– А вы чем-то похожи на главного героя в «Идиоте», – отметила ты.

– Спасибо. Но при всей моей любви к князю Мышкину я не хотел бы ему уподобляться. Он… Он бесполый. Уж лучше Рогожиным, чем князем, поверьте. Да и что князь без Рогожина? Он же не живёт, а лишь созерцает мир, наблюдает со стороны. Живёт Рогожин – он земной человек. А Мышкин – представитель Неба, небожитель. И они друг без друга никуда. Один живёт, другой оправдывает. И Рогожин только ему верит, только с ним делится: «Смотри, как я поступаю. Смотри…». Так только Богу говорят.

Ты слушала и пила зелёный чай. Я никак не мог остановиться:

– Рогожин – благоразумный разбойник, а князь – Спаситель. Вместе на кресте висят. Человек и Бог. Также это у Алёшеньки с Митей в «Карамазовых» просматривается – один бестелесный, другой земной. Мышкину и Алёше Рогожины и Мити дороже и нужней любых других людей. Как Богу разбойник…

Тебе, видимо, наскучило, и ты меня прервала:

– Спасибо. Интересно вас слушать, но мне пора.

Ты долго не давала мне расплатиться за свой чай, а потом просила показать дорогу до Квартала Палисадников. Жила ты недалеко – в семи велосипедных минутах от моего дома, столько же от церкви и столько же от места моей будущей работы – очень удачно – так что в будущем я даже умудрялся за час обеденного перерыва побывать у себя дома, у твоего общежития, в храме и вовремя вернуться за рабочий компьютер.

Из этого километрового квадрата «дом – работа – церковь – ты» – на данный момент осталась лишь диагональ «дом – церковь»: ты теперь за четыреста вёрст, а работу я бросил из-за этой повести. Допишу, устроюсь заново.

Тебе столько же, сколько моей дочери. Я шёл домой и огорошенно пытался осознать, как это отразится на нашем знакомстве. Почему разница не в пять, не в десять лет? «Почему сразу двадцать два года?» – задавал я вопрос то ли себе, то ли миру.

– Почему ты так задержалась?

– Почему ты поторопился? – ответил я за ту тебя, которая могла бы мне возразить.

– Но это же не 100 лет. И даже не 30. Мы же встретились.

На это та ты, которая могла бы что-то ответить, промолчала.

Повод подойти к вечно спешащей и занятой девушке второй или третий раз подряд найти не всегда просто. А без него быстро становится заметно, что тебе от неё что-то нужно. Особенно когда девушка легка как птица и летит так высоко, что ей постоянно открываются всё новые и новые горизонты и виды. Для этого нужно самому уметь летать и летать легче и виртуозней – иначе её ни догнать, ни притянуть к себе её взоров.

Ты лебедь. С большими и белыми крыльями. Останавливать тебя – что стрелять из лука из прибрежных камышей, пока ты отдыхаешь на водной глади и кормишься.

Я стоял посреди храма и перебирал в уме возможные предлоги подойти к тебе снова.

– Рита, ты хотела бы научиться играть на фортепьяно? – озарила мою голову пролетавшая мимо идея, когда меня поприветствовала приходской библиотекарь.

Рита была моего возраста, красива и самоуверенна. Она легко пошла мне навстречу:

– Я всю жизнь мечтала играть на рояле.

– Хочешь преподавателя?

– Да. У меня, правда, пианино нет.

– Купим, – не задумываясь пообещал я, выискивая тебя в очереди на целование креста. – Сейчас приведу тебе учителя.

Литургия закончилась, ты долго продвигалась к кресту, затем к центральной иконе, и я в ожидании топтался у входных дверей. Повод был найден и довольно удачный. Лишь бы меня никто теперь не окликнул и не подошёл.

Наконец ты стала приближаться к выходу, и мы встретились.

– Галя!

– С праздником вас!

– Галя, у меня есть для вас ученица. Пойдёмте со мной.

Не давая опомниться, я взял тебя за руку и потянул за собой. Ты поддалась и позволила провести себя через весь храм по лестнице на второй этаж. Рита уже сидела за библиотекарским столом и выписывала одной женщине маленькую стопку книг.

– Вот, познакомьтесь: Галя, Рита. Учитель и ученица.

