Ладно, давайте начнем.

Мы прибыли на формировку в феврале 1943 года. Мне трудно сказать, проводился ли какой-то особый отбор в бригаду. К нам прибыли сотни курсантов из Томского пехотного училища и Ишимского пулеметного училища. Рота ПТР, например, в большинстве своем состояла из кадровых дальневосточников. Все ребята в ней были богатыри, под два метра ростом. Они таскали тяжеленное ружье ПТР как пушинку. Прибыли к нам и направленные сразу из военкоматов комсомольцы-добровольцы, еще не принимавшие присяги. Почти все десантники находились в возрасте восемнадцати – двадцати двух лет. У нас было всего несколько тридцатилетних солдат.

Самое странное, что среди нас встречалось очень мало людей с фронтовым опытом или тех, кто был направлен в десант после лечения в госпиталях. Инструктора ПДС – не в счет. Не было среди нас и участников Вяземского десанта. Оказались считаные единицы людей, воевавших в пехоте в дивизиях ВДВ на Дону и в бригадах под Киевом. Так что передать нам опыт прошлых десантов с предельной честностью, по сути дела, оказалось некому.

Национальный состав бригады представлял в широком диапазоне весь Советский Союз: русские, украинцы, казахи, армяне, татары, грузины и так далее. У нас даже имелся свой грузинский самодеятельный хор. Было непропорционально много евреев. Попали к нам и ребята, призванные из Средней Азии, которые хорошо владели русским языком.

Уже через две недели после прибытия в бригаду начались прыжки с парашютной вышки в Мытищах. Параллельно мы изучали подвесную систему парашюта. Прошло еще две недели, и уже в районе Медвежьих Озер начались прыжки с аэростата. В корзину аэростата сажали инструктора, и трех десантников тросами поднимали на высоту 1200 метров… и, как говорят, – «пошел!». Так прошел еще один месяц, и у нас начались прыжки с ТБ-3 с разных высот.

Народу много разбилось на учениях?

Кладбище мы за собой оставили большое. Было три крупных трагедии во время подготовки десанта. В ТБ-3 «набивали» для прыжков до 50 человек. Когда первый раз отрабатывали ночное десантирование на лес. Многие угробились и многие покалечились. Один раз, кажется, в 3-м батальоне, по ошибке сбросили часть ребят в воду широкого озера. Все они потонули.

Еще у нас случилась неудачная выброска при шквальном ветре в соседней бригаде. Об этой неудаче я не могу рассказывать, так как не помню точных деталей этого происшествия, и зря не хочу что-то сообщать. Как потом шептались – летчиков за этот сброс просто расстреляли по приговору трибунала. Но так ли это было на самом деле и что там конкретно произошло, я не вспомню уже сейчас…

Да и на простых тренировочных прыжках часто бились. Стропы у ребят путались… Все тренировочные прыжки совершались с основным и запасным парашютом. Но хочу заметить, что парашютно-десантная подготовка в бригаде была поставлена хорошо и грамотно. Инструктора во главе с Белоцерковским оказались суперпрофессионалами. Чтобы избавить нас от страха прыжка, они постоянно демонстрировали нам какие-то сложные, чуть ли не акробатические прыжки. Парашюты-то ведь у нас были не только с принудительным раскрытием. Дошло до того, что в самолет рядом с будущими десантниками садились врачихи с бригадного санбата и прыгали вниз, держа в руках букетик цветов и тем самым показывая нам пример. Вы же знаете мужскую психологию: «как это баба прыгнула, а я не смогу?!»

Как поступали с «отказчиками»? Какая прыжковая «норма» существовала?

Всех «отказчиков» на формировке без долгих разбирательств отправляли в штрафные роты.

Понимаете, не все бойцы хотели быть десантниками. Находились и такие, некоторые предпочитали скорее смерть на земле в пехотном бою, чем красоваться мертвым со значком парашютиста на гимнастерке.

