© Нина Филиппова 2019

© Интернациональный Союз писателей, 2019

Филиппова Нина Александровна

Родилась и окончила школу на Камчатке.

После окончания Казахского политехнического института работала по специальности в Алма-Ате. Затем, после окончания Курсов организаторов кинопроизводства при Госкино КазССР, – на киностудии «Казахфильм» в должности замдиректора картины. После Высших курсов сценаристов и режиссёров при Госкино СССР в Москве – кинодраматург (мастерская Валерия Фрида).

До экрана дошли два полнометражных сценария: один – на студии Ролана Быкова в Москве, другой – в Алматы на коммерческой студии «Фортуна».

Полумрак комнаты охраняли чёрные шторы на окнах. От сквозняка тяжёлый бархат иногда лениво покачивался, и солнечный свет вливался между портьерами. Самад лежал на диване и, кажется, спал. Тихо открылась белая дверь, вошёл старший брат в костюме и при галстуке. Он что-то искал, сначала осторожно, потом всё больше раздражаясь, расталкивая книги на полках, стуча дверцами шкафов, наконец он подошёл к столу и торопливо достал из-под блюда с ягодами свой научный труд по математике.

– Зачем тебе понадобилась моя диссертация? – Он пролистывал страницы и понемногу успокаивался. – Если всё время лежать, лежать, лежать… я не понимаю, зачем жить?

– Иди, брат, иди! – приподнял голову Самад, – труд сделал из обезьяны человека. Может, и тебе повезёт.

– А ты уже и такую надежду потерял? – ухмыльнулся брат, поправляя галстук.

– Моей перспективы в мартышкиных надеждах нет.

– Приятных сновидений, – пожелал брат и вышел.

Самад вздохнул, встал и отодвинул портьеру. Солнце ослепило его. День был в разгаре. Внизу под окнами раскинулась рыночная площадь – людской водоворот, разноцветный, шумный. Самад помахал обеими руками белокурой девушке внизу, но она не заметила его. Он опустил штору, и из полутьмы комнаты к нему приблизились чёрные глаза матери:

– Сын, – Губы её брезгливо искривились, – какие у тебя планы с этой… – она показала за окно, – Белобрысой?

Самад покраснел и выпалил:

– Я люблю её, мы поженимся.

– Она русская! – Рассмеялась мать и задумалась. – Это ужасно. Тогда ты мне не сын.

Самад остановился перед зеркалом, изучая своё припухшее и снова побледневшее лицо:

– М… М…

– Ты ведь ни одного экзамена в жизни не сдал! – Высокие брови матери поднялись. – И только благодаря мне заканчиваешь университет!

– Напиши приказ об отчислении – ты проректор.

– Я просто не понимаю тебя! У тебя есть нормальная невеста! Послушная, красивая девочка, дочка премьера! А это и перспектива, и дом, и надёжность!..

– Мама, мне ведь, в сущности, ничего не надо. Не надо мне ни жены, ни дома, ни перспективы твоей, ни мамы, ни папы! Мне всегда надо было другое.

– Что же это тебе надо было? – холодно улыбнулась мать, и он медленно оглянулся на неё, направляясь к выходу:

– Это то, где другой дом и другая перспектива, и другая жена…

Она вцепилась сыну в руку, уловив в глазах его какую-то странную неподвижность. Её пальцы, удерживающие его, побелели:

– Что это? Что ты выдумал?!

Он хотел сделать что-нибудь ненавистное, но лишь выговорил тихо:

– Это любовь.

Она с ожиданием смотрела ему в глаза.

– Это любовь, мама, – повторил он, и дверь закрылась за ним.

Мать отвела штору, увидела, как Самад подошёл к своей белокурой подруге, как они сели в машину с надписью «Киносъёмочная», и усмехнулась.

На выезде из города навстречу «Киносъёмочной» выбежал крупный человек в расстёгнутой рубахе и босиком. Водитель кивнул в его сторону:

– Это а-Моисей, администратор. А-заберём?