– Очень приятно… – начала ты.

– Галя из Славянска, а у Риты нет голоса, – неудачно пытался острить я.

– Почему же? У вас прекрасный голос, – обратилась ты к растерянно улыбающейся Рите.

Она стала оправдываться, что у неё ещё нет инструмента, что она подумывает его вскоре приобрести. Подошла старшая Ритина дочь и плотного сложения парень, который пытался за ней ухаживать. Мы с ним уже месяц демонстративно не здоровались друг с другом, но тут по инерции вдруг обменялись рукопожатием, и я представил тебе и его:

– Это Кузьма. – И быстро добавил всем: – Нам пора.

Затем, обратился к тебе:

– Бежим?

Снова схватил тебя за руку и потянул к лестнице. Проходя через кухню, на ходу представил тебя готовившей кофе добрячке Лии:

– Галя – студентка. Мы возьмём пару бутербродов в дорогу?

На улице ты, опомнившись, выхватила свою руку и сказала:

– Спасибо, но бутерброды – это лишнее. Хорошего вам дня!

– Галя, можно хотя бы до метро проводить?

– Хорошо, но только до метро, – уступила ты чисто из вежливости.

Мы двинулись через площадь Чайковского до северного входа в подземку. Я завёл речь о частных уроках, и, видимо, это была больная тема для тебя, потому что, пройдя мимо станции, ты не остановила меня, и мы шагали всё дальше и дальше. Ты делилась тем, что из-за ремонта главного здания музыкальной школы, классы и инструменты перевезли в другой филиал, что находился гораздо дальше от центра, и многие частные ученики были потеряны – никто не хотел ездить на периферию. Минут через семь, уже возле моста, ты очнулась и заметила:

– Мы же договаривались только до метро. До свиданья.

Как только ты удалялась, меня отпускало и появлялось явное ощущение музыки. Музыки невыраженной, неслышимой, но осязаемой. Она чувствовалась ещё при тебе. Ею был пронизан весь воздух. В твоём присутствии приходилось делать вид, что её нет, что я ничего не слышу, кроме проблемы потерянных учеников. Необходим был серьёзный, умный вид делового человека. Но как только ты прощалась и подростковой, мальчишеской походкой шагала дальше, скрывать своё глупое счастье было уже необязательно. Волны невидимого мелодичного моря разливались по всему городу. Дома и люди окрашивались в лёгкие пастельные тона. А впереди уже сияло новое воскресенье, новая встреча, в которой не было никаких сомнений.

«Это что, ловушка?» – спрашивал я в общий эфир. И тут же сам убеждал себя: «Нет. Всё под контролем. Голова на месте. Я только поухаживаю за тобой чуть-чуть, подружусь. Разве нельзя дружить с красивой?».

На этот вопрос не отвечалось. Но я охотно уверял весь окружающий мир в том, что всё происходит само, естественно.

«Ненадолго! Хотя бы ненадолго! Хорошо?» – пел я и договаривался с миром в незримых волнах. И во всём звенело согласие.

Пролетела неделя незаметно. Молитвы в храме лились мягко, радостно. Я находился в полной уверенности и почти не следил за тобой. После литургии ты, благодушно улыбаясь, покинула храм. Я догнал тебя уже за метро – погода располагала к пешей прогулке. Когда ты обернулась, благодушие так и оставалось на лице – ты была хорошо настроена.

– Галя, вы были на здешнем балете? – спросил я, не давая тебе опомниться. – Это, конечно, не Большой и не Мариинский, но хореограф здесь тоже с мировым именем.

– Да, я уже видела «Отелло», – без всякого восторга ответила ты.

– Но это совсем не то. Это современная постановка, и вам наверняка не понравилось, а есть другой балет. Вот возьмите: «Щелкунчик» хоть и в новой постановке, но в классическом стиле, – я протянул тебе два театральных билета: – Сходите с какой-нибудь подругой.

На добродушном лице проступила растерянность и тут же сменилась горделивым возмущением.

– Нет, я не возьму. Спасибо, но я не пойду.

– Галя, пожалуйста. Это же ничего особенного. У меня оказались эти билеты, а я уже раза три его смотрел.

– Тогда давайте я заплачу за один билет.