Хранитель ключей проснулся от сильного грохота: кто-то ломился в его покои с напором разъярённого дракона.

— Что там?! — хрипло откликнулся рыцарь, поднимаясь с лежанки и попутно ища в темноте перевязь с ножнами.

— Беда, фаир!.. — послышался из-за двери срывающийся голос дозорного, — …там в небе! Что-то движется сюда! Прошу вас…

— Обожди!

Всполошённый хранитель в спешке, не зажигая свечи, оделся, натянул начавшую ржаветь кольчугу, и лишь после этого отпер тяжёлый замок. На пороге с факелом в руках застыл побледневший дозорный. В его расширившихся глазах читался след встречи с чем-то неведомым, но способным вогнать в дрожь даже бывалого воина.

— Веди, — коротко бросил рыцарь, чувствуя нытьё и ломоту в висках — извечное следствие прерванного сна.

Оказавшись на внутренней площади, он поднял взгляд: в ночном небе привычно тускнел полумесяц и скупо рассыпали свет призраки-звёзды.

«И что только напугало старика Арна? Какая блажь во тьме померещилась?»

Снег сочно хрустел под сапогами, а плети ветра добивали остатки сна и отгоняли головную боль. Хранитель почти уверился, что с постели его подняли напрасно.

Застава с говорящим именем Дальняя больше трёх сотен лет охраняла ущелье, связывающее северное архэтство с Норином — загадочной страной чародеев. Когда-то здесь держали большое войско, опасаясь сильного и непредсказуемого соседа, однако всё изменил союзный договор. Император поднял чашу во здравие норинского правителя, а вассал-архэт послушно отозвал своих ратников. В Дальней учредили таможню и склады, где оседало немало богатств от бурно разлившейся межсоседской торговли. На страже рубежей оставили лишь сотню старых служак во главе с попавшим в немилость рыцарем. Но мощная каменная стена до сих пор стягивала стороны ущелья, и ещё не истёрлись от времени её зубцы, а потому никто не сомневался в защищённости северных границ.

Рыцарь и стражник поднялись на дозорную башню, где, нацелившись ввысь, ожидала их труба-дальнозор. Старый воин, тяжело дыша, привалился к косяку, хранитель же припал к окуляру. Казалось, всё неизменно: плат неба, серп луны, чертежи созвез… Звёзды!

Пелена беспросветного мрака наползала с севера, пожирая и без того тусклые огоньки далёких светил. В стремительно разверзавшейся тьме один за другим утопали стройные рисунки созвездий: Сапфировый Меч, Снегирь, Зевающий Кот…

— Zerch! — ошеломлённо выругался рыцарь, наблюдая, как звёзды исчезают с небосклона. Серая с проблесками багрянца туча поглощала их, неукротимо приближаясь к заставе, и смутно различалось в ней противоестественное живое бурление, будто тысячи воронов сбились в единую стаю. И они надвигались, оставляя позади скальные пики Морозной Гряды, путь их лежал к припорошённым снегом равнинам Амонии.

Что же это?! Гнев Богов? Норинское колдовство?

Усилием воли хранитель подавил набиравшие силу ростки суеверного ужаса. В его душе гордость всегда брала верх над страхом, а порой и над разумом. Именно из-за неё когда-то он потерял богатство и земли, отказавшись поддержать сюзерена в бесчестном, на его взгляд, деле. Много лет назад в расцвете юношеской горячности он вступился за несчастных селян, нарушивших запрет на выращивание хлэда. Тонхэт Дорр, ярый ненавистник «северного зелья», возжелал с драконьей жестокостью покарать провинившихся. Рыцарей, словно псов спустили с поводка, дозволив жечь дома и посевы, предавать мужей мечу, а жён — бесчестью. Один лишь фаир Меалон не усмотрел в этом ни потехи, ни доблести.

«К чести ли вам кровью взимать плату с неразумной черни? — прямо спросил он тонхэта, а затем, не удержавшись, добавил: — Я не вижу измены в желании забыться за кружечкой дурманящего хлэда, Ваша Милость. По мне, куда чудовищней искать дурмана в чужих страданиях…» Дорр не стерпел дерзости, и рыцарь потерял всё. Но даже три десятка лет безропотной службы на краю света не изменили его горделивой натуры.

