На том этапе, когда Мила вломилась в мой кабинет, моя секретарша собиралась взять мою фамилию и обобществить наши доходы. А я искал повод от неё избавиться.

Ушла она сама. Потому что пришла Мила.

Эскизы моего очаровательного дизайнера были хороши, но лишь как произведение искусства. Такую квартиру, как она нарисовала, я не хотел. В тот момент я о квартире совершенно забыл. Да и не до квартиры мне было. Я радовался, что за столом сижу и моего стояка попросту не видно.

Я глаз от девушки отвести не мог. Её коленки просто с ума сводили. И лодыжки тонкие, ножки в туфельках. Аккуратная вся и притягательная.

Это гораздо позже я узнал, что она из тех, кто «коня на скаку и в горящую избу». Да и когда узнал, она совершенством быть не перестала.

А наше первое свидание…

Я пришёл пораньше, но она уже была на пирсе. С раскладным стульчиком, с этюдником и какими-то другими приспособами. Я не знал их названий, пожалуй, так и не выучу.

Она писала море.

Я видел только набросок, но талант оценить уже мог. Оно казалось живым. Будто вырезала кусочек водной глади и поместила на свой холст. Я как зачарованный наблюдал за рождением картины.

Именно тогда я понял, что с ней хочу быть вечно.

Три года её картина напоминает мне о том дне. Она висит в нашей спальне над кроватью. Море объединило нас, выплеснуло из своих глубин любовь, что поселилась в наших сердцах.

Если я думал когда-то о потенциальной жене, то только о Миле. Она виделась мне матерью моих детей.

У нас должны быть дети. У успешного человека должна быть красивая семья. Я же считаю себя успешным. И пусть я не миллионер, но у меня впереди почти вся жизнь.

В тридцать два жизнь не заканчивается, она просто переходит на новый этап. Стабильности. Вот в тридцать два уже думаешь о наследнике, тем более, что женщине, которая должна стать матерью моего наследника сегодня тридцать.

Её день рождения должен был стать знаковым.

Мы вместе придумали план. Её вернисаж, выставку работ.

Пора, давно пора.

Помещение, ремонт, развеску картин она сделала сама. Глупенькая, я бы дал больше денег, и не надо было бы так перетруждаться. Но я работал, а у неё образовалось время, свободное от заказов.

Она экономила. Хотя аренда зала обошлась в копеечку. Но картины с изображением моря должны были висеть на фоне моря. Каждый из гостей мог выйти на террасу и сравнить, оценить. А ещё она хотела, чтобы пахло приливом, чтобы слышался крик чаек, и заходящее солнце ласкало лучами картины.

Моя Мила умела видеть и подмечать незаметное простому человеческому глазу.

До открытия вернисажа оставались считанные часы. Я отправил секретаря с платьем и туфлями для моей женщины, сам подбирал.

Это первый подарок, остальные более значимые, нет, определяющие.

Ещё раз открыл шкаф и оглядел свой костюм.

Посмотрел на себя в зеркало. Всё нормально. Всё хорошо, отчего же я так волнуюсь?

Отчего?

Мы с Милой прекрасная пара.

Разве мне нужно себя убеждать в этом? Нет, не нужно. Я слишком много видел женщин, и моя Мила выгодно от всех них отличается.

Достал коробочку с кольцом. Надо подумать, как лучше преподнести его. Можно встав на одно колено и с пафосом снизу вверх. Как бы соглашаясь на роль подкаблучника.

А можно, просто обняв её за плечи. Взять правую руку и ненавязчиво надеть кольцо. Я решил, что именно так и правильно.

Продумал речь.

Секретарь ввалился в кабинет без предупреждения.

— Илья Дмитриевич, там проблемы в зале.

— Что?

Он не успел ответить, как заиграл мой смартфон. Этот рингтон принадлежал только Миле.

— Илюша, что делать?

— Что у вас?

— Пианистка заболела. Представляешь, полчаса назад соизволила сообщить, что не придёт. Сейчас твой секретарь тебе расскажет, как только доберётся.

— А без неё никак? Может быть, включим запись?

— Нет! Илья, как ты не понимаешь, мы искали зал с чёрным роялем. На нём должна играть девушка в платье цвета морской волны. Всё продумано. Без живого звука никак нельзя. Он будет одиноким никчёмным пятном. Чёрной дырой, понимаешь?

