– И что это за балет в ночном клубе? – «Порнографический», думаю я, сворачивая на нужную улицу. Все-таки в Питере дышится легче. А пробки не столь длинные и раздражающие. Погода? Ну мне пока нет и тридцати семи, так что жаловаться сырость я не буду. Весна, мать её.

– Это экспериментальная постановка очень известного московского режиссера… – Тоня перестает подкрашивать губы, как по мне и так достаточно намазанные и хмурит фигурные брови. Вспоминает.

В Антонине Морозовой все было фигурным и намазанным. Несколько исскуственным, я бы даже сказал.

– Не помню фамилию, – пожимает она круглыми плечами, и растегивпет  пару пуговиц на блейзере, открывая крупную грудь.

Брови не могли так естественно быть подкрашены, а отличная фигура результат многочасовых тренировок. Она по своему хороша, но никогда не сравнится с естественностью… Маши.

Визг шин! Звук клаксона.

Блять!

– Стас, аккуратнее! – вскрикивает испуганно Тоня дернувшись, когда мы чуть не врезаемся в BMW впереди нас.

– Задумался, – раздраженно бурчу я себе под нос и – спасибо небесам – нахожу парковочное место. Уже темнеет и свет фар проезжающих машин закрывает обзор.

Спустя еще минут десять мы с Тоней проходим в богемное заведение «Сладострастие», чем-то напоминающее московский Парадиз со смесью борделя. Красные ткани, кожанная мебель, круглая сцена и четыре шеста по периметру. Осмотревшись, мы  сразу машем друзьям.

Нас уже ждут за заранее заказанными столиками Борис с Владой. Давно и прочно женатая пара, так называемые «чайлд фри».

Усевшись прямо напротив сцены мы делаем заказ. Апперетив. Дайкири для Тони и… чай для меня. Ненавижу чай.

Только мы с темноволосым Борей начинвем обсуждать последние исследования в области рака, как девчонки – чьи профессии далеки от медицины – на нас шикают:

–– Потом обсудите своих больных.

Мы с коллегой по несчастью насмешливо переглядываемся и я тихо спрашиваю:

– Обнаженка, то хоть будет?

– Обижаешь, – шепчет тот, жадно взглянув на задницу пробегающей мимо официантки.  – Конечно. Чего бы еще я сюда приперся?

Я ухмыляюсь и многообещающим взглядом благодарю официантку за принесенный чай. Хотелось виски. Но я зарекся.

Откинувшись в удобном кресле, обитым красным бархатом, я как и друзья принимаюсь смотреть представление. Громкая музыка. Смесь классики и дипхауса. Сначала выходят голые по пояс  парни. На головах шахматные фигуры. Черные. Белыми были разумеется девушки. Белые лосины или колготки. Видно плохо. И та же обнаженная грудь.  И разумеется все на… пуантах.

Мне словно пинают в грудь, настолько быстро из легких выходит весь воздух. Судорожный хриплвй вдох.

Я узнаю ее сразу.

Слишком хорошо запомнил каждый ракурс в который может повернуться ее тело. Слишком часто разворачивал его в разные позы, пока вставлял член.

Но это была не моя Маша.

Пародия. Насмешка. Иллюзия.

Намалеванное лицо, ноги в чулках и обнаженная подрагивающая в такт движениям грудь, выставленная на всеобщее обозрение.

Я знаю, что мужики в зале смотрят не только на нее, там было несколько танцовщиц, но зверь внутри меня, спящий целых три года, внезапно подал голос. Восстал на дыбы, заставляя меня сжимать челюсти и скрежетать зубами.

Я на секунду отверочаваюсь, но как загипнотизироанный возвращаю взгляд обратно. Ревную?

Нет. Это не моя Маша. Она бы никогда не опустилась до танцев на шесте в низкопробном, ну ладно, пусть и нормальном, но ночном клубе. Ночном, блять, клубе!

Я просидел не шевелясь, сжимая подлокотники до побелевших костяшек и почти не дышал все тридцать минут.

Не знаю о чем спектакль. Кто главный герой, и что за костюмы были на актерах. Мне насрать.

Стало насрать и на Тоню, что что-то пыталась мне втолковать.

Я смотрел только на Машу.

