Отвратительно. Оболочка бессмертной души – дерьмо. Во всяком случае, здесь, в этой жизни. Все начинается с дерьма, и, понятное дело, заканчивается дерьмом. Отправная точка – пролезание капли мутной белой жидкости, напоминающая гной, в вонючий кровавый сгусток. Тоже мне, акт любви. Грязь и инфекция. А про финиш и говорить не стоит. То, что остаётся даже не все черви едят.

Все-таки клеймление обычных потребностей раскаленным тавро приличия, есть акт нагляднейшей патологии современной цивилизации. Моральные извращенцы со стажем на протяжении последних тысячелетий только и делают, что навязывают свои ханжеские, брезгливые словечки, параноидно пытаясь подменить абсолютно физиологические понятия, неким благочестивым, по их собственному пониманию, амбре. Как в том анекдоте: «Да какие же это фекалии, это говно!».

«Продукты жизнедеятельности». Словосочетание с самого утра крутилось в голове Кирилла. По отдельности словечки как словечки, но сплетенные обозначают говно. Это оскорбительно и для «продуктов» и для «жизнедеятельности». Зато считается приличным.

Также и нелепость «Покойся с миром!». Это как? Возможно ли о чем-то беспокоится, будучи в состоянии трупа? Или воевать с откинутыми копытами? Бред. Но сведущие бородачи в рясах утверждают: «Таки да». На теткиных поминках, Кирилл спросил об этом попа. Тот заблеял что-то о душе, о бессмертии. Якобы на том свете душа повергается суду. Она беспокойно мечется от точки непосредственной смерти, то есть отбытия от тела, до зала высшего суда. Высказывания «Покойся с мором!» есть прямое напутствие, пожелания удачи и счастливого пути? То есть «Скатертью дорожка» и «Ни пуха не пера!» в одном флаконе. А учитывая грядущий суд, приговор и этап – «Желаю фарта воровского!». «Получается, – думал мужчина, – душа, по умолчанию, преступник. Иначе, зачем стращать судом? Какой-то духовный терроризм …»

– Здорово, сосед! – вырвал Кирилла из греховных мыслей голос из-за забора.

Кирилл был по пояс в земле. Яма для сортира, пардон, отхожего места, капалась медленно. Земля здесь, в самом конце огорода, была как камень. Заброшенная пядь поросла многолетними сорняками, а корни бурьяна срослись в крепкую, как рабица, сетку.

– Здорово! – поздоровался он в ответ, откинул лопату и, трепетно, тыльной стороной ладони, вытер пот со лба. Увеличивающаяся лысина было объектом его особого беспокойства.

От жары все тело покрылась пахнущей испариной. Пот насквозь промочил потрепанную футболку и шорты. Беспокоил зуд на шее и подбородке. Результат утреннего бритья. На раздраженную кожу, кроме соленого пота, наверняка попала грязь. Кирилл тщательно следил за своей внешностью, даже здесь, на даче. Сказывался кризис среднего возраста и недавний развод. Невысокий рост, чуть ниже среднего, плотное телосложение. До первой стадии ожирения ему не хватало несколько килограмм. От былой мышечной массы мало что осталось. Фитнесс центры, по его мнению, не соответствовали отношению затраты – результат. Физическая работа на свежем воздухе, на собственном дачном участке – сопоставимый результат, при отсутствии прямых затрат. Еще материальная польза от усилий. В нем говорил экономист кредитного отдела. Кстати, еще одно из нелепых словосочетаний.

– Это чего ты там копаешь? Парт билет свой ищешь? – сосед по даче, добродушный пенсионер выпивоха, строил свое общение на зыбкой политической почве.

– Нет. У меня его и не было никогда. Я клад ищу, – отшутился Кирилл.

– Да брось. Не поверю. Это от когда банкирам клады нужны? У вас, вон, полные эти как их … сейфы. Кладами, – дед неопределенно махнул рукой в сторону трассы. При этом его улыбка исчезла.

– Степан Саныч, какой же из меня банкир? Я экономист в банке. На зарплате. Как и всем, никогда не хватает.

