Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Только я надеюсь, что ты не рассчитываешь на какие-то особо шикарные условия, – добавил он.

– О нет! – заверил я его. – Я благодарен за возможность работать с вами.

– Ха! «Возможность» – далеко не первое слово, приходящее на ум людям, когда они прикидывают, не поработать ли с нами! Мы живем, скажем так, непритязательно, а работы чертовски много.

– Для меня это не проблема.

Каждый день мы принимали лихорадочные звонки от людей, у которых не было никакой юридической помощи, зато даты казней уже стояли в расписании и быстро приближались.

– Ну на самом деле можно даже сказать, что мы живем более чем непритязательно. Скорее, даже бедненько… может быть, даже так: едва перебиваемся, сводим концы с концами, побираемся, гроши считаем, не знаем, что нас ждет завтра…

Мне не удалось скрыть обеспокоенность, и он рассмеялся:

– Это просто шутка… типа того.

Далее Стив перешел к другим темам, но было ясно, что он всем сердцем и разумом болеет за осужденных, оказавшихся в бедственном положении и сталкивающихся с несправедливым обращением в тюрьмах. В общении с человеком, чья работа была столь мощным двигателем его жизни, было что-то глубоко жизнеутверждающее.

Когда я той зимой прибыл в SPDC, в штате комитета работали всего несколько поверенных. Большинство из них были бывшими судебными адвокатами по уголовным делам из Вашингтона, которые приехали в Джорджию разгребать нараставший кризис: осужденные смертники не могли получить помощь адвокатов. Эти мужчины и женщины, чернокожие и белые, все примерно лет тридцати с хвостиком, общались друг с другом с той теплотой, которая отражала общую миссию, общую надежду и общий стресс, вызванный трудностями, с которыми они столкнулись.

После многих лет запретов и отсрочек на Глубоком Юге снова начали совершаться казни, и у большинства людей, сидевших в тюрьмах смертников, не было ни адвокатов, ни права на консультирование. Нарастали опасения, что людей вскоре будут убивать, даже не давая рассмотреть их дела умелым юристам. Каждый день мы принимали лихорадочные звонки от людей, у которых не было никакой юридической помощи, зато даты казней уже стояли в расписании и быстро приближались. Я никогда в жизни не слышал голосов, полных такого отчаяния.

Когда я начал практику, все были крайне добры ко мне, и я сразу почувствовал себя как дома. SPDC располагался в центре Атланты, в Хили-Билдинг – шестнадцатиэтажном здании в стиле «готического Возрождения», выстроенном в начале 1900-х, которое уже существенно обветшало и постепенно теряло арендаторов. Я сидел в комнатке со сдвинутыми в круг столами вместе с двумя адвокатами и занимался бумажной работой, отвечал на звонки и искал информацию по правовым вопросам для наших юристов. Я только начал привыкать к офисной рутине, когда Стив попросил отправиться в тюрьму смертников и переговорить с осужденным, на встречу с которым больше ни у кого не было времени. Он объяснил, что приговор тому человеку вынесен уже больше двух лет назад, и пока у комитета нет адвоката, который взялся бы за его дело; моей задачей было донести до этого человека одну простую весть: в следующем году вас не убьют.

Я ехал по фермерским полям и лесам сельской Джорджии, повторяя вслух то, что должен был сказать, встретившись с приговоренным. Снова и снова тренировался проговаривать свою вступительную речь.

«Здравствуйте, меня зовут Брайан, я студент из…» Нет, не так. «Я студент-юрист из…» Нет, опять не так. «Мое имя – Брайан Стивенсон. Я юрист-стажер из Южного комитета защиты заключенных, и мне дано распоряжение сообщить вам, что в ближайшее время казнены вы не будете»… «Вас не смогут казнить в ближайшее время»… «Нет никакого риска, что вскоре вас казнят». Нет, все не так!

