Наступил вечер. Мы ехали из Вологды во Владимировку. Садилось солнце, начинался один из северных закатов. После молнии атмосферное явление, именуемое в блатном простонародии закатом, было для меня самым впечатляющим зрелищем.

Целый день в голубом небе без устали светило солнце. И лишь на считанные минуты оно пряталось отдохнуть за облаками. А вечером, как это здесь бывает, облака набрали силу. Сначала это было просто красиво, потом очень красиво. И вдруг в одну секунду небо сделалось поразительно ужасным. Оно стало черным сверху. Без верхнего света земля, поле, лес сделались тоже черными. И лишь узкая полоска между небом и землей каким-то чудом оставалась светлой. От черноты туч и земли она казалась ярко белой. Ее жестоко наискось рассекали линии дождя. Пейзаж из радостно-попсового превратился в декорацию фильма ужасов. Видно, испугавшись этого фильма, в салон влетела муха. Такая молодая и жизнерадостная муха. Из тех, которые сначала делают, а потом думают о последствиях. Она, радостно жужжа, залетела в салон, благодаря своих богов за то, что они послали ей укрытие от непогоды. Она наслаждалась, ей еще не приходилось передвигаться со скоростью 150 км/час. Непонятная сила притянула ее к лобовому стеклу. И она с интересом разглядывала летящий навстречу пейзаж. Темнело быстро. Вдруг легкий еле заметный щелчок привлек ее внимание. Она посмотрела в ту сторону и в ужасе зажмурилась. С внешней стороны стекла на нее смотрела почти такая же муха. Вернее еще секунду назад до щелчка она была такая же. А теперь смотрел один глаз, а все, что было мухой еще секунду назад, размазалось по стеклу. Как на уроке биологии были видны все внутренности. Голова раскололась, и содержимое вылетело на стекло. Муха словно видела свое отражение. Интересно, понимала она или нет, что не влети она в окно, могла точно также размазаться по стеклу.

На дворе стемнело, включились фары и на свет рванулись сотни насекомых. Ей показалось, что забарабанил мелкий дождь. Это и был дождь, только вместо капель были тела ее соплеменников. Они разбрызгивали свои внутренности. Цвета были от красного и коричневого до желтого и зеленого. И чем быстрее двигалась машина, тем чаще и страшнее барабанило по стеклу. Она не могла смотреть на это и закрыла глаза. Но от каждого близкого удара открывала их непроизвольно, и каждый раз содрогалась от увиденного. Иногда включались щетки, и лилась вода. Но становилось только хуже. Щетки были от дождя и грязи. Уборка трупов им была не по силам. Они размазывали остатки по стеклу. И оставляли более четкие густые следы в месте встречи жертвы и убийцы.

– За что они нас убивают? – думала муха, – От нас им нет никакого вреда. Мы едим то, что бросили они. Мы не убиваем тысячами ради того, чтобы доехать из пункта А в пункт Б. Она жалобно зажужжала: «Выпустите меня, я не могу на это смотреть!». Ехать было около двух часов. Бойня не прекращалась ни на секунду. Убийцы сидели и дружно чему-то радовались. Им нет дела, что за окном гибнут живые. Они решили для себя, что насекомые просто не нужны. От них один вред. Они лишь загрязняют лобовое стекло.

– Какой же бред лезет в голову, – подумал я. Не хватало начать думать, как муха. На самом деле ехать было невозможно. Из-за разбившихся о стекло насекомых не было ни фига видно. Я остановился, взял скребок с губкой, воду и стал мыть стекло. Через пару минут следов побоища не осталось. Лишь в некоторых местах, куда попали особенно крупные экземпляры, виднелись какие-то точки. Я сел за руль и мы помчались дальше. Очень не люблю ездить в темноте.

Муха сидела на месте она уже не была той беззаботной дурой, полтора часа назад впорхнувшей в открытое окно. Вид убитых соплеменников ее уже не волновал. Она уже постарела, или мне показалось. Стало ее жалко, я открыл окно и выпустил. Сначала она как бы не хотела вылетать, наверно не понимая, как будет жить после увиденного. Я подумал: «Вот сила воображения – стал не место мухи и приписал ей все человеческие чувства и переживания». А вдруг все они живые, думают и чувствуют как мы? Ведь считала когда-то белая расса, что все остальные не обладают ни душой, ни чувствами. И если мухи вредны для людей, и их нужно уничтожать, то, как люди вредят всему живому, и что делать с людьми в таком случае.

