Трофимова вздрогнула и схватилась за правый бок.
– Извините, Викентий Витальевич, – смутилась она, неловко вытягивая из кармана узкого пиджачка трясущийся сотовый. – Я его на вибрацию поставила и забыла совсем.
– Ничего, ничего, Алина Леонидовна, – живо отозвался Викентий, с любопытством на нее поглядывая, – мне было приятно.
И сообразив, что сморозил что-то не то, испуганно уткнулся в бумаги.
Но Алина его уже не слышала.
– Привет, Маргош, – произнесла Алина в трубку. – Подожди, я сейчас найду место потише.
Звонила школьная подруга Рита, или Маргоша, или Ритуля.
Ей нельзя говорить: «Зайду в кабинет». Наличие у Алины кабинета ее ранит.
Со второго класса по поручению классного руководителя Алина ее «тянула». Были двоечники, были отличники. Алина, разумеется, была отличницей и очень положительной серьезной девочкой. Рите, напротив, тройки ставили из жалости.
Когда она выходила к доске или отвечала с места, то так тяжко молчала, соображая, и так невпопад вымучивала слова, а потом так горько рыдала, что их учительница, пожилая Ольга Никифоровна, не выдерживала пытки и быстро ставила ей тройку в журнал. Даже иногда гладила по головке, подойдя к рыдающей нескладехе.
На уроках физкультуры Рита была нелепа и все время отставала и мазала, чем бы они ни занимались и куда бы ни целились.
Илья Семенович, их учитель пения, страдальчески морщился, слушая Ритины рулады. Попытки обучить ее нотной грамоте тоже успехом не увенчались, и Илья Семенович терзать ее прекратил, высказавшись, что соловьи нотной грамоты не разумеют, однако поют дивно. Пошутил, наверное.
Алина долбила с ней простые и десятичные дроби, а потом, сообразив, что Ритуля не знает таблицу умножения, долбила таблицу умножения. Они хором повторяли правила про «жи» – «ши», ударные и безударные и перенос по слогам. Они учили английский алфавит и паст индефинит.
Алина не очень-то с ней церемонилась. Орала на нее за тупость, хорошо, что не колотила. И переживала каждый раз, когда подопечную тащили к доске или когда всем классом писали контрольную по математике или дурацкие тесты по ОБЖ. Зато Ритины тройки постепенно из «слабых» становились «твердыми», потом среди них начали мелькать четверки, а сама Рита уже не рыдала, уткнувшись мокрым носом в парту.
Все это началось во втором классе и продолжалось до самого девятого. Учителя облегченно вздыхали, а Риткина мама на Алину буквально молилась. Дочку она растила одна и была женщина простая и постоянно занятая. Тетя Тамара водила троллейбус.
Окончив девятилетку почти на одни четверки, Рита пошла учиться в колледж, и это стало апофеозом всей их педагогическо-воспитательной деятельности. Рита решила учиться на провизора, одолела вступительные экзамены и доучилась до последнего курса, защитив диплом и получив специальность.
Сейчас она работала старшим лаборантом на фирме по производству лекарственных препаратов, а недавно ей еще доверили курировать и склад готовой продукции. Поэтому жизнью своей она была вполне довольна. Если, конечно, Алина не проговаривалась случайно о своем кабинете, о своей машине и об их общей с родителями трехэтажной даче.
Когда Алина наконец устроилась за своим столом и снова сказала «аллё», то в трубке рыдали. Алина решила, что обворовали Ритулин склад и теперь всю растрату вешают на нее, Ритулю. Или она потеряла деньги, которые копила на шубу. Или ее бросил парень.
– Ты что ревешь? – спросила она сердито. – Парень бросил?
– Еще бы ему не бросить! – агрессивно прорыдала Ритка, а потом, запнувшись, спросила: – А ты откуда знаешь? Звонили тебе? Кто? Кто тебе звонил? Тебе Сергей звонил?
– Радова, успокойся. Как он мог мне звонить, если мы с ним не знакомы? Что у тебя случилось? Отвечай четко и без истерик.
– Я бы посмотрела на тебя, как бы ты сама смогла без истерик, если бы твоя мать такое устроила! – проорала ей в ответ Рита и очень серьезно завыла.