Вот и сейчас, преграждая путь великой тьме, хранитель не боялся. Напротив, сердце его ликовало, ибо он, лишённый всего, получал щедрейший подарок от жестокосердной судьбы — возможность подвигом навечно выбить своё имя на каменных страницах истории. Славная смерть виделась Меалону тысячекратно лучшим уделом, нежели пустая, хоть и сытая жизнь. И пусть гибель его будет даже страшна и мучительна, но в Небесном Чертоге обрящет он блаженство успокоения, а в сердцах потомков — неизбывную память.

Однако сначала нужно было убедиться, что его предположения верны. Не могло быть худшего позора, чем показать себя трусом, зазря поднимающим людей из постелей.

— Приведи жреца, — потребовал рыцарь, старик Арн тотчас кинулся вниз, меньше всего желая первым встать на пути у неведомого.

Почти три десятилетия Меалон провёл здесь и все эти годы при заставном храме жил служитель Светоносного — благообразный старец с внимательными серыми глазами. Рыцарю чудилось, что тот помнил ещё времена, когда за стенами Дальней готовились сражаться с Норином. Его мудрости хватило бы развеять всякие сомнения.

Туча неотвратимо приближалась. Меалон всё пытался рассмотреть её, когда за спиной послушалась шаги. Арн вернулся, поддерживая за руку старца столь древнего, что сам он казался едва ли не юношей в сравнении.

— Тум, — хранитель ключей обратился к жрецу, почтительно поклонившись. — Взгляните.

Служитель лишь на мгновение припал к окуляру, но тут же поднялся и что-то странное мелькнуло в его пепельных глазах. Ссохшийся под гнётом лет старик внезапно расправил плечи, огладил долгополую рясу-эшету и твёрдо произнёс:

— Будь готов биться, рыцарь. Светоносный нуждается в нас, ибо враг его вновь открыл врата Бездны.

Меалону всё стало ясно. Светлого Бога не зря изображали с клинком в руках: издревле ревнители Каинен сражались, присоединяя новые земли, либо защищая уже покорённые. Даже в его родную Амонию они когда-то принесли свет божий на остриях мечей. И среди многочисленных врагов у Светоносного не было столь же непримиримого противника, как Раукар. Злодеи, смеющие приносить ему жертвы, называли Раукар покровителем Свободы, но в империи его знали под именем Бога Тьмы. В глубинах Бездны он истязал души грешников, превращая их в чудовищных Seliri, единственное предназначение которых заключалась в войне против всего живого. Дважды их несметные воинства обрушивались на страны Джаареса, неся гибель и разрушение. Ныне же опальному рыцарю выпала великая честь встать на пути Третьего Исхода.

— Труби! — отчётливо и резко приказал хранитель, отстраняясь от дальнозора. Мгновением позже старик Арн уже держал в руках скромный боевой рог. Тишь ночи прорезал мощный внушительный рёв — широкогрудый воин знал своё дело.

Тотчас же начался переполох: из низких деревянных казарм нестройной гурьбой повалили разбуженные воины; белостенный таможенный дом выпустил плотного чиновника в лисьем кафтане, а с ним четверых стражников-секироносцев.

Велев Арну остаться и наблюдать, Меалон поспешил вниз. Ему надлежало отдать срочные приказы и ободрить людей сильным словом.

Внизу всё ещё властвовало смятение. Десятникам едва удалось построить бойцов, но те не прекращали роптать, не успевшие толком одеться, они изнывали от ломящего зубы холода. Громко возмущался главный таможенник, требуя объяснений, а из окон белого дома ошалело глядели его многочисленные подчинённые.

«Досадное зрелище. Эх, не с ними бы мне помирать, не их вести к Небесному Чертогу…»

— Возрадуйтесь! — рявкнул рыцарь, перекрывая гул голосов. — Мы долгие годы честно несли возложенное на нас бремя — охраняли границы архэтства. Ныне же Светоносный решил вознаградить нас, и его милость — подвиг, который каждый из нас совершит этой ночью. Будет бой, воины! Сюда движется давний враг. Вновь открылись врата Бездны, вновь Seliri пришли в мир! Так готовьтесь же повторить свершения наших предков! Готовьтесь же сразиться и пасть во имя Каинен, Светлого Бога!