Мимо проплывал Череповец, как бы подтверждая мысль, что человек самое вредное насекомое. Трубы заводов закрыли горизонт, наполняя смрадом и копотью все вокруг. Я представил себя посаженным внутрь какого-то движущегося объекта:

Я сижу у лобового стекла. Мы несемся на огромной скорости по какому-то городу и крушим все на своем пути. Вдруг я слышу щелчок с внешней стороны и вижу человека. Такого же, как и я. Вернее, таким же он был секунду назад до щелчка. От удара он размазался о поверхность, руки его изломаны, внутренности разлетелись по стеклу. Голова превратилась в кашу из волос, каких-то черепков и серой массы. И лишь глаз, самый нежный и хрупкий орган, смотрит на меня сквозь обшивку с любовным интересом. Объект набрал скорость и по обшивке забарабанил дождик … .

Я вернулся. Шел дождь легкий и теплый. Мы ехали одни на трассе. Не было машин ни впереди ни на встречу. Я старался не смотреть вправо. Из-за карточки тех. осмотра на меня еще долго смотрел одинокий глаз.

– Ну, все, хватит! Почему, когда возникает идея, выходящая хоть за какие-нибудь рамки, всегда находится тысяча причин не воплощать ее в жизнь? – Андрей выходил из тур фирмы с десятком буклетов в руке.

– Ну почему? – Думал он, – все фирмы предлагают совершенно одинаковый отдых. Одни и те же поездки… Зачем тогда нужны разные фирмы, если можно ходить в одну? Те же острова… Три десятка туристических стран со стандартными наборами. Лыжи, рыбалка, дайвинг… Все надумано и очень по-идиотски.

Андрей дошел до машины, открыл дверь и сел за руль. Механически полистал одни из проспектов и с отвращением бросил на заднее сиденье.

– Уродство. Отпуск – это фантазия, путешествие и все, что с этим связано.

Идея своего отпуска возникла у Андрея очень давно. Уже лет пять, а может шесть, он хотел устроить «путешествие во времени». Для этого не нужна ни машина времени, ни какие-то фантастические чудеса. Когда-то давно Андрей работал простым рабочим на заводе. С тех пор прошло лет 20. И вот идея пришла сама. Пойти на завод и устроиться рабочим на месяц вместо отпуска. Только все должно быть по-настоящему. Та же комната в комуналке или такая же. Никаких мобильных. Жить на зарплату и общаться с «такими же» рабочими.

Что в этом необычного? Может и ничего. Но если вспомнить, кем сейчас был Андрей… Это 20-ть лет назад он носил дурацкие румынские кроссовки, поддельный LEVI’S и жил на зарплату 160 р. Еще он пил портвейн по 2⁹⁰ руб и водку по 4 руб. Он ходил в столовую. Иногда в получку они бригадой ходили в кафе. Кончалось все дракой, милицией. Все было как у людей. Потом служил в армии и опять работал на том же заводе.

Уже потом он занялся коммерцией. Шли годы, и теперь он был простым русским миллионером (при чем не в рублевом эквиваленте). Был бизнес, была квартира в центре Москвы и дом на Рублевке. При этом Андрей Николаевич никого не убил и не ограбил. Он ни от кого не прятался и мог жить без охраны. Все было замечательно. Но мечты сбылись, и мечтать было не о чем. Даже поездки, которые Андрей так любил когда-то, не радовали, и отпуск в место радости приносил раздражение. Ну уж очень все было как у всех. А когда так, то какая разница портвейн с водкой или яхта в Сан – Тропе?

Захотелось в детство или, в крайнем случае, в юность. Он даже ездил в Берлин, там служил в армии в 1984 году. Но части не было, а казармы, как потерявшие оборонительное значение были снесены немецко-фашистскими товарищами.

– Да! – Подумал тогда, – части, трех тысяч солдат, танков, пушек и всего остального не было и в помине. А вот гаштет (немецкая забегаловка) так и стоял на том же месте. Немецкий общепит оказался мощнее Советской военной машины и самого СССР.