Я продолжал репетировать выступление до тех пор, пока не притормозил у ограды, угрожающе щетинившейся колючей проволокой, и белой башни охраны Диагностической и классификационной тюрьмы Джорджии. В офисе тюрьму называли просто – «Джексон», так что вид ее настоящего названия на вывеске был неприятен: оно казалось клиническим, даже психотерапевтическим. Я припарковался, дошел до входа в тюрьму и ступил внутрь главного здания с его темными коридорами и разделенными дверьми холлами, где металлические решетки перегораживали все возможные пути входа и выхода. Интерьер не оставлял никаких сомнений в том, что это место мрачное и суровое.

Я прошел по коридору-туннелю в специальную зону для свиданий. Каждый шаг звучал зловеще, эхом отражаясь от кафельного пола, надраенного, без единого пятнышка. Когда я сказал сотруднику, ведающему свиданиями, что я помощник адвоката, присланный для встречи с приговоренным к смертной казни, он воззрился на меня подозрительно. Я был одет в свой единственный костюм, и нам обоим было ясно, что костюм этот знавал лучшие времена. Глаза сотрудника тюрьмы изучали мою водительскую лицензию долго и испытующе, потом он наклонил голову и заговорил:

– Ты не местный.

Это было скорее утверждение, чем вопрос.

– Нет, сэр. В смысле, я работаю в Атланте.

Позвонив в офис начальника за подтверждением, что мой визит запланирован должным образом, он наконец пропустил меня, бесцеремонно ткнув пальцем в сторону комнатки, в которой должна была состояться встреча.

– Не заблудись там; не могу обещать, что мы станем тебя искать, – предостерег он.

Комнатка для свиданий была площадью около двух квадратных метров; в ней были несколько табуретов, привинченных к полу. Все предметы были сделаны из металла и надежно закреплены. Перед табуретами от тонкой рейки до самого потолка была натянута проволочная сетка. Пока я не вошел в комнату, она представляла собой пустую клетку. Во время свиданий с родственниками заключенные и их гости должны были сидеть по разные стороны от внутренней проволочной сетки; они разговаривали друг с другом сквозь ее ячейки. Посещения адвокатов, в отличие от них, были «контактными свиданиями»: нам обоим предстояло сидеть в одной части комнаты, чтобы обеспечить большую приватность беседы. Комнатка была мала, и мне казалось – хоть я и знал, что это не так, – будто она становится меньше с каждой секундой. Меня снова одолело беспокойство, что я недостаточно подготовился. Согласно расписанию мне предстояло общаться с клиентом один час, но я не представлял, как можно заполнить тем, что мне известно, хотя бы пятнадцать минут. Я сел на один из табуретов и принялся ждать. Спустя пятнадцать минут, с каждой из которых нервозность только нарастала, я наконец услышал звон цепей по другую сторону двери.

Ты первый человек за два с лишним года с тех пор, как я попал в тюрьму для смертников, который не такой же смертник, как я, и не охранник. Я так рад.

Вошедший, казалось, нервничал еще сильнее, чем я сам. Он глянул на меня, лицо его исказила встревоженная гримаса, а когда я в ответ уставился на него, торопливо отвел взгляд. Он так и стоял у порога комнаты, словно не желая входить. Молодой, опрятный, коротко стриженный афроамериканец – чисто выбритый, среднего роста и телосложения, в яркой, чистой тюремной форме. Он сразу же показался мне неуловимо знакомым – как все парни, с которыми я рос, школьные друзья, люди, с которыми я вместе играл в спортивные игры и занимался музыкой. Как любой человек, с которым я разговорился бы на улице о погоде. Охранник неторопливо снял с него оковы – сначала наручники, потом ножные кандалы, – а затем вперился в меня взглядом и сообщил, что у меня есть один час. Похоже, он чувствовал, что мы с заключенным оба нервничаем, и наш дискомфорт доставлял ему некоторое удовольствие. Охранник ухмыльнулся мне, резко развернулся и вышел вон. Металлическая дверь с грохотом закрылась за его спиной, и отзвук гулкого удара сотряс все небольшое пространство комнаты.

Осужденный все так же стоял, ближе не подходил, а я не знал, что мне делать, поэтому подошел к нему сам и протянул руку. Он осторожно пожал ее. Мы сели, и он заговорил первым.

2
{"b":"661289","o":1}