Как-то я красил стены в комнате. Несносно гудели машины, и я закрыл окно, устав от шума. На улице было морозно и свежо, в комнате – жарко и душно. Я изрядно выдохся и пошёл отдохнуть на кухню. Вечерело.

В дверь позвонили. Я никого не ждал и был в достаточной степени удивлён. За дверью, вот так замечательный сюрприз – Дарвин!

– О! Чарльз Робертович, здравствуйте, дорогой мой! Заходите, пожалуйста! Какими же судьбами?

Дарвин улыбнулся своими седыми бородой и усами, снял соболиную шапку и вошёл в мою квартиру. Расцеловались.

– Здравствуй, дружок, здравствуй. Проездом из экспедиции еду, вот, гостинец привёз тебе.

Дарвин протянул мне небольшую авоську с продуктами.

– Да, тут уж и сыры итальянские, да ничего же себе, их сейчас и не достать вовсе! Спасибо, Чарльз Робертович. Не разувайтесь, у меня ремонт идёт, пойдёмте на кухню уже… ради бога! – мы с Дарвином переглянулись, замолкли, потом заржали, как прусские кони.

Прошли на кухню, Дарвин сел за стол. Я поставил греться чайник. Такой гость, ну, сейчас пойдёт беседа!

– Чарльз Робертович, рассказывайте!

В этот раз он ехал из Арктики, хотел самолётом из Мурманска до Москвы, но билетов не было, пришлось тридцать шесть часов поездом колесить.

– Это кто там пришёл? – из комнаты раздался голос тестя.

– Дарвин! – крикнул я. В ответ послышался звук, не имеющий средств для письменного отображения в русском языке, что-то среднее между «а» и «я». Очень протяжный, очень хитрый и, в своём намерении, очень неприятный.

– Это тесть, ремонт помогает делать… вроде как.

Дарвин понимающе улыбнулся, мол: «Ничего, всё понимаю, сам был с обеих сторон». Тесть зашаркал на кухню.

– Товарищ натуралист приехал, здрасьте!

Дарвин встал, я представил его отцу супруги. Чайник вскипел, я заварил чай. Меж тем, мой гость продолжал рассказывать о своём путешествии. Я предложил тестю чая, он отказался, но решил перебить занимательную речь великого учёного:

– Это ж ты сказал, что мы от обезьянки-то произошли, да?

– Помилуйте, я такого никогда не говорил. Обезьяноподобный предок – это вовсе не современная обезьяна.

– А, ну, да. Да. Конечно.

Дарвин заговорил дальше, сделав вид, что ничего не произошло. Тесть поднялся и пошёл к кухонной столешнице. За моей спиной громко плюхал пакетик с чаем, оттуда же, как бы невзначай, раздалось:

– А, вот, я уже семьдесят лет живу, а пока не видел, чтоб обезьянка-то в человека превратилась.

Дарвин начал терять терпение, проехав в поезде тридцать шесть часов, ему вовсе было не до споров с вредным стариком:

– Вы поймите, семьдесят лет для эволюции – это ничто, тем более для таких сложных видов. И я ещё раз говорю, мы не от обезьяны произошли, а от общего предка, он может и не похож был на современную обезьяну. Неужто, в советских школах этого не преподавали?

– Да как ты смеешь так о советском образовании говорить, паскуда?! Я тебе сейчас покажу происхождение видов! Проститутка из британской академии наук! – Дарвин не выдержал и начал боксовать тестя: левой в подбородок и тут же короткий боковой по печени – сразу видно, англичанин – знает бокс.

– Прекратите это безумие, вы что, краски нанюхались?! – я полез разнимать драку, и тут на меня снизошло – я же не женат!

Как-то я служил лендлордом. Очень мне это нравилось, потому что я любил феодалить крестьян. И замок мне мой тоже очень нравился, так же как лошадь и доспехи. Василич, мой главный феодальный слуга обычно чистил мне этот доспех до такой блескоты, что у поварихи Софьи голова заболевала, пока она несла суп в обеденный зал, от солнечных зайцев. Но, говоря о зайцах, охотиться я не любил, но очень любил рыбалку.

