Чарльз Л. Харнесс

Шахматисты

Перевод с английского Белоголова А.Б.

Теперь, пожалуйста, поймите это. Я не говорю, что все шахматисты — сумасшедшие. Но я действительно утверждаю, что постоянная игра в шахматы затягивает человека.

Позвольте мне рассказать вам о Шахматном Клубе на улице K-Стрит, в котором я был однажды казначеем.

В списке членов нашего клуба были сенатор, лидер большого профсоюза, президент железной дороги «A. энд У.», и несколько других важных шишек. Но, чем более важными они казались снаружи, тем неудачливее они были как шахматисты.

Сенатор и железнодорожный магнат не знали ферзевого гамбита Рюи Лопеса, так что, конечно, они могли играть во что-то другое, или задумчиво бродить вокруг, наблюдая игру классных игроков, и желая, чтобы они, также, что-то значили.

Чемпионом клуба был Бобби Бейкер, маленький мальчик, ученик четвертого класса Песталоцци – Борстальской школы-интерната. Несколько из его композиций окончания игры были опубликованы в Шахматном Обзоре и Русском Шахматном Журнале прежде, чем он мог отчетливо говорить.

Нашим вторым был Пит Саммерс, клерк железной дороги «A. энд У.» Он был автором двух очень известных шахматных книг. Одна книга доказывала, что белые всегда могут побеждать, а другая доказывала, что черные всегда могут сыграть вничью. Как вы можете подозревать, расстояние, отделяющее его от президента железной дороги, было действительно огромным.

Демонстрацию позиций поддерживал Джим Брэдли, хронический бездельник, пошлины которого были оплачены его женой. Члены клуба глубоко восхищались им.

Но мастера не делают клуба. У вас должны быть некоторый дух руководства, довольно хороший игрок, с умением организации и истинного понимания ценностей.

Такой драгоценный камень мы имели в нашем секретаре, Джонсе Ноттингеме.

Вступить в члены Шахматного Клуба на К-Стрит меня привлек интерес к Ноттингему. Я хотел понять, был ли он исключением, или все они были одинаковыми.

После того, как я расскажу вам об их случайной встрече с Зено, вы можете сами судить обо всем.

В его ненастоящей жизни Джонс Ноттингем был статистиком в правительственном бюро. Он работал за письменным столом в большой комнате со многими другими столами, включая мой, и выполнял свою работу безучастно и без сознательного усилия. Много раз, после того, как звонил звонок об окончании работы и я подходил, чтобы обсудить с ним финансы клуба, он был поражен, обнаружив, что он уже пришел на работу и похвально выпустил стопку бумаг.

Я предполагаю, что именно в течение этих часов его квазисуществования невидимый Ноттингем задумывал те многочисленные события, которые сделали его известным в Соединенных Штатах в качестве распорядителя шахматного клуба.

Поскольку именно Ноттингем организовал известные американо-советские матчи по телеграфу (в которых американская группа была так обоснованно наказана), был арбитром многочисленных американских чемпионатов, и запустил дюжину блестящих, но неимущих иностранных шахматных мастеров на выставочные туры в сотню шахматных клубов от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса.

Но достижения, которыми он больше всего гордился, были его турниры «слон – конь».

Теперь слон, как предполагается, немного более силен, чем конь, и эта оценка сегодня стала настолько укоренившейся в шахматной мысли, что никакой игрок добровольно не обменяет слона на вражеского коня. Он может промотать сбережения своей жизни на фальшивых акциях, возразить полицейским, следящим за движением, и забыть о годовщине свадьбы, но никогда, никогда, никогда он не станет обменивать слона на коня.

Ноттингем подозревал, что это утверждение было необоснованным; у него была идея, что конь так же силен, как слон, и чтобы доказать свою точку зрения, он проводил многочисленные внутренние турниры в Клубе на K-Стрит, в которых один игрок использовал шесть пешек и слона против шести пешек и коня его противника.

