Выражение его лица отражало гамму моих чувств – сочетание гордости и невозможности поверить. Финч хорошо учился, зимой был зачислен в университеты Вандербильта и Вирджинии. Но поступить в Принстон было маловероятно. Зачисление стало результатом множества решений – например, записать Финча в Виндзорскую академию, одну из самых престижных и суровых школ Нэшвилла, когда ему было всего пять. С тех пор мы всегда ставили на первый план образование нашего сына, по необходимости нанимали лучших репетиторов, прививали ему любовь к искусству, посетили вместе с ним почти все уголки земного шара. За последние три года мы успели отправить его в поездку по Эквадору, в велосипедный лагерь во Франции и на курсы морской биологии на Галапагосских островах. Я, конечно, отдавала себе отчёт, что мы обладаем несомненным финансовым преимуществом перед другими абитуриентами, и отчего-то чувствовала себя немного виноватой (особенно когда выписывала чек в фонд университета). Но я сказала себе: одних только денег недостаточно, чтобы попасть в Лигу Плюща[3]. Финч усердно поработал, и я им очень гордилась.

Думай об этом, сказала я себе. Думай о хорошем.

Кирк вновь смотрел в телефон. Я достала свой, вошла в Инстаграм. Подружка Финча, Полли, только что выложила фото их обоих с подписью: Мы крутые, юхуху! Клемсон и Принстон, встречайте!

Я показала фото Кирку, зачитала вслух несколько комментариев с поздравлениями от детей наших друзей, которые часто заявлялись к нам домой.

– Бедная Полли, – сказал Кирк. – Всё это и семестра не продлится.

Я не совсем поняла, что, по его мнению, станет причиной – расстояние между Южной Каролиной и Нью-Джерси или просто недолговечность юных чувств, но что-то пробормотала в знак согласия, стараясь не думать об упаковке от презерватива, которую недавно нашла у Финча под кроватью. Не то чтобы это меня удивило, мне просто взгрустнулось при мысли о том, как быстро он вырос и как сильно изменился. В детстве он был таким болтуном, таким не по годам развитым ребёнком, всегда до мельчайших подробностей выкладывал мне, как прошёл его день. Я знала о нём всё, он ничего не скрывал. Но с переходным возрастом пришла некая отчуждённость, которая так и не прошла, и в последнее время мы общались очень мало, как бы я ни старалась сломать барьеры. Кирк убеждал меня, что это нормально, когда мальчик готовится покинуть гнездо. Ты слишком беспокоишься, всегда говорил он мне.

Я убрала телефон обратно в сумку, вздохнула и сказала:

– Ну, ты готов?

– К чему именно? – спросил он, допивая бурбон. Мы повернули на Шестую авеню.

– К нашей речи, – уточнила я, имея в виду его речь, во время которой буду стоять у него за спиной и морально поддерживать.

Кирк недоумённо посмотрел на меня.

– Речи? Напомни-ка, что это опять за раут?

– Надеюсь, ты шутишь?

– Трудно всё это удержать в голове.

Я вздохнула и сказала:

– Раут фонда «Надежда», милый.

– И на что же мы надеемся? – спросил он с ухмылкой.

– Предотвратить случаи суицида, – ответила я. – Мы – почётные гости, забыл?

– Это ещё почему? – удивился он, и это начало меня раздражать.

– Потому что мы проделали большую работу по привлечению в Нэшвилл специалистов психологической помощи, – оттарабанила я, хотя мы оба знали: дело тут в пожертвовании на пятьдесят тысяч долларов, которые мы перевели в фонд прошлым летом, когда покончила с собой новенькая ученица Виндзора. Даже спустя столько месяцев мне было слишком тяжело осознать то, что произошло.

– Да шучу я. – Кирк погладил меня по ноге. – Конечно, я готов.

Я кивнула, думая, что Кирк всегда готов. Всегда на высоте. Самый уверенный и рациональный человек из всех, кого я знаю.

Минуту спустя мы приехали в отель. Молодой красивый камердинер распахнул нам дверь, оживлённо поприветствовал.

– Вы останетесь на ночь, мадам? – спросил он. Я ответила, что приехала только на раут. Он кивнул, протянул мне руку, и я, расправив складки чёрного кружевного платья, направилась к ковровой дорожке. И тут же увидела Мелани, окружённую стайкой друзей и знакомых. Как обычно. Она рванула ко мне, на ходу расточая воздушные поцелуи и комплименты.

