которой громоздился на самом краю карты злосчастный Серый кряж.

— Как ты, собственно, собираешься искать какого-нибудь состоятельного бакалейщика? — спросил он. — Наймёшь этого ткача в посредники?

— Сдаётся мне, — Георг пожал плечами (на Вебера, что ли, насмотрелся?), — что его и нанимать не придётся. Сам ведь предложил, значит, это в его интересах.

***

— И зачем нам это нужно?

— Пусть удочеряет Мелиссу.

— За неё уже лет через пять-шесть и так грызня среди женихов начнётся, — заметила Елена. — Без всякой «сиры» перед именем.

— За сиру Мелиссу с приданым от Ферров грызться будут совсем другие люди, — возразил отец.

Елена только безнадёжно вздохнула. Отец никогда не лез в её дела в мелочах, но её мнение по поводу его стратегических планов никогда его не волновало. Очевидно, дурное честолюбие взыграло в нём настолько, что он готов отправить единственную дочь куда-то в самую задницу королевства, на восточную границу, ради сомнительного счастья заиметь во внучках не просто умную, красивую и бойкую девочку, а приёмную дочь нищего, но очень породистого сеньора. Понятно, что Тео уже девять и теперь уже его начнут всерьёз готовить в наследники северо-восточной ветви Ферров, так что помощь Елены отцу уже как бы не особенно нужна. Но ехать в старый замок, тёмный, вечно сырой и холодный, ради отцовских прихотей… Нет, детей она туда не повезёт — это даже не обсуждается!

— Внесите в брачный договор моё право видеться с детьми не реже двух раз в год и не менее чем в течение месяца. Чтобы я хоть помыться могла по-человечески время от времени, — насмешливо пояснила она.

— Ну, Елена, что ты говоришь? — притворно обиделся отец. — Ты будешь видеться с ними когда угодно и сколько угодно. Вот только имущества своего у тебя, уж прости, не будет — на всякий случай. — Она энергично кивнула, не сомневаясь, что с голым задом отец её в любом случае не оставит, но сделает это так, чтобы взять с неё что-то сверх приданого семья будущего супруга не могла никаким образом. — Во всех лавочках, где тебе могут понадобиться хоть писчие перья, хоть новые чулки, я тебе открою счета, оплачивать которые буду сам. Так что юридически это будут мои перья и мои чулки.

— Да, с вашей любовницей это отлично сработало.

Старший Ферр не усмехнулся даже, а ухмыльнулся с разбойничьим видом, но продолжил:

— Ещё я нанял Ночную Семью собрать все сведения, какие можно и нельзя, об этой несчастной Волчьей Пуще. Будешь читать всё, что они разнюхают — тебе пригодится, думаю. И вот ещё что. Простые цветные тряпочки его величество дозволил носить всем сословиям…

— Ещё бы! За такую-то цену, — фыркнула Елена. Нищие сиры просто взвыли от такого королевского подарка: или одеваться, как прислуга, в некрашеное, или как-то выкручиваться, чтобы позволить себе розовый сатин, одним махом подорожавший втрое. Однако слишком громко возмущавшихся ждали дознаватели, очень быстро объяснявшие недовольным, что вырученные таким образом деньги пойдут на ремонт пограничных крепостей и закупку нового оружия, и кто выступает против частичной отмены Указа, тот изменник, желающий в случае новой войны победы Краснолесью.

…— Но ты, как жена благородного сеньора, сможешь носить и бархат, и атлас, и хоть золото с бриллиантами. Подарить тебе на свадьбу что-нибудь этакое?

— Думаю, не стоит, — чуть помедлив, ответила Елена. Нет, первым её побуждением было со смешком потребовать суффирских сапфиров, хоть они и слишком яркие для её русых волос, серых глаз и в целом невыразительной внешности, но она сразу же одумалась. — Или весьма, весьма попозже. Боюсь, что весь первый год у меня и без того уйдёт, чтобы приучить клубок медяниц, воображающих себя гадюками, к миске с молоком.

— Уверена, что они там только воображают себя настоящими змеями?

— Провинциальные сиры, собственными ручками штопающие расползающиеся скатерти, без влиятельной родни и действительно полезных знакомств? Пусть шипят и даже могут попробовать кусаться, — Елена дёрнула плечом. — Главное, сразу ставьте условие, что внуки остаются с вами. Малы они ещё даже для безногих ящериц. У Тео ещё и характер мой, не отцовский. А я очень долго училась держать его в узде.