Джонс никогда не мог окончательно решить относительно того, был ли слон более сильным, чем конь, но через пару лет он точно знал, что в Клубе на K-Стрит было больше мастеров по сражению «слон-конь», чем в любом другом клубе в Соединенных Штатах.

И именно тогда ему пришло в голову, что у американских шахмат было красивое средство искупления от прогремевшего поражения от российской группы, игравшей по телеграфу.

Он послал свой вызов непосредственно Сталину — шахматный Клуб с K-Стрит против всех русских – партии «слон-конь» на дюжине досок, которые предлагалось играть с помощью телеграмм.

Советское Бюро Развлечений послало шесть обычных кратких отказов, а затем быстро приняло вызов.

И это возвращает нас обратно к одному из дней, в 5 часов, когда Джонс Ноттингем посмотрел из-за своего стола, и казался пораженным, увидев меня стоящим там.

— Не вставайте пока, — сказал я. — Есть кое-что, что вы должны услышать сидя.

Он уставился на меня как сова. — Неужели годовая арендная плата должна быть оплачена снова так скоро?

— На следующей неделе. И еще кое-что.

— О?

— Профессор, мой друг, — сказал я, — который живет в мансарде над моей квартирой, хочет сыграть со всем клубом сеанс одновременной игры.

— Одновременной игры, а? Он настолько хорош, не так ли?

— Это как раз не профессор, кто хочет играть. В действительности — это его друг.

— Он на самом деле так хорош?

— Так говорит профессор. Но это не совсем точно. Короче говоря, у этого профессора, доктора Шмидта есть ручная крыса. Он хочет, чтобы играла крыса. Я добавил: — И за обычную оплату одновременной игры. Профессор нуждается в деньгах. Фактически, если он не получит в скором времени постоянную работу, он может быть депортирован.

Ноттингем выглядел сомнительным. — Я не вижу, как мы можем помочь ему. Вы сказали крыса?

— Да, я так сказал.

— Шахматист крыса? Четырехногая?

— Правильно. Настоящий гвоздь программы для клуба, а?

Ноттингем пожал плечами. — Каждый день мы узнаем что-то новое. Вы не поверите, но я никогда не слышал, чтобы они имели интерес к игре. Женщины точно не имеют. Однако я когда-то читал об образованной лошади... Я предполагаю, что она известна в Европе?

— Очень вероятно, — сказал я. — Профессор специализируется в сравнительной психологии.

Ноттингем нетерпеливо покачал головой. — Я не подразумеваю профессора. Я говорю о крысе. Как ее зовут, во всяком случае?

— Зено.

— Никогда не слышал о ней. Какой у нее счет турниров?

— Я не думаю, что она когда-либо играла на турнирах. Профессор обучил ее игре в концентрационном лагере. Насколько она хорошо играет, я не знаю, за исключением того, что она может начать игру с профессором без одной ладьи.

Ноттингем жалостно улыбнулся. — Я тоже могу играть с разницей в одну ладью, но я не достаточно хорош, чтобы организовать одновременную игру.

Мне пришло в голову удивительное восприятие. — Эй, подождите минутку. Вы полностью игнорируете фантастический факт, что Зено…

— Единственный уместный вопрос, — прервал меня Ноттингем, — действительно ли у нее класс мастера. У нас в клубе есть полдюжины игроков, которые могут организовать «внутренний» бесплатный турнир одновременной игры. Но когда мы приглашаем посторонних и предлагаем заплатить участникам по доллару, чтобы играть с ним, он должен быть достаточно хорошим, чтобы показать клуб в лучшем виде. И когда весь клуб тренируется для телеграфного матча «слон-конь» с русскими в следующем месяце, я не могу позволить им расслабиться в заурядном сеансе одновременной игры.

— Но Вы пропускаете важный вопрос…

— … который состоит в том, что этот Зено нуждается в деньгах, и вы хотите, чтобы я организовал одновременную игру, чтобы помочь ему. Но я просто не могу сделать этого. У меня имеется определенный режим членов клуба, чтобы поддерживать высокий уровень.

— Но Зено — крыса. Он научился играть в шахматы в концентрационном лагере. Он…