Фоторобот Ромы печатать не стали. В маленьком городке слухи разлетались быстро, да и полиция многих знала в лицо. Двухметровых подростков здесь проживало немного, и Лисов – один из них.

Его острый язык многих задевал за живое, но никто не мог дать Роме отпор. И вот в августе, числа после тринадцатого, когда ему уже исполнилось шестнадцать, его одноклассник покончил с собой. Он спрыгнул с крыши высотного здания, оставив на земле кровавую кляксу. Криминалисты нашли в кармане его джинсов записку: «Во всем виноват Рома Лисов».

Графологи подтвердили: «Почерк принадлежит самоубийце».

– На крыше видели двоих, – сказали ему.

Рома сидел за партой и оглядывал полицейских. В участок его не повезли – слишком далеко.

– Расскажешь нам все, как было, и с твоим делом разберутся быстрее, – сказал Федор, помоложе. Он держал в руке чашку и громко отхлебывал, стоило Роме задуматься.

– Верно, тут уже все ясно, – добавил Станислав, постарше. Он почесал подбородок с черной щетиной и сел поудобнее, чтобы живот не перевешивал: – Держу пари, твой дедушка сейчас в ужасе. У заслуженного учителя внук – подстрекатель к самоубийству. Не стыдно тебе?

Рома плотнее сжал губы, пошевелил челюстью. Стиснул руками колени, что не укрылось от Федора:

– Нервничаешь? Что ж, это правильно. Если признаешь вину, тебе скостят срок.

– Какой срок? Мне только шестнадцать.

– А уголовная ответственность у нас в стране с четырнадцати, – полицейский поставил кружку на стол и подвинул к Роме. – Холодный кофе. Хочешь?

– Нет.

Рома сглотнул. Ему показалось, что этот звук услышали все в кабинете: полицейские, завуч, директор и новая учительница. Именно она принесла Федору кофе, и сейчас внимательно рассматривала Рому.

Рома зажмурился, сосчитал в уме до тринадцати. Его колотило, спина напряженно выгнулась.

– У тебя, конечно, есть права на молчание и на адвоката, – непринужденно заметил Федор. Рома раскрыл глаза и посмотрел на него, будто только проснулся, – ты это и сам прекрасно знаешь – столько раз попадал к нам в участок. Теперь тебе не отвертеться, пацан, – полицейский ударил кулаком по парте. Женщины за его спиной подпрыгнули от неожиданности. То же самое сделал Рома. Его дыхание участилось. – Человек умер. Умер, понимаешь? Его родителям придется хоронить сына! Ты хоть представляешь, что натворил?!

Рома вдохнул с тихим стоном. Комок воздуха застрял в глотке. Стены кабинета сузились, летняя жара забралась за пазуху. Волосы прилипли к разгоряченным щекам.

– Не слишком ли, – раздался женский голос, – не слишком ли вы на него давите? Ему всего шестнадцать.

Молодая учительница, чьего имени Рома не знал, подошла к парте. Она взяла кружку, села рядом с ним и вложила ручку в его трясущиеся пальцы.

– Выпей, – сказала она мягко, но так, чтобы Рома послушался. Не возражая, он залпом допил кофе и наконец вдохнул. Горло больше не сдавливало. – Молодец.

– Не лезьте, милочка, – предупредил ее Станислав. – У таких мальчишек, может, и ангельские лица, но в душе они сущие дьяволы.

– Презумпцию невиновности в нашей стране еще не отменили.

Взрослые замолчали. Рома прочистил горло. Паника отступила, разум очистился.

– А вы что, алиби мое уже не проверяете? – он откинулся на спинку стула, дерзко усмехнувшись. – Как же так, дядя Федя? Почему работу не выполняете?

– Ишь, мальчишка! По тебе тюрьма плачет, а ты надо мной смеешься? – лицо Федора побагровело, но он совладал с собой и остыл.

– Запомни, парень, доведение до самоубийства – не шутки. Присядешь до пяти лет, еще и отрабатывать будешь. Родителям-то мальчика уже не вернешь, и они тебя линчевать готовы, – сказал Станислав.

– А если я тоже спрыгну с крыши после таких угроз, а? Вам-то в тюрьме пострашнее будет, чем мне! – засмеялся Рома.

На его щеке появился отпечаток небольшой, но тяжелой ладони директора. Лисов обиженно и злобно взглянул на нее. Молодая учительница привстала от неожиданности, а потом села обратно, переглянувшись с полицейскими.

– Ты, Лисов, хуже гнойного нарыва! – сказала Людмила Михайловна.

За его хулиганство отвечать приходилось ей: она втягивалась в скандалы, защищала обиженных, самого обидчика, и успокаивала разъяренных родителей. Она стойко выслушивала бесконечные жалобы учителей.

– Знаешь, я терпела все эти годы, думала, что из тебя, как из внука прекрасного учителя вырастет светлый человек, но мои надежды окончательно разбиты! – возмутилась директор. Ее голос надрывно подскакивал в конце слов. – Я умываю руки! Больше я тебя защищать не буду. Что хочешь делай – мне на тебя плевать!

– Людочка, успокойтесь, – Станислав подошел к ней, переваливаясь пингвином, и взял за руку. – Ну, что же вы? Как можно бить ученика перед представителями власти?

– Сил моих уже нет терпеть этого выродка! Сделайте с ним что-нибудь. Заприте в клетку, как животное, раз он не умеет правильно себя вести среди людей!

Рома поднялся, неуклюже задев ногой стул. Тот с грохотом упал. Окружающие взирали на Лисова снизу вверх.

– В жопу идите, – сказал он, сунул руки в карманы и вышел из кабинета.

По пути домой Лисов ждал, что его вот-вот остановят и отвезут в участок, а там – посадят за решетку. Только оказавшись в квартире, Рома выдохнул. Он скинул обувь и посмотрел на стационарный телефон. В его памяти сохранилось несколько пропущенных звонков и сообщение на автоответчике. Рома сел на корточки и набрал заветный номер.

– В данный момент абонент разговаривает, – ответил записанный женский голос. Ему предложили оставить сообщение после сигнала.

– Мам, мне с тобой кое о чем поговорить нужно, – он сковырнул облезающие обои на стене. – Так-то это не срочно… Как будет время, перезвони.

Вернув трубку на станцию, Рома сел в углубление коридорного шкафа. Сбоку висел прозрачный дождевик. Прижавшись головой к стенке шкафа, Лисов прикрыл глаза.

«Полосков, сволочь, какого черта ты спрыгнул? И почему во всем меня обвинил?» – мучился Рома.

Размяв затекшие ноги, он ушел на кухню. Нарезав неровные бутерброды, Рома вскипятил чайник и взглянул на стикеры, прилепленные к холодильнику. В этом месяце оставалось работать две недели, потом его ждала школа, в которую он не собирался возвращаться, но его уговорил дед.

От мысли о деде Лисов вспотел. Они ничего друг от друга не скрывали, и это значило, скоро дедушка с бабушкой узнают, что из-за него погиб человек.

«Что будет-то теперь? Опять во мне все разочаруются! А вдруг в полиции уже на меня улики какие нарыли? Я пропал», – Рома через силу съел бутерброды, запив их остывшим чаем.

На столе завибрировал мобильник. Лисов с опаской взглянул на экран, потом облегченно выдохнул:

– Скучала небось?

– Мне сестра рассказала, что у тебя неприятности. Прости, что сразу не позвонила, была занята, – сказала Соня. Ее голос звучал устало. – Мне прийти?

– Да… Ну, если не трудно. Я, походу, влип. Реально. Не как раньше.

– Не волнуйся, Ром. Жди, скоро мы все обсудим.

Рома кинулся убирать квартиру: собрал разбросанные по дому носки, трусы, пропотевшие майки и закинул их в корзину для белья. Скинул с себя футболку, понюхал подмышки – не воняют. Переодевшись, Рома расчесал волосы, убрал мусор со столов в комнате и кухне. Последний год он жил один, пока мать зарабатывала деньги в Москве, и не сильно заботился о порядке. Обычно они с Соней договаривались о встрече заранее, и Лисов вычищал квартиру до блеска, уделяя дополнительное внимание раковинам и унитазу. Сегодня ему пришлось импровизировать.

«Да не заметит она ниче», – подумал Рома.

От трели дверного звонка у него заколотилось сердце. На пороге стояла Соня, невысокая хрупкая девушка с темными прямыми волосами, и держала в руке пакет.