Не мою Машу. Красивую суку, которой она стала, нагибаясь низко и раздвигая ноги так широко, что кажется вот вот и колготки в сеточку порвуться.

Так широко, что воспоминания, когда я брал ее на столе, точно в такой же позе пришибли меня кувалдой возбуждения и злобы.

Музыка – Вивальди кажется – Отдавалась в мозгу болью, в глазах уже искрило, но я продолжал смотреть и впитывать когда-то потерянный образ. Продолжал глотать этот кактус, не прожевывая.

Это не моя Маша. Наверняка двойник или потерянная сестра близняшка. Кто угодно.

Только не она трется о шест, так развратно и сжимает вокруг него ноги, как никогда не сжимала мои бедра.

– Вот, Сука!

Я вскочил и привлек тем самым внимание. Но меня спасли от объяснений последние аккорды музыки. Зал рукоплескал актерам и я вместе с ними. Но медленно, не сводя взгляда с уходящих за кулису актеров.

Интересно заметила меня? Узнала? Когда-то она могла меня почувствовать даже сквозь свет и жар софитов. А сейчас?

– Стас, ты куда? – спросила Антонина, когда я сделал шаг от столика. На нем стояло виски Бориса. Я даже не думая, что делаю, опрокинул его в себя махом и даже не поморщился. Горячительное растеклось во мне как  ненависть с привкусом похоти.

– Стас!

– Мне надо проверить, – да, очень надо проверить, не соврали ли мне глаза и чувства. Потому что член отозвался на Машу, моментально, как и раньше. – Чистые ли туалеты, – нашелся я. – Столько заразы сейчас бродит.

– Минздрав предупреждает, всегда проверяйте туалеты, – посмеялся Борис и девушки улыбнулись.

– Я быстро.

Не посмотрев на Антонину я рванул вперед и быстро стал искать взглядом возможные вход в служебные помещения.

Меня конечно, не пропустили. Сначала. Пока не показал козырь в любой ситуации.

Когда тысячная купюра пополнила бюджет охранника Толика, я все-таки направился туда где раздавались голоса и смех. И почему мне не было весело?

– Толик.

Тот обернулся и сделал вид, что не перепрятывал бумажку.

– А девочек у вас снимают?

Высокий, чуть горбатый охранник отвел глаза и переступил с ноги на ногу.

Мысль, что Маша пошла по наклонной могла и убить меня, но знать я был должен.

– Вообще-то говорить о таком не положено. Сами понимаете, правила.

– Понимаю, – кивнул я и ловким движением фокусника в карман Толика опустилась еще одна купюра.

– Можно, но это не дешево. Сами понимаете. Они же танцовщицы, – возвел он руки и глаза к потолку. Понятно, что он не мог позволить себе такого удовольствия. Зато мог я. Должность хирурга и заместителя центра трансплантологии это позволяла.

Я ухмыльнулся и, развернувшись, направился туда, куда и собирался.

Разобраться. Действительно ли Маша стала шлюхой, или это просто не она. Или…

Когда я увидел ее стоящей у зеркала, меня парализовало. Воздух стал густым, как клей.

Сердце казалось сейчас выскочит, как сильно оно забилось. Нет, спутать невозможно.

Потому что родинку на заднице я помню слишком хорошо. Как и то, что Маша клялась

никогда не под кого ложиться ради денег.

Ну что ж. Я ее обманул, она обманула меня.

Из гримерной выскочила девчонка. Если бы не макияж и грудь третьего размера, дал бы лет пятнадцать.

– Ой, – пискнула она, влетев в меня, но тут же задрала голову и ее губ коснулась соблазнительная улыбка. – Тебе кого позвать, красавчик.

– Синицыну.

– Кого?

– Машу.

– А, гастролерку, – она уже развернулась обратно к двери, но я остановил, тронув влажное от пота плечо.  – Скажи, что к телефону зовут, не описывай как выгляжу.

Она подмигнула мне и зашла в гримерку. Оттуда палило жаром пота, запахами духов и лака для волос. Но не один запах не смог перебить ее.

Легкий дурманящий, от которого словно пьянеешь. Запах малины и мяты. Ни с чем невозможно спутать этот арромат любимой женщины.

Я быстро открыл ближайшую дверь. Отлично! Там оказалась кладовая.

Руки уже тряслись от предвкушения. Но я встряхнул их.