Я помню первый прыжок с аэростата. Лебедки подняли «корзину». Первым должен был прыгать здоровенный мужик, лет тридцати пяти. Инструктор дает команду: «Пошел!». Мужик оцепенел от страха, руками за край «корзины» вцепился, лицо – белое как стена. Инструктор орет: «Не прыгнешь, в штрафную пойдешь!» Солдат окаменел. И вдруг щупленький инструктор каким-то резким движением выкидывает солдата через дверцу «корзины».

Мы сразу поняли, что с нами шутить не будут.

Прыгнули, приземлились. Смотрим: идет этот мужик, целый и счастливый, и заявляет: «Здорово получилось!» В моем подразделении служило несколько ребят, которые попали к нам после фронта. Один из них оказался даже орденоносец. Они так и не смогли преодолеть страх прыжка. Десант – он не для всех.

Кто служил в батальонах, сделали по пятнадцать – двадцать прыжков, мы же, истребители танков – по десять прыжков.

Но встречались и такие, которые сделали всего по одному или два прыжка… Были такие…

Скажу одно: перед прыжком в тыл врага «отказчиков» в бригаде не было. Все пошли на смерть.

Какая была стрелковая подготовка десантников?

Стрелковая подготовка была на уровне. Противотанковый дивизион имел на вооружении карабины, в батальонах было автоматическое оружие. Стреляли мы много, патронов не жалели. Причем стрелять на научили метко. Но я не помню такого, чтобы кто-то из нас ходил со снайперской винтовкой.

Ориентирование в ночном лесу проходили?

Было и такое. Нам объяснили, как читать карту. Например, нас, радистов, развозили по парам по лесам. Мы должны были выйти на связь друг с другом, а потом достичь заранее определенной точки встречи. Подобные учения были как ночные, так и дневные. Мы их всегда ждали. Особого контроля за временем выполнения этого учебного задания не проводились. Так мы, помню, повадились ходить в деревушки для того, чтобы у крестьян самогоночки попить и так далее.

Насколько сильной была дисциплина в Вашем дивизионе? Как солдаты относились к командному составу?

Сказать, что дисциплина была «драконовской», я не могу, но и вольницы особой не наблюдалось. Командир нашего дивизиона оказался сущим зверем. Подходит кто-нибудь к нему с докладом и уже заранее знает, что сейчас командир наорет на него, обматерит него до пятого колена, пообещает расстрелять и т. д. И не важно, с чем к нему солдат обратился. Он на нас орал просто «на автомате». Его ненавидели.

Под стать ему был еще один мизантроп – старшина дивизиона. Этот успел разок побывать в тылу врага. Он производил впечатление психически больного человека. Носил на ремне финку с красивой наборной ручкой. Как напьется, так начинает «выступать»: «Я немцев голыми руками душил!» Те из нас, кто уже был на передовой, ему не верили, насмотрелись уже на подобные типажи. Как-то это старшина перепил лишнего и «по пьяному делу» ударил одного из комбатов. После этого поехал старшина в штрафную роту – «немцев голыми руками душить». Вообще, у нас была одна мера наказания – «в штрафную», с нами не церемонились и не цацкались. Как-то двое наших десантников «увели» на станции Щелково мешок муки из вагона и завалились отмечать удачу к знакомым женщинам. Их быстро вычислили и присудили им три месяца в штрафной.

Из командного состава дивизиона своей человечностью и порядочностью выделялся начальник штаба капитан Маркин. Ему очень повезло или очень не повезло перед самой выброской в тыл… Сейчас объясню, о чем идет речь. Его ординарец Леша Анкундинов чистил маркинский пистолет, сидя за столом. Раздался случайный выстрел, и пуля попала сидевшему напротив Маркину в ногу. После этого начштаба отправили в госпиталь, в Днепровский десант он уже не попал.

Отношения между простыми десантниками были братскими. Но один такой «товарищ» потом меня в плену немцам выдал на погибель.

Проходили ли десантники специальную или диверсионную подготовку? Были ли занятия по рукопашному бою?

Вы, наверное, по молодости фильм «В зоне особого внимания» любили смотреть? Из нас не готовили Рембо. Мы были обычной пехотой, «пушечным мясом». Просто это «мясо» умело прыгать с парашютом и обучалось ведению боя в условиях окружения. О каких инструкторах по рукопашному бою вы спрашиваете?