– Никогда не говори мне, что я несу глупости, – Эмма подскочила с кровати, стискивая зубы. Фрэнк опираясь на подушки недоуменно глядел на Эмму. Он и правда не понимал, почему она, как с цепи сорвалась. – Я и так знаю, что ты считаешь меня дурочкой. Я не позволю так с собой обходиться!

– Милая…

– Не хочу больше с тобой говорить.

Эмма демонстративно легла, отвернулась и погасила ночную лампу. Фрэнк попытался обнять её.

– Дорогая, я не хочу ссориться из-за пустяков.

– Пустяки? – Эмма усмехнулась, сбрасывая его руку. – Наши чувства для тебя пустяки? Вот тебе и доказательства!

– Эмма…

– Доброй ночи, Фрэнк.

Раздосадованная непониманием мужа, Эмма усмиряла дыхание, а сердцем надеялась, что Фрэнк так скоро не сдастся: начнёт уговаривать её, попросит извинений, расцелует и вопреки её воле прижмет к себе.

Но Фрэнк полностью потушил свет и тоже отвернулся. Эмма слушала, как резво стучит её сердце. Она чувствовала моральную слабость. Слезы накатили под закрытыми веками. Она ждала, всё больше убеждаясь, что напрасно.

Вскоре тихое сопение подтвердило, что Фрэнк уснул. Ей стало нестерпимо без его поцелуя. Рыдания подступали к горлу. Она понимала, что виной необоснованной гордости обрекла себя ждать до следующего вечера. А это целых девятнадцать часов ожидания! Эмма повернулась к Фрэнку. В своей слабости она уже собиралась поддаться раскаянию, извиниться, лишь бы заполучить желаемое. Но было поздно – Фрэнк мирно спал. Она долго крутилась в постели, пока сон не нагрянул к ней тревожным сумраком.

Открыв глаза по утру, она дотошно принялась рыться в воспоминаниях и заметила для себя болезненный факт: муж никогда не страдал страстью, равную той, что питает Эмма. Он дарил ей нежность рукопожатия, обращался к ней с дружеской теплотой, но никогда не изливался в любви до вечности в лиричной многословной форме. Её лицо полыхало красками, когда она убедила себя, что Фрэнк никогда не любил её всерьёз.

Она была безутешна и снова рыдала, заперевшись от Габриэлы, попивающей чай с миссис Р., которую призывала никогда не раскидываться советами. В отместку за ночные страдания Эмма решила не спускаться вечером к приходу Фрэнка, как то делала обычно.

Он пришёл и, не отужинав, сразу поднялся к ней. Она взяла газету, делая вид, что читает. Улыбаясь, Фрэнк сел у её ног на кушетку. Эмма невозмутимо водила глазами по одной строчке.

– Эмма…

Она не отрывалась.

– Эмма, прости меня… Я не хотел ссориться с тобой.

– Но всё же поссорился, – с каменным лицом она уверенно перевернула страницу.

– Да, я поступил глупо. К сожалению, я не всегда могу правильно выразить свои мысли. В этом моя беда…

– Может твоя беда в том, что женился ты не по любви?

– Но и не по расчёту, – мягко сказал Фрэнк, и Эмма поперхнулась воздухом, вперив в него лютые глаза.

– Я сожалею, что обидел тебя, и я не считаю наши чувства пустяками.

Эмма снова поглядела в газету, всё ещё злобно поджав губы. Он схватил её руку и прижал к сердцу.

– Я был не прав. Ради Бога прости меня!

Эмма посмотрела в его честные бескорыстные глаза и поняла, что больше не может играть непоколебимость. Растрогавшись, она бросилась к нему на грудь.

– Ах, Франк, я тоже не хочу ссориться, – жалобно сказала она. – Знал бы ты, как я страдала той ночью без твоих губ. Прошу будь ко мне терпимее! Я не вынесу, если ты меня разлюбишь.

– Я не разлюблю.

– И будешь любить вечно?

– Конечно.

Она ответила ему поцелуем, и на некоторое время снова успокоилась.

Иногда её ужасало огненное влечение к мужу. Она до смерти боялась, что Фрэнк устанет от частых скандалов и подаст на развод. Что ей тогда делать без него? В цвете лет она не привила себе любовь ни к одному земному увлеченью. У неё было только ожидание, вошедшее в тяготящую привычку. Всё, что ей дорого, было сосредоточено вокруг Фрэнка. А он, усугубляя ситуацию, неизменно покидал больничные стены не раньше девяти, и терпение Эммы приходило в износ.

Редкий случай он выбирался раньше обычного, но до спальни жены не доходил – внизу его перехватывала мать. Они долго беседовали в гостиной, распивая чай вдвоём, не заботясь позвать Эмму в компанию. Габриэла, подстрекаемая правотой мужа о вреде алкоголя, не позволяла себе больше бокала шампанского или вина, но хмелела очень забавно, начиная сыпать вопросами на сына. Фрэнк был обходителен и никогда не позволял себе разговаривать с ней заносчиво.

Ожидая его в спальне Эмма злилась. Теперь чем меньше они виделись, тем меньше разговаривали. Рассказы Эммы о путешествиях, морях и океанах не увлекали Фрэнка. А Эмма, всё больше убежденная, что муж равнодушен к ней, не трогалась его долгими медицинскими полемиками с самим собой, новостями из жизни театра и музыки. Ах, если бы он только любил её той же неизмеримой меркой, она бы слушала его речи о чём угодно! Но он безразличен, и любовный энтузиазм молодой миссис О'Брайн постепенно угасал.

По сущности своего естества Фрэнк был наделен спокойным рассудительным нравом, любил доводить любое дело до конца, предельно анализируя всякие исходящие последствия. Он никогда не разрешал себе пойти на необоснованный риск, и каждое решение взвешивал по десять раз. В противоположность Эмма обладала вспыльчивым темпераментом, усугубленным молодостью, и почти что полностью была лишена рассудительности. Потому придирчивая щепетильность Фрэнка легко выводила её из себя.

Как-то в пятницу они прошлись по магазинам, и Эмма углядела большую статуэтку римского легионера. Фрэнка смутило, что эта вещица была почти с него ростом, а меч легионера торчал на два фута.

– Послушай, мне кажется, она не сильно подходит к нашим обоям, – уклончиво заметил Фрэнк, не найдя более подходящего оправдания её не покупать. – Давай ещё подумаем, а завтра вернёмся сюда и купим её.

Предлагая возвратиться на следующий день, Фрэнк надеялся, что за ночь порыв Эммы исчезнет, и она передумает приобретать такую ненужную громадину.

– Ты что, Фрэнк, от неё прямо Италией пахнет! Прошу, давай её купим!

– Но она займёт весь угол у окна, где стоит мой письменный стол.

– Ну и что. Между прочим, стол там не к месту.

– Но я работаю там изредка. Это самое подходящее место для работы: там самое хорошее освещение.

Тут вмешался торговец, снизив цену вдвое. И Эмма стала уговаривать его ещё сильнее.

– Умоляю, Фрэнк, что тебе жалко сделать для меня такую малость? Она мне так нравится. Я буду смотреть на неё и думать о Риме.

– Дело не в этом, милая. Ты сама представь, как она будет там смотреться. Вот мы её поставим, а потом ты пожалеешь, что её купила. В комнате станет тесно.

– Так вы будете брать? – уточнил торговец, водя глазами от одного к другой.

– Нет, мы ещё подумаем, – мягко ответил Фрэнк, а Эмма разозлилась.

– И не покупай. Не обязательно было придумывать отговорки, чтобы скрыть свою жадность.

Они окончательно рассорились и вернулись домой в молчании. Однако, вечером Фрэнк привёз статую и убрал из спальни свой письменный стол. Покупка действительно скрадывала не только место, но и свет. В спальне стало темно и немного мрачно, что приходилось включать светильники раньше времени. Фрэнк оставался спокойным и с улыбкой поглядывал, как Эмма приноравливается у туалетного столика, чтобы разглядеть себя в полумраке, созданном статуей мраморного легионера. Через неделю, не выдержав вечного неудобства, Эмма, не глядя на мужа, уязвленно сказала.

– А нельзя переставить эту…статую в другое место?

Фрэнк оторвался от учебника и едва сдерживал улыбку.

– А в чем дело? – будто не понимая, уточнил он.

Эмма встала перед ней в позу.

– А разве не видно?

– Нет.

– Она мешается здесь.

Фрэнк отложил учебник и, всё ещё сдерживаясь от улыбки, обнял её со спины.

– Только не надо говорить, что ты предупреждал, – обиженно сказала Эмма. – Я сама всё поняла.

– Ладно, не буду.

Они помирились. Статую Фрэнк отослал Огюсто в Лондон, и тот был в полном восторге, поставив её в своей художественной мастерской.