Как-то раз я взял свою удочку, червей, Василича и пошёл на сельский пруд, ловить бычка. Всё катилось к вечеру и всё моросило. Никого на пруду не стояло, что мне было радостно, так как все крестьяне хребтились в полях на уборочных работах. В другое время, я бы, вместо рыбалки, поехал крестьян по полю погонять, но, в такую погоду, грех было не порыбачить. Спустившись по песчаному оврагу к берегу пруда, я стал осматривать деревню на другой стороне. Похрюкивали свиньи, шипели гуси, дома серели на фоне серого неба. Пока я разминался и высматривал место в пруду, где порыбнее, Василич снаряжал удило.

– Ваше милордейшество! Червяк разбежался.

Это что за глупость, подумал я, чтобы червяк разбежался? Он же ползает. Я заглянул в червярный сундук. И правда, ни одного червя не осталось. Ну что делать, Василичу рыбы теперь не достанется целую неделю, будет знать, как с феодальной собственностью безалаберничать.

– Экий ты, Василич, растеряха. Пойдём червя добывать.

Василич осмотрел берег вокруг себя, почесал блох в голове.

– Пойдёмте где поземлише, тут, в песке, червя не сыскать.

– Эх, никакой рыбалки из-за тебя нет, Василич!

Мы двинулись по песчаному берегу в сторону деревни. Местные свиньи почуяли незнакомцев и притаились. Дойдя до свиного загона, я остановился напротив одной пороси. Он смотрел мне в глаза. Никому на моей земле не дозволено смотреть мне в глаза, тем более так нагло, сбоку. Но было в этом юном храбреце что-то такое, что заставило меня уважать его. Подрастёт, станет оруженосцем. А потом мы его съедим.

– Ну, вот, здесь и покопать можно, только лопаты нет.

Василич снова почесал блох. Я бы предложил ему копать руками, но я понимал, как важен прогресс для блага государства и не мог дозволить своим подданным обратиться к старым, глупым методам ведения хозяйства. Я наказал Василичу раздобыть лопату в соседнем доме – так как земля моя, крестьяне мои, то инструмент этих крестьян (по наивысшему праву) мой. Через пару минут Василич явился со старой, испачканной в земле и каких-то баребухах, лопатой.

– Копай, Василич, пока рыба не заснула!

Снова почесал блох:

– Ваше милордство, а червярный сундук то забыли.

И, правда, забыли, подумал я. Делать нечего, придётся мне изъявить свою высокую волю и сходить за ним, покуда Василич будет копать. Ведь если послать его, то никакой рыбалки не будет, да и высока вероятность, что он опять напьётся под кустом и умрёт. Знаю я эти низшие сословия.

– Ладно уж, глупость ты такая, пойду за тебя принесу его.

Я отправился обратно, дождь усилился, что-то жутко тяжёлое огрело меня по голове. Моё тело упало, и я увидел Василича, замахивающегося лопатой в направлении моей шедевральной головы:

– За что, Василич!?

– Ах ты, сука феодальная, будет тебе рыбалка на бычка!

После двух ударов я умер и оставил должность лендлорда. Тело моё так и не нашли, но, говорят, что свиньи в этом году были особо жирные, много крестьяне с них сала напасли – очень радовались.

– Давайте ещё раз. Я правильно понимаю, что вы завещаете все своё имущество, а именно *перечисляется имущество* своей сестре?

– Совершенно верно.

– Вы знаете, в первый раз абсолютно здоровый молодой человек, которому ещё нет тридцати, составляет у меня завещание.

Мехлис разводит руками в ответ нотариусу, спрашивает "всё ли это?" (это было всё), благодарит за оказанные услуги и выходит из кабинета.

На улице пасмурно и душно, машины стоят в пробке, и это очень нравится молодому человеку, потому что средства передвижения не двигаются, а он – двигается и обгоняет их. На часах десять утра, и он обгоняет машины на работу:

Сначала поздороваться с коллегами, потом в стол – там заявление, число, подпись, потом – к начальнику. Начальник совещается, Мехлис ждёт за дверью и улыбается. Потому что ему нравится увольняться. Это его второе увольнение – после него, конечно, надо отработать пару недель, но Мехлис уже разрывает связь с местом работы, уже чувствует себя в другой среде, в новой, неопределённой. Тех, кого эта среда пугает, Мехлис жалеет. Надменно.