– Черлок колючий!

Девушка расставила колени – бутон упал на пол. Цветок тут же подхватывает подскочившая бойкая красотка:

– Угадано! Колючий черлок!

Экстаз всколыхнул толпу.

– Не носом – напарьем опознал, по шершавости! Колюч-то черлок!

– А то нет? Оголовком коснулся – и ясно!

– Сколь говорено – на черлок не играть!

– Она нарочно выбрала черлок: аж два отгада!

– Сговорились!

– Вы чего ополоумели? Шершавость! А то там, помимо черлока, ничего колючего нет?!

Споры перекрыл крик: сперва сдавленный, потом – разнёсшийся во всю силу. Восторженно-бешеное соитие! девушка, сладострастно прогибая спину, запрокинула голову – шапка кудрей скрыла от меня профиль счастливца, который безоглядно старателен. Заразительно-жаркая спешка самозабвенно действующих тел! Кругом молчание. Сколько минут прошло? Пять? Больше?.. Вдруг тихий голос произносит слева от меня:

– Зачем об загадке сговариваться? – коренастенькая знакомая смотрит мне в глаза задумчиво, без улыбки. – Надо – я с месяцем сговорюсь! Буду его просить, почувствую себя звёздочкой горячей, и он пошлёт мне отгадчика желанного – на любую загадку, на любой цветок!

Мужчина рядом с ней одобрительно смеётся, переминается с ноги на ногу от желания.

– Поглянь, как пахтают масло! Насчёт загадки, может, и сговорились, но черлок он сам честно отгадал. Главное – вон как оба-то довольны. Заяц с топотком, гусь с гоготком, а скок до упора – завсегда не от вора! – мужчина, встав позади девушки, обнимает её, покряхтывая, прижимает к себе выпуклые ягодицы, но она высвобождается, берёт меня за руку, увлекает к выходу.

Оборачиваюсь: пара завершила действо и застыла. Моя спутница глядит на блаженно изнемогших со жгучим сопереживанием; до чего меня тянет поцеловать её! Мы выходим наружу, впереди вырисовываются широкие смутные пятна. Глаза после яркого света не сразу схватывают очертания кустов.

Воздух невозмутимо тих, нас обволакивает густая душноватая теплынь. С озабоченно-деловитым гудением пролетел жук. Мне представляется, что он подвыпил, но крепко помнит о некой важной цели. Девушка приблизилась к кустам и, отстраняя рукой ветви, вошла в прогалину; иду следом. Где-то близко в листве ворохнулась, чуть пискнула птица.

Я несколько раз уже прикоснулся к телу моей спутницы, теперь тронул ладонью её плечо, но она не остановилась. Путь нам преградил плетень с одичало разросшейся по обе стороны высокой травой. Девушка осторожно пошла вдоль плетня, открыла калитку, мы оказались среди яблонь.

– Добро пожаловать или от ворот поворот! – было вдруг сказано со зловещей издёвкой.

Я страдал, не понимая, отчего отношение ко мне стало иным. Хотелось думать: нет-нет, это не всерьёз! Ночь дышала истомой и что, казалось бы, могла сулить, как не упоение? Нас обступал сад, за деревьями темнел дом, чью шиферную крышу выбеливал свет луны. Та, кого я в мыслях уже страстно ласкал, направилась к постройке: по виду, летней кухне. У двери порывисто прошептала мне:

– Не злись, но не нравишься ты больше!

– Что я сделал не так? – мой голос дрожал, и я едва не выругал себя от досады.

– Только полезь… – произнесла она с угрозой и повернула голову в сторону дома, – окна открыты, отец и мать спят чутко – сразу вскочат.

Я молчал, невыразимо страшась одного: что придётся уйти. Она шептала:

– Сперва не нахальничал, смотрел на нас, будто перед тобой незнамо какие бесстыдницы. А как никто не видит, начал прилипать. Ишь! Я этого не люблю!

