Кинжал вращался в тонких белых пальцах. Всё быстрее и быстрее — так, что мелькание длинного лезвия уже слилось в единый сверкающий круг. В ярко-голубых глазах Лавинии, которая, сидя на смятых шёлковых простынях, забавлялась с оружием, горели азартные огоньки, а её обнажённая грудь часто вздымалась.

Рихо, лежавший чуть поодаль на постели, ширина которой позволила бы, пожалуй, устроить на ней с комфортом человек шесть, не мог не признать, что открывавшееся ему зрелище кажется весьма привлекательным. Он любил и оружие, и красивых женщин… Хотя, честнее было бы сказать, что он любил Лавинию — со всеми её милыми или опасными и невыносимыми привычками.

— Осторожнее, — буркнул Рихо, приподнимаясь на локте. — Он острый, пальцы можно откромсать на раз-два.

— Ты пробовал? — поинтересовалась Лавиния, всё-таки перестав играться с оружием и тут же ловко перебросив его уже в левую руку.

— Пробовал. Не на себе, конечно, — чёрные глаза Рихо не выражали ровно ничего. Но на его смуглом лице с резкими чертами бахмийского полукровки появилась мерзкая ухмылка.

Лавиния подумала, что подобные слова из уст офицера Чёрных Гончих прозвучали довольно ожидаемо. Хотя от этого — не менее пугающе. Вот только вместо страха она чувствовала медленно охватывавший тело жар, заставлявший твердеть розовые соски на её маленьких грудях, а язык — начинать неторопливо облизывать пылающие губы.

— Поверю твоему опыту, — хрипловато откликнулась Лавиния на реплику Рихо. И резко выбросила левую руку назад, отправляя клинок из саффенской стали в недолгий полёт. Обернувшись, с удовлетворением заметила, что кинжал крепко засел в обитой золотистым атласом спинке дивана, куда она, собственно, и метила.

— Напомни мне, чтобы я всегда стучался, заходя в твои комнаты, — протянул Рихо. Лавиния так и не поняла, было в его словах больше насмешки или уважения.

Впрочем, сейчас её это не так уж и волновало. Слегка оскальзываясь на шёлковых простынях, Лавиния подползла к своему собеседнику поближе и тут же обвила Рихо руками, прижимаясь грудью к его горячей смуглой коже.

Их губы встретились — привычно жёстко, не примериваясь, торопясь и растягивая удовольствие одновременно. Сладко, словно мёд, поднесённый на лезвие кинжала.

Рихо никогда не был терпелив, но и Лавиния не хотела медлить. Опрокинутая сильными руками поперёк разворошённой постели, она распласталась на спине, послушно разведя бёдра.

Ненадолго зажмурила глаза и коротко, рвано выдохнула, вслепую наткнувшись ладонью на большой рубец от свежей раны на левом боку Рихо, наспех и не до конца залеченной магией. «Подарок» с последнего задания, с которого совсем недавно вернулись Рихо и Габриэль. Напоминание о том, что любая её встреча с Рихо может легко оказаться последней. На землях Эллианы мог сейчас царить мир, но для Чёрных Гончих война никогда не заканчивалась.

И это было лишним поводом для того, чтобы вновь жадно найти обветренные губы Рихо, нежно коснуться пальцами его скулы и зарыться ладонью в жёсткие чёрные пряди волос, которые он всегда отращивал немного длиннее, чем полагалось церковникам.

А потом — удовлетворённо, но ещё не вполне — вздохнуть, ощущая, как Рихо медленно входит в неё. Ни о чём не думая, плавясь, растекаясь и ярко вспыхивая с каждым его новым движением. И, в то же время — понимая, что только в такие моменты она чувствует себя настоящей. Не коварной Белой Львицей Фиеннов, обольщавшей врагов своего отца, усыпляя их бдительность. Не несчастной пешкой в водовороте игр за судьбы континента. Только женщиной, любимой, любящей и безмерно счастливой. Пусть и знающей, что счастье её невыносимо хрупко и недолговечно.

Чувствуя, как разожжённый огонь заполняет её всю, вцепляясь тонкими пальцами в кожу ничуть не возражавшего против этих яростных ласк Рихо, стремясь слиться с ним воедино ещё сильнее и понимая, что это уже вряд ли возможно, она готова была отдать ради этих минут всю Эллиану и все короны континента. Но знала, что никто не предоставил бы ей такого выбора. И поэтому просто кричала — хрипло, счастливо и бесстыдно — деля с Рихо наслаждение так полно, будто бы они сделались единым существом.