Алина фыркнула. Понятно, очередной Риткин закидон. С тетей Тамарой опять поругались из-за ерунды какой-нибудь.
Хотя, с другой стороны, с чего бы им ругаться, если они теперь отдельно живут? Тетя Тамара замуж вышла и покинула их с Риткой однушку, чтобы дочка могла наладить личную жизнь. Какая все-таки она классная тетка!
– Моя идиотка-мать зарезала отчима, – вдруг внятно произнесла Ритка.
– Что?! – не поняла Алина. – Что?! Я не поняла, говори громче!
– Мать своего Шурика зарезала. Кухонным ножом, – повторила Рита громче. – А на следствии сказала, что приревновала его ко мне. Что я перед ним задом крутила и она не могла этого больше терпеть.
– То есть крутила задом ты, а прирезала его она? – пыталась вникнуть Алина, все еще надеясь, что это дурацкий Риткин розыгрыш. Или что Ритке приспичило выяснить, поверит или не поверит подруга детства, что тетя Тамара на такое способна.
– Ну, – подтвердила Ритка, – а кого? Ну не дочь же резать? Хоть и дрянь порядочная, а все же дочь. Ты представляешь, это она так следователю сказала! Не захотела меня, дрянь такую, жизни лишать!
Тут спокойствие ее покинуло, и Ритка опять взвинтилась:
– На кой фиг мне сдался этот ее старый козел!? Мало того что она его пришила, так еще и в отделение сама пошла, а там гадости про меня наговорила! И Сергей от меня ушел! Сразу же, как я ему про мать рассказала.
Послышались всхлипы, всхлипы усилились, и Ритка отсоединилась.
Алина поняла, что, во-первых, Ритка не шутит, а во-вторых, с ней истерика. Значит, надо ехать и разбираться на месте. Ё-моё.
Алина немного повозилась с замком и решительно толкнула дверь. Вошла в чужую темную прихожую. Хлопнула ладонью по выключателю и осмотрелась. Здесь она не была ни разу, да и бывать не планировала. Но – надо.
Квартира, естественно, была опечатана, но подруга Марьяна разрешила проникнуть, так уж и быть.
С Марьяной они подружились еще на юрфаке. У нее была забавная фамилия – Путято, но никто из сокурсников даже не пробовал эту фамилию как-то обыграть, найти рифму или что-то еще, что студентам кажется особенно остроумным. Не то чтобы Марьяна отличалась свирепым нравом, однако дразнить ее опасались.
По окончании университета Марьянина деятельная натура занесла ее в ряды столичной тогда еще милиции, а Алина, которой больше нравились сосредоточенное сидение в кабинете и скрупулезное изучение параграфов и формулировок, нашла себя в качестве юрисконсульта. Такая разница в темпераментах ничуть не мешала их дружбе. Они симпатизировали друг другу и говорили на одном языке, а это немало.
Вчера, посетив наплакавшуюся до икоты Ритку и дотошно обо всем ее порасспросив, а потом кое-как успокоив, Алина сразу же позвонила Марьяне на службу.
Та почти полгода как была переведена из своего районного отделения в самое что ни на есть сердце московской полиции – на Петровку.
«Дослужилась, карьеристка», – с усмешкой подумала Алина, но это она так, любя. Марьяна была умна, энергична, зубаста, а кроме того, азартна и удачлива. Неплохой капитал. Семьи у подруги не было, но Алине как-то даже не приходило в голову задаться вопросом – почему? Не рисовался в ее воображении мужчина, которому Путято стирает носки и гладит рубашки. Видимо, Марьяниному воображению он тоже не рисовался.
Алина ей звонила в надежде, что Машка сможет воспользоваться своими связями и узнает какие-нибудь подробности, так сказать, изнутри. Алина не представляла себе, чем в данном случае могут помочь эти подробности, но ее сознание категорически отказывалось принять и усвоить, что тетя Тамара могла кого-то убить, тем более мужа, тем более пырнуть ножом. Она не алкоголичка, не наркоманка, не подвержена приступам буйства. По крайней мере, ранее в этом замечена ни разу не была. Если это только не внезапное обострение скрытой вялотекущей шизофрении.
Нужно будет все обдумать, может, медэкспертов потребуется привлечь. Нельзя тетю Тамару бросать.