© Sudhir Venkatesh, 2008.

All rights reserved

© Марина Рейнольдс, перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО Группа Компаний "РИПОЛ классик", 2018

Мне кажется, Судхир Венкатеш родился с двумя аномалиями: чрезмерно развитым любопытством и недоразвитым чувством страха.

Чем еще объяснить его? Как тысячи других людей, однажды осенью он поступил в аспирантуру и профессора направили его проводить исследования. Так получилось, что исследования завели его в Роберт-Тейлор-Хоумс в Чикаго, одно из худших гетто в Америке. Но, одаренный поразительной любознательностью и свободный от естественного страха – который любой из нас бы испытал, если бы нас удерживала в заложниках вооруженная банда наркоторговцев, как произошло с Венкатешем в начале его исследований, – он продолжал возвращаться снова и снова.

Я встретился с Венкатешем пару лет назад, когда брал у него интервью для Фрикономики, книги, которую я написал с экономистом Стивом Левиттом. Венкатеш и Левитт вместе работали над несколькими научными работами об экономике крэк-кокаина. Эти работы, конечно, были интересными, но сам Венкатеш был интересен на совершенно другом уровне. Он говорит мягко и лаконично; он выдает мало информации. Но задавать ему вопросы все равно что потянуть старый гобелен за нитку: ткань целиком разматывается и падает вам под ноги. История за историей, инкрустированные деталями и пониманием, заработанным с большим трудом: неуправляемый коп, терроризирующий район, построенная на скорую руку социальная сеть, с помощью которой бедные семьи выживали, и день, когда Венкатешу на сутки дали поруководить бандой.

Хотя мы и написали о Венкатеше в Фрикономике (это была любимая часть многих читателей), у нас не хватило места для всех этих историй.

К счастью, теперь он написал потрясающую книгу, которая в деталях описывает все его приключения и невзгоды. Истории, которые он рассказывает, намного удивительнее вымысла, но они и более сильные, душераздирающие и смешные. По мере повествования он обрисовывает уникальный портрет района из таких, которые показывают чрезвычайно искаженно, если показывают вообще. Журналисты вроде меня могут провести в таком районе неделю, или месяц, или даже год. Большинство социологов и доброхотов предпочитают работать на почтительном расстоянии. Но Венкатеш практически жил в этом районе более десяти лет.

Он пришел с перспективой стороннего наблюдателя и вышел с пониманием «своего». Многие работы, написанные о бедности, принижают живых, дышащих, шутящих, старающихся, чувствующих, нравственных живых людей до уровня жертв, которых толкают туда-сюда невидимые силы. Эта книга делает прямо противоположное.

Она показывает, изо дня в день, от доллара к доллару, как дилеры крэка, управдомы, проститутки, родители, хаслеры¹, копы и сам Венкатеш пытаются построить хорошую жизнь из некачественного материала.

И хотя я полюбил Венкатеша и начал его уважать, я бы не хотел, наверное, быть членом его семьи: я бы слишком сильно волновался из-за его бесстрашия. Не хотел бы я и оказаться на месте одного из его испытуемых, ведь его любопытство, наверное, выматывает.

Но я очень, очень рад, что я был одним из первых читателей книги Венкатеша, потому что она такая же выдающаяся, как и он сам.

Я проснулся где-то в 7:30 утра в притоне, в квартире 1603 в здании номер 2301 в комплексе Роберт-Тейлор-Хоумс. Квартиру 1603 называли «Крыша», потому что все знали, что там можно получить высочайший кайф, даже выше, чем если забраться на саму крышу дома.

Когда я открыл глаза, вокруг меня на матрасах и на полу спала пара десятков человек, большинство из них мужского пола. В квартире уже давно никто не жил. Со стен облезала краска, а по линолеуму бегали тараканы. Веселье прошлой ночи – курение крэка, распитие алкоголя, секс и рвота – пошло на спад примерно в 2 утра. К тому времени количество людей в отключке уже превышало число людей в сознании, и мало у кого из тех, кто был в сознании, были деньги на еще одну дозу крэк-кокаина. Тогда Черные короли поняли, что перспективы сбыта идут на спад, и прикрыли лавочку на ночь.

Я тоже заснул, на полу. Я сюда пришел не за крэком, у меня была другая миссия. Я был аспирантом Чикагского университета и в процессе исследований взял за привычку тусить с Черными королями, местной бандой, торговавшей крэком.

Меня разбудили лучи солнца, пробивавшиеся через дверной проем Крыши. (Сама дверь уже давно пропала.) Я перелез через других приблуд и пошел вниз на десятый этаж, где жила семья Паттонов. Во время своих исследований я познакомился с Паттонами – законопослушной семьей, стоит отметить – и они отнеслись ко мне радушно, почти как к сыну. Я поздоровался с Мамой Паттон, которая готовила завтрак своему мужу, Дедуле, семидесятилетнему заводскому рабочему на пенсии. Я умыл лицо, прихватил ломоть кукурузного хлеба и вышел наружу навстречу ветреному, свежему мартовскому утру.

Еще один день в гетто.

Еще один день постороннего, наблюдающего жизнь изнутри.

Об этом эта книга.

В мои первые недели в Чикагском университете, осенью 1989 года, мне пришлось посетить множество ориентационных занятий. На каждом из них, после того как мы разобрались с программой занятия, нас предупреждали не выходить за пределы зон, патрулируемых полицией университета. Нам выдали подробные карты, на которых была проведена граница, где начинался и заканчивался маленький анклав Гайд-парка: это была безопасная зона. Даже в уютные парки за границей было нельзя заходить, как нам сказали, если вы не передвигаетесь с большой группой людей и не посещаете официальное мероприятие.

Как оказалось, башня из слоновой кости также была крепостью. Я жил на юго-западной окраине Гайд-парка, где проживало множество аспирантов университета. У меня была студия в десятиэтажном здании недалеко от улицы Коттедж-Гроув-Авеню, исторической границы между Гайд-парком и Вудлоуном, бедным черным районом. Контраст будет знаком любому, кто проводил время в городском университете в США. С одной стороны разделительной линии была ухоженная территория университета в готическом стиле, где состоятельные студенты, большинство из них белые, шли на лекции или занимались спортом. По другую сторону нищие афроамериканцы предлагали дешевый труд и услуги (сменить масло, помыть окна, приобрести наркотики) или попрошайничали на каждом углу.

У меня было мало друзей, так что в свободное время я стал много гулять, знакомиться с городом. Для начинающего социолога улицы Чикаго были настоящим подарком. Меня заинтриговали различные этнические районы, ощутимая атмосфера культуры и традиции. Мне нравилось, что в городе был район, Роджерс-Парк, где жили иммигранты из Индии, Пакистана и Бангладеш. В отличие от белоснежных пригородов Южной Калифорнии, где я рос в семье иммигрантов из Южной Азии, здесь индийцы нашли себе место в этническом ландшафте наравне со всеми.

В особенности меня интересовали бедные черные районы, окружавшие университет. Это были районы, где почти половина населения не работала, преступность и бандитизм, по слухам, глубоко укоренились, а списки людей на пособии непомерно разрослись. В конце 1980-х эти изолированные бедные районы в трущобах города захватили внимание нации. Я много раз гулял там и начал играть в баскетбол в парках, но не видел никакой преступности и не чувствовал особой опасности. Мне было интересно, почему университет предупреждал студентов туда не ходить.