– Милая… – прошептал я покорно и елейно и принялся нанизывать одно ласковое выражение на другое…

Она следила за мной: обнажённая, ладная, угрюмо насторожившаяся.

– Не улестишь! Мне твои слова – против души! Вы, городские, – люди притворные.

– Не городской я вовсе! В маленьком посёлке вырос.

– Но теперь-то в институте учишься…

– Это вина моя?.. – прошептал я жалобно.

Она бросила запальчиво:

– Студент-умник! Будешь в институте своим подружкам рассказывать, какие деревенские девки бесстыжие, да и дуры ещё! как ты им головы кружил.

Негодующая прелесть вошла во флигелёк, включила электричество и плотно закрыла дверь перед моим носом. В отчаянии я невольно возвёл глаза к небу. В нём стоял твёрдо очерченный месяц, лучились звёзды, испуская волны какого-то сладко будоражащего магнетизма. Смятение и горчайшая тоска внезапно родили во мне позыв к творчеству, стало слагаться стихотворение… Минуло минут десять, четверть часа. Я легонько постучался.

– Скребёшься, как котяра! – прозвучало ехидное. – А запора-то нет у двери.

Я нажал на неё и попал в летнюю кухню. Сбоку у окошка стоял стол; у стены напротив, на покрытой тулупом лавке, полулежала моя любовь, она опоясалась чистым кухонным полотенцем.

– Студент-студентяра! – произнесла с наигранной враждебностью.

Вдохновение, владевшее мной, пробудило во мне отвагу. Я стал решительно делать то, чего хотелось. Снял, уронил на пол рубашку, за нею – брюки; предварительно извлёк из заднего кармана и положил на стол записную книжку с авторучкой, которые всегда имею при себе.

Моя пригожая легла на тулуп ничком, приподняла свою развитую попку и сделала вид, будто пытается рукой натянуть на ягодицу краешек полотенца. Волевым усилием я оторвал взгляд, присел на табуретку и принялся записывать мою импровизацию. Девушка смешливо наморщила носик.

– Поросячья ножка торчит, а он пишет!

– Что, что? – вырвалось у меня. – Как ты сказала?

– Подруга называет такие поросячьими ножками.

– Какие – такие? – спросил я обеспокоенно.

– Эдакие! У неё узнай! – и насмешница искушающе-игриво повиляла попкой.

Подавив стон, я неимоверным напряжением заставил себя сосредоточиться на стихе; зачеркнув несколько слов, вписал новые. Ненаглядная села на лавке, развела ноги и, перед тем как прикрыть её ладошкой, продемонстрировала мне.

– Дай, что написал!

Я вырвал из записной книжки листок, встал перед хозяйкой, прошептал заискивающе, как только смог:

– Хорошая… дотронься – и дам…

Она прикоснулась к моему стоячему фаллосу, кратко и дразняще потеребила, затем, завладев листком, стала читать вслух:

Произнеся последнее слово, девушка зажмурилась от остроты эмоций – я заметил движение губ и помог её ручке найти то, что было безмолвно названо. Подушечки пальчиков замерли на налитой зудом головке. Моя рука, несмотря на увёртку чаровницы, с которой она несколько запоздала, добралась до промежности, тронула волосяной покров. Неудержимо повлекло затейливо понежничать с переполненной нектаром, но теперь её владелица умело сопротивлялась, предпочитая пока пиру чувств их дегустацию.

– Как ты написал – копытце? – прошептала с горловым смешком.

Я прервал ласки и по памяти прочитал две строки.

– Хочешь, – хихикнув, спросила она, – покопытить заливную?

– Хочу-ууу!..

Велев мне пристроиться сверху нужным образом, она взяла штуку и, притронувшись ею к заветной, стала с моей помощью проделывать то, что я знал как «дразнение». Теперь процедура имела новое обозначение: моя возлюбленная с блеском показала творческий дар. Вознесённый на седьмое небо, я обогатился также выражением «пончик с разрезом»… Наконец-то мне дали угоститься им до счастливой отрыжки. Немного позже любимая сказала: