========== -0- ==========
Тёмная осень наступила раньше холодного и густого ноября. С горечью смерти, траурным чёрным и тихим плачем близких.
Себастьян Альбу никогда не любил похороны.
Но уважал горе других и необходимость последнего прощания с близким человеком. Хотя сам бы предпочёл в такие моменты остаться один — в том числе, будь он на месте того, кому отдают последние почести.
Старое кладбище недалеко от Бухареста покрылось тонким слоем пожухлой и сухой листвы, а на одежде и волосах оседала приятная влага.
Себастьян стоял чуть позади всей толпы собравшихся, молчаливый и спокойный, в стёганой куртке поверх толстого тёмно-серого свитера. Почти чёрного — как и положено на похоронах, к тому же свитер отлично грел даже в промозглые дни.
Сейчас он размышлял, простит ли бабушка Анка рассыпанный рядом с её могилой пепел или лучше дождаться окончания церемонии. Почему-то казалось, что она не против. Или просто горьковатый табачный дым вписывался в монотонные слова священника, тонкие вуали и притянутый откуда-то запах дыма. Может, где-то жгли листву.
К бабушке Анке в семье всегда относились своеобразно. Деда Себастьян никогда не знал — он умер от рака ещё до его рождения, и его уже никто не смог заменить. С тех пор Анка жила одиноко, ни с кем особо не общалась и, кажется, совсем не расстраивалась по этому поводу.
Шептали, что в ней слишком много цыганской крови, которая побуждает к тёмной магии и наговорам. Говорили, она верила в призраков и танцевала с ними в лунные ночи.
Себастьян с детства запомнил сухие ладони в сетке морщин, их ломкое тепло, тёмные глаза, которые смотрели на него, маленького, и сладковатый запах фиалок.
А ещё отдаленные голоса сказок. Про тёмный лес, крадущий души, про стылый туман и потерянных между миром живых и мёртвых. Про то, что кровь их семьи всегда сильна. Для чего или кого — Себастьян не знал.
От зыбких воспоминаний и странного чувства, что за ним кто-то наблюдает, Себастьян резко обернулся. Здесь только семья — или те, кого он ею считал.
Кроме Бенджамина, его брата.
Тот наверняка сейчас прощается с бабушкой Анкой своими методами, которые включали в себя крепкий виски и какой-нибудь тусклый и тёмный бар.
Себастьян вздохнул и закинул голову к хмурому небу, нависшему так низко над кладбищем, серыми надгробными плитами и скорбью.
В отличие от Бенджамина, он был обязан присутствовать здесь. В конце концов, он наследник дела отца, погибшего десять лет назад. Тот, кем матушка могла гордиться и рассказывать на званых вечерах. Старший Альбу, так рано повзрослевший — так она говорила и считала. Себастьян не всегда понимал, что она имела в виду. Он просто делал то, что нужно.
Тогда тоже все собрались на кладбище, но горе было совсем иным. Разъедающим изнутри, оно рвало и шипело раскаленными угольками, на которых плавилось само сердце Себастьяна. Он знал — как и у Бенджамина.
Наконец, все потянулись к воротам кладбища. Себастьян постоял ещё немного, дожидаясь, пока останется совсем один. И всё-таки достал из кармана шерстяных брюк пачку сигарет и коробок спичек. Покрутил в пальцах тонкую палочку и чиркнул по чёрной полоске. Лёгкий ветерок сбивал вспыхнувший огонёк, но Себастьян упрямо зажёг сигарету, вдохнул горький дым.
Опустился на корточки и неожиданно для самого себя прошептал:
— Мне кажется, бабушка Анка, ты не хотела бы гнить в земле. Я не знаю, правда ли, что о тебе говорят, но ты всегда оставалась вольной птицей в нашей семье. Немного пепла и огня — не лучше ли сгорать дотла, чем лежать под толщей земли?
Ему показалось, что ветер взметнулся как-то слишком сильно, зашуршал среди опавшей листвы по аллее между старых дубов.
Мёртвые всегда остаются мёртвыми — в это Себастьян верил. И сейчас жалел, что не навещал бабушку Анку чаще, чем полагалось семейными мероприятиями. Кажется, последний раз они виделись несколько лет назад, и то мельком. Детские воспоминания оказались куда ярче.
Вот только две недели назад бабушка Анка покинула свой огромный пустующий особняк и приехала в Бухарест навестить семью. Позвонила дочери и настойчиво попросила о встрече.
Себастьян так и не успел с ней повидаться. Она выскользнула из этого мира тихо и незаметно — во сне. Как сказали врачи, просто настало её время. Возможно, так и было. Хрупкая, маленькая, в ореоле чуть вьющихся седых волос, она словно растворилась в своих историях о том мире, что скрыт от глаза обычных смертных.
Неважно, верил в это Себастьян или нет. Но сейчас он жалел, что не успел хотя бы обнять её и услышать тихое ворчание, какой он высокий или слишком худой. Только кости крепкие.
Роняя седой пепел на могилу, Себастьян в одиночестве прощался с бабушкой Анкой.
От продувного и холодного ветра хотелось закутаться плотнее в свитер, сунуть руки в тёплые объёмные перчатки и скорее уже рвануть по дорогам города, но Себастьян знал, что его не поймут, если он незаметно выскользнет с кладбища.
Мама всегда шутила, что его манера бесшумно появляться и незаметно исчезать сродни колдовству. Себастьян лишь пожимал плечами, не считая нужным что-то объяснять.
Сейчас ему всё время казалось, что кладбище касается его, липнет не только листвой к подошве высоких ботинок, но и к рукам и спине. Неуютно и стыло. В сами кости и кончики пальцев.
Мама с дядей ждали его около ворот, пока остальные торопливо рассаживались по машинам скорее от осеннего холода. Эйш Альбу, единственная дочь Анки, даже в горе выглядела безупречно. Тонкое чёрное узкое платье шло её сухощавой высокой фигуре. Всегда прямая осанка, аккуратно уложенные светлые волосы, которые она уже какое-то время подкрашивала в бледно-сиреневый. Сдержанность в движениях, как и во всём после смерти мужа. Воплощение холодного достоинства.
В терпеливом ожидании, о которое можно было случайно порезаться, Эйш держала под руку брата своего покойного мужа и неторопливо курила тонкую сигарету. Пауль Альбу щурился на серый дневной свет осени и, возможно, держался за Эйш больше, чем она за него. Когда Себастьян подошёл к ним ближе для достаточно вежливой громкости разговора, она стряхнула немного пепла на влажный асфальт и немного резко спросила:
— Себастьян, где твой брат?
— Это важно?
— Вся семья в сборе, между прочим. А у него, как и всегда, никакого уважения к моему горю.
Себастьян не обратил никакого внимания на эти слова. Бенджамин игнорировал любые семейные мероприятия и не собирался менять свои привычки и на этот раз. А уж чем он занимается — и вовсе не касалось никого из родственников.
Но если вдруг кому-то требовался Бенджамин, звонили Себастьяну. Единственному, кто представлял, где может проводить время его младший брат. Впрочем, отчитываться ни перед матерью, ни перед дядей он не собирался.
От молчания Себастьяна мать передёрнула плечами и поджала губы под кружевом чёрной вуали.
— В любом случае, — немного с хрипотцой в голосе продолжил дядя, закладывая в густую бороду набитую трубку, — передай ему, что с вами обоими хотел поговорить юрист по поводу завещания бабушки Анки.
— Завещания?
— Да. Как мы недавно узнали, она оставила вам обоим во владение свой особняк. Только вам. С условием, что вы не будете его продавать или избавляться ещё каким-либо образом.
Себастьян такого не ожидал. В конце концов, ему хватало дел и с семейным бизнесом сети кофеен, чтобы ещё заниматься благоустройством давно пустующего дома.
— Я передам Бену. Пожалуй, сейчас поеду к нему сразу.
На самом деле Себастьян просто хотел сбежать.
Подальше от промозглого ветра и уныния вокруг. Горе у каждого своё. Его — пахло осенними тропами и горькими ветрами.
Матушка натянула тонкие кожаные перчатки и явно поколебалась, не зная, уместно ли коснуться сейчас родного сына. Себастьян сам легонько обнял её и поцеловал в макушку. Всё тепло между ними втиснуто в выдуманные условности в голове Эйш Альбу. В такие моменты Себастьян жалел, что всё уже не будет как раньше.