***

— Это просто кошмар! Я теперь месяц спать не смогу! Похудею, подурнею и лишусь клиентов! А с церковником теперь и за бочку золота не лягу!..

Девушка, застывшая на фоне освещённого фиорским ярким утренним солнцем большого окна, выглядела настоящим воплощением негодования. Но — торопливо одевавшийся Габриэль не мог этого не признать — довольно миловидным воплощением.

Её слегка вьющиеся тёмно-рыжие волосы в беспорядке рассыпались по плечам, большие широко расставленные карие глаза метали молнии, а на слегка присыпанном веснушками загорелом курносом личике была написана неподдельная ярость. Свою тонкую белую блузку девушка не успела зашнуровать, так что распахнутый ворот открывал правое плечо и существенную часть пышной груди. Больше же из одежды на Эве, фиорской куртизанке и любовнице Габриэля Глациеса, не было ровным счётом ничего.

Но разъярённую Эву это нимало не смущало. А вот успевшему не только натянуть штаны и пристегнуть к поясу ножны с мечом, но и надеть чёрный мундир церковного воинства Габриэлю больше всего сейчас хотелось провалиться сквозь землю.

Не от стеснения, вызванного созерцанием прелестей Эвы, разумеется. В конце концов, зелёным мальчишкой Габриэль давно уже не был, да и эти самые прелести успел изучить в подробностях. Но вот то, что произошло сегодняшним утром, вызывало у него отчаянное желание постучаться собственной дурной башкой об оклеенную шёлковыми обоями в алых розочках стену Эвиной спальни.

— Кто бы мог подумать, что ты захочешь меня прирезать! — продолжала бушевать Эва, словно бы в подтверждение этих слов притрагиваясь пальцами к длинной царапине у себя на шее. — А я-то ещё не верила Камилле, когда она мне говорила, что церковники все двинутые, и я допрыгаюсь! Думала, она мне просто завидует!

— А не надо было пытаться меня во сне душить!.. — бросил в ответ Габриэль. И тут же замолк, понимая, как жалко это прозвучало. Нет, стоило просто признать, что Эва права, во всём права! Ему ещё отчаянно повезло, что он спросонья смог разобраться, кто перед ним, и девушку действительно не прирезал! После такого осталось бы только и себя по горлу тем же кинжалом.

— Я не душить хотела, а поцеловать! — притопнула босой ножкой Эва. — Думала тебе, идиоту, понравится! Кто ж знал, что ты, чудовище церковное, за клинком полезешь! Чтоб на тебя самого теперь все девчонки с ножами прыгали, а не с поцелуями!

Разразившись этой тирадой, Эва вновь упёрла ладони в бока и свирепо уставилась на Габриэля, готовясь и дальше отстаивать своё мнение в жарком споре.

Но тут же поняла — что-то пошло не так. Вместо гневной отповеди ответом ей послужил только грустный и потерянный взгляд светло-голубых глаз.

— Я понимаю, почему ты злишься. Думаю, делаешь ты это совершенно справедливо, — очень спокойно сказал Габриэль. — Похоже, что я и вправду становлюсь опасен. Сейчас я уйду, и больше не причиню тебе неприятностей. И ещё… бочки с золотом у меня, конечно, нет. Но, возможно, это хотя бы чуть-чуть загладит мою вину, — он протянул Эве чёрный бархатный кошель.

Она, как зачарованная, взяла мешочек, содержимое которого весело звякнуло. Вряд ли там была медь или даже серебро. Уж в Фиорре-то все, так или иначе, догадывались, чьим сыном был знаменитый Ледяной Меч Церкви. Отпрыска дома Фиеннов с трудом можно было представить себе в роли скупца.

Взвесив в ладони весьма солидную, судя по всему, прибавку к средствам, которые она скрупулёзно откладывала, мечтая однажды превратиться во владелицу собственной таверны, а то и какого-нибудь более доходного заведения, Эва точным броском отправила кошель прямо в раскрытое окно. А потом, не давая Габриэлю опомниться, со всей силы залепила ему пощечину.

Габриэль от удара не уклонился и руку Эвы перехватывать не стал. Хотя только Трое знали, каких усилий ему подобное стоило. И последовавшую за этим ещё одну пламенную речь Эвы о том, что она спала с ним исключительно из-за его «премиленькой мордашки», а он со своими деньгами плюнул ей в душу, выслушал с невозмутимым видом.