Гиперкомпенсация
Все началось с оргазма. Я, тогда четырнадцатилетний кареглазый мальчик спортивно-интеллигентного (из-за того, что носил очки) вида, сидел на уроке английского и, как обычно, лапал свою соседку по парте, симпатичную, но болезненно застенчивую девочку со светло-серыми глазами. Я периодически испуганно-дерзко клал ладонь ей на бедро (она была в джинсах) и пытался просунуть между ног, судорожно сдвигаемых в ответ на мои прикосновения…
При этом, она не была моей девушкой. С моей стороны это было детским экспериментом на стыке игры и насилия. Мы оба были девственниками. Оба были застенчивы. Я к тому моменту никогда не целовался. Я бы не смог, к примеру, пригласить эту девочку на свидание, выразить ей свои чувства, просто непринужденно с ней заговорить. Все, что я тогда мог, это тупо, молча, краснея до ушей, лапать ее под партой. А она была настолько робка, что не могла даже издать возглас возмущения. Или как-то твердо, словами, выразить мне недовольство. Все, на что ее хватало, это неуверенно отталкивать мою руку, отодвигать коленки в сторону, и еле слышно шептать, краснея, и опустив глаза: «Хватит!», «Прекрати!».
Неожиданно я так возбудился, что не смог контролировать свое состояние. Почувствовав, что сейчас произойдет, я испуганно втянул голову в плечи и зажмурил глаза, но возбуждение нарастало неумолимой волной, и… Я испытал оргазм. Меня это неприятно поразило. Немного спермы проступило пятном наружу. И я боялся, что кто-то увидит и поймет, и будет так стыдно, что я не переживу. Слава Богу, никто ничего не заметил. Ни тогда, ни потом…
Это повторилось со мной еще три раза уже в 16 лет, и вот тогда по-настоящему меня шокировало. Во второй раз было так.
Я сидел на олимпиаде по математике. Никакую девочку не лапал, а честно пытался решать задачи. И тут меня охватил страх, что все вокруг прекрасно подготовлены, всё знают, решают и решат, и только я один ничего не могу решить! Сознание затуманилось, я смотрел на условие задачи, судорожно пытался его читать и не понимал и от этого еще сильнее испугался. Неожиданно тревога переросла в сексуальное возбуждение, которое в какой-то момент стало таким сильным, что к страху, что я самый тупой, что я не смогу и не успею ничего решить, добавился еще страх запачкать штаны спермой на людях. И при этом на олимпиаде, когда даже в туалет отпроситься проблематично (будут подозревать, что пошел списывать)! Это только добавило тревоги, которая, в свою очередь, добавила возбуждения. Ну и, в общем… я тогда снова кончил.
Хорошо, что на мне были плотные джинсы и длинный спортивный балахон. Я несколько минут посидел, оправляясь от шока, потом поднял руку и спросил, можно ли мне пойти домой, если я не могу решить ни одной задачи.
– Ну, ты, хоть, посиди, подумай, – ответила учительница, – не сдавайся сразу!
– Я вижу, что не смогу решить! – подавленным голосом произнес я.
– Нельзя же так просто взять и уйти! Посиди до конца, подумай, – как назло, не унималась учительница, как будто провоцируя меня на то, чтобы я раздраженно крикнул: «Я только что кончил в штаны! Мне не до задач!».
– Но если я вижу, что не смогу решить! – умоляюще повторил я.
– Иди конечно, Юр, – сказала она, интуитивно почувствовав, что со мной произошло что-то такое, что, вопреки здравому смыслу, меня лучше отпустить – но мне кажется, тебе все-таки стоит еще побороться…
Я встал и вышел, как побитый, под сдавленные смешки одноклассников…
Вскоре история повторилась на олимпиаде по физике. На эту олимпиаду я уже специально надел длинный балахон и джинсы, чтобы быть уверенным, что, даже если я кончу в штаны, ни кто ничего не увидит. И все равно кончил! Мне снова показалось, что все решают, а я один не понимаю условие, не знаю, как решать и не успеваю. И этот страх опять притянул за собой страх оргазма, который опять реализовался.
В этот раз я мужественно просидел с запачканными спермой джинсами до конца олимпиады. Но был настолько напуган, что решить, конечно же, ничего не смог.
А через несколько недель все повторилось еще раз. На этот раз, вообще, дома. Был вечер. Я лежал на кровати у себя в комнате. Одетый. Даже не думал мастурбировать или, хотя бы, фантазировать о сексе. Просто отдыхал. Неожиданно меня охватила невыносимая тревога за свое будущее – что, вот, уже через год мне поступать в вуз, а я толком не готов, получаю оценки хуже, чем надо, занимаюсь меньше, чем следует; при этом на то, чтобы заниматься больше у меня нет сил, а на то, чтобы получать лучшие оценки, не увеличивая интенсивность занятий, не хватает способностей; а времени все меньше… и, если я не поступлю, моя жизнь будет сломана, и я непоправимо подведу родителей… И опять тревога перешла в сексуальное возбуждение и кончилась оргазмом.
***
Этих четырех раз хватило, чтобы я стал бояться оргазма в любых ситуациях, когда я был на людях, и нельзя было быстро и незаметно отойти в туалет: на контрольных, экзаменах, свиданиях, в общественном транспорте.
Нежеланные оргазмы больше не повторялись, но страх не уходил. Было ощущение, что оно не случается, именно потому, что, я его заранее боюсь, куда бы ни шел, но стоит мне потерять бдительность и расслабиться, как меня тут же и накроет.
Более того, помимо страха оргазма, стали развиваться другие фобии. Например, страх разрыва сердца от страха разрыва сердца: если я буду стараться не думать о разрыве сердца, то уже из-за этого я буду думать о разрыве сердца, красочно его представлю, а, значит, могу его так испугаться, что он у меня произойдет, возможно, прямо сейчас, прямо в эту минуту!
Я представлял, как я буду визжать и биться от невыносимой боли, если мое сердце разорвется, но я сразу не умру. Как адская боль за несколько секунд полностью разрушит мой разум, превратит меня в гигантскую вопящую гусеницу, которая ничего не понимает, ничего не думает, ничего не видит, просто испытывает боль и вопит.
Я даже одно время постоянно носил в кармане перочинный нож, чтобы перерезать сонную артерию и не мучиться, в случае, если сердце разорвется, а я сразу не умру. Дошло до того, что я пошел ко врачу-кардиологу и, преодолевая неловкость (умом я понимал нелепость ситуации), спросил, может ли быть разрыв сердца от испуга у здорового человека. Врач удивленно посмотрела на меня, проверила мне сердце, сказала «Чего ты боишься-то? Все нормально». «Ну, теоретически, может такое быть?» – не унимался я. Врач ответила что-то вроде того, что, теоретически, может быть все, что угодно (из чего я сразу заключил, что мои страхи оправданы), но вероятность очень мала, и посоветовала, чтобы я не забивал себе голову ерундой.
По аналогии с разрывом сердца я боялся сойти с ума от страха сойти с ума, покончить с собой от страха покончить с собой и еще кое-чего. Страх то накрывал звенящей волной, то отступал, но никогда не отпускал полностью.
Хуже всего было утром через несколько минут после пробуждения. Я просыпался в комнате своего детства с голубыми обоями и большой фотографией белого парусного корабля на стене. Видел солнечные зайчики на обоях, плавающие в воздухе золотые пылинки… Минуту я лежал с ощущением, что все солнечно и хорошо, как в детстве. Потом окончательно просыпался и вспоминал про свои страхи. И было обидно за себя маленького, который несколько лет назад просыпался в этой же самой комнате, глядел на солнечные зайчики на голубых обоях, на фотографию парусника на стене и был уверен, что впереди его ждет бесконечная светлая жизнь… Периодически я всерьез думал о самоубийстве.
При этом, отвлеченно я всегда понимал, что боюсь какой-то ерунды, чего-то, о чем нормальные люди просто не думают. Но искренне не понимал, как можно не думать, например, о схождении с ума от страха сойти с ума, если реально есть вероятность сойти с ума от страха?! в том числе и от страха сойти с ума?! и ты уже начал думать об этом?! То есть, я думал, что другие люди не боятся потому, что не думают о таких вещах, и, стоит им начать об них думать, стоит понять мою логику, как они тоже начнут всего этого бояться.