Здесь Кирилл кривил душой. Во-первых, он был старшим экономистом, начальником отдела. Во-вторых, кроме зарплаты ему капали дивиденды от акции банка. В-третьих, даже после развода, у него кое-что осталось. Старую квартиру пришлось отдать жене, как и внедорожник. Сейчас он ездил на не новом Тюксоне и «ютился» в однокомнатной квартире. Просторная студия метров в семьдесят, с широкой террасой и огромной кроватью. Кровать практически не использовалась, то есть использовалась по прямому назначению – Кирилл на ней спал. Один. После развода, он решил было, что называется «сорваться с поводка» и … Дальше решения дело не пошло. Денег на «это» мужчина не хотел тратить, а для «любви», как он думал, ему недоставало внешнего вида, то есть физических упражнений. Это и послужило толчком к покупке участка со стареньким, но оригинальным домиком. «Если поставить душ, и широкую кровать, то трахаться можно и здесь» – думал он, оценивая покупку на предмет романтики.

– Не прибедняйся, Геннадич. Дело твое, – почесав затылок, дед доверительно наклонился над изгородью. – Слушай, может по пятьдесят? У меня самогончик в морозилке, а? – глаза пенсионера загорелись, а тело непроизвольно дернулось к дому.

– Не, Степан, спасибо. Жарко, боюсь, плохо станет, – Кирилл, снова взял лопату и, работая ей как штыком, принялся разбивать под ногами дно.

Развод, потеря доброй половины нажитого, да и возраст, сказались на здоровье. Давление скакало, сердечко бешено колотилось. И не то что бы от любви к супруге, там была просто привычка. Пошатнулось самочувствие, несомненно, от материального. Кирилл был жадиной. Он ненавидел отдавать даже чужое, случайно попавшее в его руки. Не говоря о своем. Сам процесс отчуждения, расставание вызывал в нем приступ омерзения, буквально физической тошноты. И согласие отдать супруге большую половину нажитого созрело не из-за любви или жалости, а из-за брезгливого желания, побыстрее закончить одиозный процесс лишения.

– Э нет, сосед. Плохо станет от радиации. Под таким солнцем точно в рептилойда, это … мутируешь. Станешь одним из этих, педералов. Я сейчас, – дед резво рванул к своей хибарке, напоминающей строительный вагончик с пристроенной беседкой.

Кирилл с грустью посмотрел ему вслед. «Бесполезно, – обреченно подумал он. – Придется пригубить шмундяка!»

Под лопатой противно хрустнуло. Глиняный кувшин? Банкир пнул булыжник. Под ногой забелело. На фоне черной земли светло серый цвет находки показался ему белым. Мужчина присел на корточки, благо яму он задумал широкую. Раскидал рукой пыль со светлой поверхности. Фрагмент кувшина достаточно крупный. Мелькнула мысль взять лопату и расхерачить все, не останавливая работ. Но любопытство, и мать ее образованность, заставили продолжить раскопки аккуратно. Сметая пальцами, кусочки грязи и пыли, Кирилл явил на солнечный свет фрагмент ткани, плотно обтягивающие сосуд, и расплетенные, похожие на волосы, нити. Банкир ускорился. Ему не терпелось быстрее с этим покончить. От неудобной позы ноги быстро затекли, и он уже был готов бросить игру в археолога, взяться за лопату и скорее докопать сральню. Но …

Следующий фрагмент заставил его отпрянуть. Банкир упал бы навзничь, если не грунтовая стена ямы. Из-под земли на Кирилла смотрела пустая глазница человеческого черепа. Кожа еще разлагалась, а то, что он принял за нити авоськи, оказались волосами. Какая-то необъяснимая сила заставила его отбросить панический страх. Неожиданно для себя мужчина левой рукой прикрыл нос. Правой потянулся к черепу. Пальцы сами по себе освобождали от земли вторую глазницу. Край сознания подсказывал: лучше этого не делать.

На второй глазнице черепа лежала кисть. Время, черви и могильная сырость не пощадила ее. От плоти на пальцах почти ничего не осталось, только маленькие косточки фаланг. На самой кисти мяса сохранилось больше. Кириллу показалось, что он разглядел маленьких, бойких червячков, разъедающих остатки руки. Ладонь трупа бережливо закрывала глаза, защищая их от. … О боже!

Кирилл в ужасе снова отпрянул. Попытался встать. Из горла непроизвольно вырывалось паническое мычание. «Заживо. Его сюда закопали заживо!» – сверкнула очевидная догадка.