Моисей сел к ним в машину, погладил себя по голому животу и обратился к водителю:

– Васька, дай сандалии. Я твою пиротехнику перевернул. Сегодня снимем без дыма.

Водитель протянул ему обувь. Была жара. В окне мелькали тополя, между ними мигало небо. Моисей надел сандалии и, подняв свой томный взор, с такой страстью скользнул по телу белокурой подруги Самада, что ту бросило в жар.

– Авва Отче! – обалдел Моисей. – Откуда такое?!

Его восклицание повисло в воздухе, и он спросил у водителя:

– Неужели из ребра? – Он повернулся к Самаду, но тот уставился в окно.

Машина остановилась у ворот особняка, за которым заснеженные горные вершины вырастали из светлой зелени предгорий. Водитель Вася показал Самаду на артиста, который стоял на самом солнцепёке, и предложил:

– Вот он. Позвать?

– Нет. Я подожду.

Костюмерша застёгивала армейские бутсы на ногах артиста, ассистенты вешали на него бронежилет, автомат, гранаты, ножи, пистолеты…

– Ручного истребителя у меня нет, а здесь за-азатвор а-заедает, – сказал Вася и вручил артисту последнюю винтовку. Артист натянул на лицо чёрную маску и отчеканил, дыша в лоб режиссеру:

– Ванька-Встанька, серия «Встать-305».

– Раздевайся! – раненой птицей вскрикнул режиссёр. – Васька! Забери у него все пушки!

Через минуту, когда с артиста, как с ёлки, слетели все виды вооружения, режиссёр хлопнул его по голой груди: мышцы от шлепка напряглись бронзовыми узлами.

– Это то, что надо. Во-от! – Режиссёр показал на улыбку артиста. – Вот главное оружие! Теперь грим.

Когда суета улеглась, Самад окликнул:

– Ариф!

– Привет! – Артист заметно обрадовался и подошёл. – Чёрт! Ты бледен, как смерть. Не болеешь?

– Нет. Ничего. Астма, как и в детстве. – Самад привлёк к себе белокурую девушку. – Это Катерина.

– О! – не скрыл восхищения артист.

– Познакомься, – сказал ей Самад, – это мой друг. С детства. Теперь вот артист. А раньше он спасал меня от шпаны и от родителей.

– Вы в главной роли!.. – задохнулась от волнения Катерина.

Самад сорвал ей голубой цветок, но, выросший словно из-под земли, Моисей потянул Катерину за собой, сначала легонько, потом настойчивее и… когда они совсем затерялись в садовом цвету, артист спросил:

– Ты давно с ней?

– Второй год.

– Любишь её?

– Больше злюсь, что почти не владею собой, – Самад понюхал сорванный цветок.

Гримёрша усадила артиста под яблонькой и принялась рисовать ему тоны, тени, шрамы…

Самад, в ожидании его, расположился на траве и стянул с себя стильную майку. Несмотря на высокий рост, сложением он был как мальчик: гладкое смуглое тело без единого волоска и без единого мускула.

После съёмок он привёз артиста на свою обширную дачу. Уже на подходе было слышно, как гремела музыка. Прямо перед входом парочка любителей древности в звериных шкурах застыла в йоговских позах, далее возлежали молодые люди в оранжевых простынях. Тройка энтузиастов с перьями на бёдрах и просто пижоны курили анашу, изредка выплывали аскеты в семейных трусах и валенках на голых ногах…

Из дымной завесы возник Моисей:

– Вас зовут Самад? Шикарная дача! И музыка! Фа-баду-да-пу-пу-пу… Джими Хендрикс, кажется? – Моисей бесцеремонно разглядывал Самада с головы до ног. – Чёрт! Эта блестящая змейка на вашей сорочке! Если бы не ваши глаза… я решил бы, что вы стиляга… Кожаные штаны, – Моисей хлопнул Самада по бедру. – Такое обтекаемое тело…