Я услышал, как она всхлипывает. Первые слёзы за три года. Из-за какой-то пианистки.

— Любимая, не плачь, я что-нибудь придумаю. Приводи себя в порядок. Сегодня твой день и никакая некстати заболевшая музыкантша его не испортит.

Решение пришло само собой.

Я сел в свой автомобиль и поехал к ближайшей музыкальной школе. В классе фортепьяно обнаружилась девчушка.

— Скажи-ка мне, милое создание, — обратился я к ней, — как я могу увидеть твоего преподавателя?

— Вы дочку или сына хотите учить музыке? — спросила девушка-ребёнок.

— Я никого не хочу учить. Я женюсь.

— Поздравляю!

— Спасибо, но мне нужна пианистка. Я всё оплачу. Она должна играть нам с моей невестой весь вечер и часть ночи.

— Оу! — она испугалась.

— Вы не о том подумали, она должна играть на вернисаже. При гостях. Практически сольная программа.

— Я могу! Шопен, Чайковский, Равель, Бетховен, Лист, Штраус, Мендельсон. У меня достаточно большой репертуар, но…

— Что «но»? Вас волнует оплата? Вы не пожалеете.

— У меня нет концертного платья.

— Поехали.

========== Ляля ==========

У меня был обычный день. Нет, не совсем обычный. Я расстроилась. Моя ученица не явилась на урок, зато её мать и пришла, и отказалась от моих услуг.

Я для неё недо-преподаватель. Мне, по её словам, самой бы вырасти и взрослой стать.

Обидно.

Если не дал Бог счастья, то не дал.

А я так мечтала. Я хорошая пианистка. Я знаю, я чувствую. Но меня не видно в серой массе. Пианистов много, а путь к славе тернист и далеко не чист. А кто я такая? Обычная ничем не примечательная девчонка. Обделённая шикарной и неповторимой внешностью.

Конечно, я совсем невысокого роста и такая худая, что самой противно, а ещё сутулая. Как же мне не быть сутулой, я с пяти лет прикована к стулу рядом с фортепьяно.

Я помню голос мамы, вечно ругающий меня за то, что не держу спину, и за то, что забываю считать.

Счёт и спина, спина и счёт.

Мамы больше нет рядом, но голос остался — в голове, в душе, в сердце. Хотя какая теперь разница. Я сменила место жительства, приехав сюда — к морю.

О сольной карьере пришлось забыть, её не ищут далеко от столиц, но мне тут лучше. Спокойней. И потом, меня тут никто не знал. Это определённо плюс.

Строишь себя на пустом месте. Начинаешь жить заново. И на белом, чистом листе бумаги вырисовывается одна единственная буква «Я». Какой она будет, зависит только от меня самой.

***

Я сидела за своим столом, тупо уставившись на инструмент, когда в класс вошёл он. И он тоже решил, что я ученица.

А я млела от звука его голоса, в котором слышались нервные нотки раздражения.

Я слышу всё. У меня абсолютный слух, помноженный на годы тренировки. Я умею слышать непроизнесённое и недосказанное. Я умею чувствовать людей. Да, всё именно так, несмотря на то, что мне всего двадцать.

Во мне проснулась собственница.

Но этот шикарный мужчина был почти женат, и почти принадлежал другой.

Я согласилась поехать с ним и играть на рояле весь вечер даже не потому, что он попросил и пообещал хорошие деньги. Я хотела увидеть ту счастливицу, «почти» обладательницу такого мужчины.

Концертное платье у меня, конечно же, наличествовало, но везти этого денди домой, в беспорядок моей скромной съёмной комнаты не хотелось. А потому я сказала, что надеть мне нечего.

Вот с магазина мы и начали.

Он сидел на диване, курил, пил кофе, принесённый одной из продавщиц, а я надевала одно платье за другим, выходила к нему. Он меня оглядывал, и всё повторялось по-новой.

Я устала от бесконечных примерок. Но он выбрал. Нет, совсем не то, что выбрала бы я. Но он хозяин положения, и вообще, в такой день, конечно же, я согласилась с его выбором. С туфлями не согласилась, попросила заменить их на босоножки. Сослалась на то, что туфли не так удобны, а мне нужно чувствовать педали инструмента.