– Ты тоже красотка. Новые? – спросила я, коснувшись кончиками пальцев самых роскошных в мире бриллиантовых серёжек.

– Винтажные, но получила только что, – ответила она. – В качестве извинения от сама знаешь кого.

Я улыбнулась и осмотрелась в поисках её супруга.

– Кстати, а где Тодд?

– В Шотландии. Поехал с друзьями играть в гольф. Помнишь? – Она закатила глаза.

– Да, точно, – ответила я, думая, что с глупыми увлечениями Тодда, должно быть, нелегко мириться. В этом плане он был хуже Кирка.

– Придётся тебе поделиться со мной этим господином, – заявила Мелани и повела плечами, когда Кирк, выйдя из машины, подошёл к нам.

– Уверена, он возражать не будет, – ответила я с улыбкой. Как того требовал приличный флирт, Кирк кивнул и расцеловал Мелани в обе щёки.

– Ты великолепна, – сказал он.

Она улыбнулась, поблагодарила его и внезапно воскликнула:

– О господи! Я узнала потрясающие новости! Принстонский университет! Представляю, как вы гордитесь!

– Ну да. Спасибо, Мел… А Бью уже принял окончательное решение? – поинтересовался Кирк, переводя разговор на сына Мелани. Они с Финчем дружили с первого класса, и, в общем-то, это стало главной причиной, почему мы с Мел так сблизились.

– Скорее всего, Кентукки, – сказала Мелани.

– Полная стоимость? – спросил Кирк.

– Половина. – Мелани просияла. Бью учился средне, но великолепно играл в бейсбол, поэтому получил предложения от нескольких университетов.

– Всё равно впечатляюще. Поздравляю, – сказал Кирк.

Меня годами преследовало неприятное чувство, что Кирк завидует успехам Бью по части бейсбола. Он часто называл Мелани и Тодда надоедливыми, слишком хвастливыми. Но сейчас ему легко было держать лицо: в конце концов, Финч оказался круче. Принстонский университет круче бейсбола. Во всяком случае, так считал мой муж, и я это знала.

Когда Мелани метнулась поприветствовать очередного друга, Кирк объявил, что отправляется на поиски бара.

– Хочешь выпить? – спросил он, галантный, как всегда в начале вечера. Это к концу он порой начинал вредничать.

– Да. Но я пойду с тобой, – ответила я, желая быть с ним рядом, пусть даже среди толпы. – Можно мы не будем оставаться тут до поздней ночи?

– Конечно. Не вопрос. – Кирк обвил рукой мою талию, и так мы вошли в блистающее фойе отеля.

Вечер прошёл как обычно, начавшись с коктейлей и тихого аукциона. Мне, по большому счёту, ничего не хотелось, но я напомнила себе, что все деньги пойдут на благотворительные цели, и приобрела коктейльное кольцо с сапфиром. Потягивала «Совиньон блан», вела светские разговоры, напоминала Кирку, чтобы не пил слишком много.

В определённый момент зазвенели колокола к обеду, бар перестал обслуживать гостей, и мы прошли в роскошный зал, где были накрыты столы. Нам с Кирком досталось место в самом центре, в окружении трёх супружеских пар, которых мы знали довольно хорошо, и Мелани, весь вечер развлекавшей меня язвительными замечаниями по поводу декора (цветочные композиции были расположены слишком высоко), кухни (опять курица?), слишком ярких красных и бордовых нарядов соучредителей раута (почему никто не подумал, как это будет смотреться?).

Когда армия официантов внесла шоколадный мусс, соучредители представили меня и Кирка, сказав несколько слов о том, какой вклад мы внесли в работу этого и многих других фондов. Я села как можно прямее, чуть занервничав, когда услышала слова «итак, без лишних церемоний – Нина и Кирк Браунинги».

Зрители зааплодировали, мы с Кирком встали и прошли к невысоким ступенькам, ведущим на сцену. Рука в руке, поднялись по ступенькам. Моё сердце колотилось от волнения – мне было неловко чувствовать себя в центре внимания. Когда мы поднялись на подиум, Кирк вышел вперёд и взял микрофон, а я стояла рядом, изо всех сил сводя лопатки и натянуто улыбаясь. Когда аплодисменты стихли, Кирк начал речь, сперва поблагодарив соучредителей, потом представителей различных обществ, других меценатов и всех вкладчиков. Потом перешёл к причине, по которой мы здесь сегодня собрались, его тон стал серьёзным и мрачным. Я смотрела на его чёткий профиль и думала, как же он красив.