========== Глава 1. И тогда они представляют себе, куда все повернется ==========
Когда портключ выбрасывает его в лондонский переулок, льет дождь, и Ремус моментально промокает до нитки. Дыхание клубится перед ним облачками пара, и он понимает: это не совсем дождь — волосы прилипают ко лбу, а одежда примерзает к коже, — а ледяная крупка, мерзлая и болезненная. Он перебирается через груды мусора — маггловский хлам, коробки из-под готовых обедов, вонючие и бесполезные фрагменты чужих жизней, — и плотнее закутывается в пальто.
Ремус знает, что нужно искать. Знак, который трудно заметить, а еще сложнее — понять, если ты не в Ордене. Шагая прочь из переулка, он проверяет стены стоящих подряд таунхаусов, касаясь кончиками пальцев грубой кирпичной кладки. Жаль, что нельзя вытащить палочку, жаль, что пальцы ломит от холода, но все именно так и должно быть. Даже здесь, в самом центре Лондона, идет война. Может, особенно в самом центре.
Он на ощупь находит, что ему нужно: череду надрезов в форме пера феникса, а затем одну, вторую, третью полоски наискось. Ремус оглядывается в том направлении, куда указывает закругленный кончик пера, и начинает считать двери. В третью он еле слышно стучится.
Он ненавидит конспиративные квартиры.
Не потому, что не доверяет им, как, например, Питер. Дамблдор более чем в силах определить, кому стоит доверять, а кому нет, и Ремуса это вовсе не беспокоит, но, попав на конспиративную квартиру, понятия не имеешь, сколько придется там провести, и шансы на трансформацию все растут и растут. В тот раз, неподалеку от Кардиффа, с семьей Гоутубед и их маленькой дочерью…
Ладно.
Мысль заставляет Ремуса вздрогнуть, но он все равно стучит. Выбора уже нет. Нужно укрыться, нужно найти место, а полнолуние прошло всего неделю назад, так что времени хватит. Ремус уверяет себя, что это не продлится долго. Неделя. Пара дней. Дамблдору передадут весточку, и в ту же минуту Ремус выберется отсюда.
Дверь распахивается, Ремус чувствует каждую каплю дождя словно иглу, которая втыкается прямо в грудь и проникает вглубь, в легкие, мешая дышать. Воздуха нет.
— Ты…
— Заходи, тебя увидят, — шипит Сириус Блэк и отступает ровно настолько, чтобы дать Ремусу пройти и захлопнуть за ним дверь. Когда Ремус уже стоит внутри, заливая каплями роскошный паркет, Сириус добавляет: — Мерлин! Видал я бродяг, которые выглядели повеселее. — Он оборачивается и зовет: — Тибби! Ради всего… Тибби!
Что-то щелкает, и Ремус пораженно отшатывается: перед ним появляется чистенькая, одетая в голубое чайное полотенце, с глазами как блюдца домовая эльфиня… домовая эльфиня! Ну конечно, у Сириуса — у Блэка — есть домовая эльфиня. Которая пищит:
— Да, мастер Сириус?
— Организуй гостю горячую ванну, отведи в спальню наверху, а заодно почисти и высуши его одежду. И, не знаю, если он хочет есть… ты хочешь есть?
— Я… да… в смысле, если это не слишком…
— И отдай ему все, что осталось от моего ужина, — заканчивает Сириус с самой лучшей аристократической тягучестью и разворачивается на каблуках. — Я вернусь к работе.
Ремусу едва хватает времени оглядеться — его, оставляющего за собой лужицы ледяной воды, уже провожают вверх по узкой лестнице. Дом не настолько велик, как — по крайней мере, в представлении Ремуса — большой семейный дворец на площади Гриммо (известный только своей репутацией), он похож скорее на особняк закоренелого холостяка или, может, молодой пары — опрятный и без изысков, но, судя по цвету и качеству обоев и древесной морилки, денег на него не пожалели. Эльфиня (Тибби, напоминает себе Ремус, благодаря ее за полотенце и наполненную ванну, а потом, смущенно — за банный халат) делает все, что сказано, и Ремус сидит в ванне, кажется, целую вечность, впитывая блаженное тепло, напряженно готовясь к тому, что ожидает его внизу, и гадая, за что именно ему досталось такое наказание.
Сириус Блэк, думает он. Совсем не тот человек, которого он рассчитывал увидеть снова после окончания школы. Не тот, кого Ремусу действительно хотелось бы увидеть снова («Лжешь?» — предательски спрашивает мозг, и приходится на него шикнуть), и точно не тот, на кого рассчитываешь наткнуться на конспиративной квартире Ордена во время войны — войны, самой страшной из известных магическому миру сейчас или в древности. Думая о Сириусе Блэке, говорит себе Ремус, люди думают о чистокровном слизеринце, наследнике многовекового состояния.
Ремус, конечно, считает иначе, но эта мысль его не занимает. Он окунается с головой, стряхивая с кожи остатки декабрьской стужи, а потом вылезает и вытирается, затягивая пояс своего (нет, не своего, даже в Хогвартсе у него не было такого пушистого, мягкого и неприлично роскошного) халата, спускается вниз, в кухню, откуда пахнет едой, и с благодарностью принимает тарелку свиных отбивных (мясо, которому он на миг воздает хвалу, в густой подливе) и пюре; Ремус вот-вот собирается запихнуть все это в рот, не обращая ни на что внимания, но в кухню заходит хозяин дома, и Тибби с писком и треском куда-то исчезает: не иначе как взбить подушку, разобрать постель или спасти свою жизнь.
Сейчас, обогревшись, обсушившись и почти утолив голод, Ремус чувствует, как внутри все сжимается. В промежутке между тогда и теперь он позабыл, насколько Сириус Блэк прекрасен. Позабыл, насколько тот похож на звезду, даровавшую ему имя — сверкающую и яркую, от которой глаз не отвести: копна густых волос, а глаза серые, словно изнанка облаков в те дни, когда, несмотря на пасмурную погоду, небо до недоверия ясное. Время словно приглушило, сгладило углы пронзительной красоты Блэка в памяти Ремуса, но, столкнувшись с ней лицом к лицу, он совершенно беззащитен.
— Сделай одолжение, не прекращай есть мой ужин из-за того, что я здесь, — говорит Блэк. — Кстати, когда ты ел в последний раз?
Пытаясь побороть неожиданное смущение, Ремус разглядывает пюре. Он постоянно теряет работу, не особенно справляется с делами в последнее время, а так вкусно не ел со школьных времен. Не голодал, конечно, но и не обедал, как король.
— Вчера, — выдавливает Ремус. — Я был немного занят.
Он собирается добавить еще пару слов, но понимает, что Блэку точно известно, чем именно он был занят.
— Могу себе представить, — протяжно произносит тот и ставит на стол чашку чая. Ремус пялится на длинные пальцы, унизанные кольцами, словно у какого-то принца. Но Сириус не говорит больше ни слова: вместо этого он устраивается за столом напротив, глядя, как Ремус ест, и это, прямо скажем, неловко.
Доев, Ремус поднимает взгляд и, едва не запинаясь, благодарит Блэка, снова превращаясь в неуклюжего школьника, смущенного таким поворотом событий. Он помнит, что не должен запинаться и мямлить, но считает, что лучше будет возродить в памяти события той самой ночи, и, что примечательно, это помогает.
— Я не ожидал, что конспиративная квартира — твоя.
— Думал, я окажусь Пожирателем смерти. — Голос Блэка до опасного мягок, почти как в школе, когда его что-то раздражало.
И это до странного отрадно — знать, что некоторые вещи не меняются.
— Ты прав, это удивило бы меня меньше, — отвечает Ремус, полностью осознавая, что находится здесь только и исключительно благодаря великодушию Блэка и доброму имени Дамблдора.
— Что ж, сюрприз, — говорит Блэк, и Ремус замечает его раздражение только потому, что знает, какие следы искать за высокомерной, обжигающе холодной маской. Едва заметную темноту в глазах, напряжение в уголках губ. — Добро пожаловать.
— Ненадолго, — заявляет Ремус, вставая. — Одежда высохнет, и…
Блэк перебивает его, но с места не двигается.
— У тебя нет выбора. Спустя десять минут после твоего появления Дамблдор передал сообщение. Тебе нельзя уходить.
Мышцы спины сводит судорогой.
— Врешь, — машинально произносит Ремус, неожиданно осознавая, что Блэк бы такого не сделал. Конечно, сделал бы, разве нет?
Блэк протягивает ему записку, обгоревшую, словно ее подносили к огню, или, возможно, несла огненная птица, и в этот момент, даже не глядя на письмо, Ремус осознает, что все сказанное — правда. Он понимает, что Дамблдору точно известно, что за сведения он добыл и какова их ценность. В свитке говорится именно то, о чем сказал Блэк.
