Рывком возвращаясь из прошлого в настоящее, Бетти обернулась и взглянула на «Потайной карман». Флисс как-то раз сравнила его с изможденным гоночным голубем: старая черепица и расхлябанные ставни топорщились, словно взъерошенные перья. Он притулился на краю деревни, будто на насесте, и на его побитых непогодой кирпичных стенах были заметны следы минувших лет. Время настойчиво толкало его локтем в бок, и теперь домик кренился влево, словно выпивоха. Из окон лился янтарный свет; на его фоне вырисовывались движущиеся фигуры – и куриные божки и другие амулеты, развешанные бабушкой на счастье. Снаружи никого не было, никто ни о чем не подозревал.

Вот и славно. Мысль о том, что их приведет домой разгневанная бабушка, была одновременно жуткой и унизительной. Конечно, у бабушки был крутой нрав, но больше всего Бетти боялась последствий. Узнай бабушка, что задумала Бетти, она больше никогда бы не отпустила ее на прогулку с Чарли… и всё, никаких тебе приключений. Шнуры корсета затянулись бы еще сильнее, выдавливая из нее жизнь.

Чарли уже успела постучаться в первый дом, распевая: «Сладость или гадость!» Конфеты посыпались к ней в котелок, и она вприпрыжку вернулась к Бетти, разворачивая липкую ириску из местной кондитерской лавки.

– А ты ничего с собой не взяла? Куда же ты будешь складывать конфеты?

– Я лучше у тебя утащу, – ответила Бетти и запустила руку в котел. Она шарила там, пока не нашла свою любимую вафельную зефирку. Бетти засунула ее в рот, прокусила корочку, чтобы добраться до кремовой сердцевины, и почувствовала, как наружу вырвалось облачко сахарной пудры. Они подошли к старой угловатой церкви, и Бетти взглянула на часы. Семь минут. Виски под маской защипало от пота, и сердце забилось как сумасшедшее. «Нас не должны поймать. Только не сейчас, когда мы уже так близко!» Еще раз взглянув через плечо на трактир, она схватила Чарли за рукав и потянула в переулок возле церкви.

– Иди сюда. У меня для тебя сюрприз.

– Сюрприз? – удивленно спросила Чарли, таращась на нее. – Но ты же сказала бабушке, что мы не выйдем за околицу. Ты сказала…

– Я знаю, что я сказала, – ответила Бетти, подталкивая Чарли перед собой. – Но у нас с тобой будет маленькое приключение, и я хочу, чтобы это осталось нашим секретом. Договорились?

Чарли растянула щербатый рот в озорной улыбке и кивнула, мотнув косичками.

– А что за приключение?

– Мы отправимся в Притопье.

– Галки-нахалки! – огромные зеленые глаза Чарли стали еще больше. – Притопье? Но туда же… туда же надо плыть на пароме!

– Все так. – Бетти похлопала по карману, который оттягивали три монеты. Она неделями копила на переправу – билеты на паром стоили по одному серебряному ворону. В ход шли скромные карманные деньги, выделенные бабушкой, и монетки, которые Бетти иногда находила, подметая пол в трактире. Теперь, раз уж Флисс отказалась с ними идти, денег было с запасом.

– Бетти, но ведь нас поймают!

– Не в этот раз.

– Ты всегда так говоришь, а потом все идет наперекосяк.

Надо признать, Чарли была права, но Бетти так просто было не остановить.

– Я все спланировала. – Она была так уверена в успехе, что даже придумала новый девиз, но решила приберечь это на будущее.

– А если бабушка узнает? – прошептала Чарли одновременно весело и испуганно. – Ух, нам тогда влетит!

– Не узнает, – заверила Бетти. – Почему, ты думаешь, я выбрала именно этот вечер? Все будут ряженые, в масках. Это же идеально! Нас никто не узнает – а значит, и бабушке не сдаст.

– А что там, в Притопье? – спросила Чарли. – Дома выше? Конфет больше?

– Еще лучше, – ответила Бетти, подталкивая Чарли дальше в темный переулок. – Там ярмарка. Там без рук вылавливают яблоки из бочки, и едят куличи, и вручают приз за лучший костюм… и еще там есть сахарная вата!

И приключения, с вызовом добавила она про себя. Ей было неважно, куда бежать, главное – с Вороньего Камня. Притопье было достаточно далеко, чтобы удовлетворить тягу к авантюрам, и достаточно близко, чтобы им за это не влетело. Вот так вот улизнуть в неизведанное – все равно что почесать место, которое зудело всю жизнь.

– Сахарная вата! – выдохнула Чарли. Голосок у нее был тонкий, нежный и слегка шепелявый – из-за выпавших молочных зубов. Она схватила Бетти за руку своей горячей липкой ладошкой. – Но это так далеко. А что, если мы не успеем домой к пирогу?

– Успеем, конечно, – сказала Бетти. – Я все продумала. И чтобы кто-то съел мой именинный пирог без меня? Ну уж нет! Но надо торопиться, до парома всего несколько минут.

Они поспешили дальше по переулку и свернули за угол. Под маской Бетти торжествующе улыбалась. Сердце у нее так и стучало. У них получится! Они наконец-то увидят жизнь за пределами Вороньего Камня! И все благодаря ей.

Бетти ослабила завязки плаща на шее, и сестры побежали. Чарли по пути считала светящиеся тыквы и фонари, вырезанные из репы; она заметила тот, что сделала сама, – сейчас он стоял на пороге школы. Девочки бежали по булыжной мостовой, и тыквы сопровождали их – словно духи, указывающие путь в Туманные топи.

Вскоре домов вокруг стало меньше, а потом впереди показался перекресток, и они вообще кончились. Зато в отдалении, за топями, стали видны крошечные желтые окошки тюремных камер – будто глаза, что всматриваются во тьму. Выше горел еще один огонек – на вершине одинокой башни, нависающей над зданием тюрьмы.

Чарли перешла на шаг, и они посторонились, чтобы дать пройти паре людей, спешащих на паром.

– Сколько уже папа там сидит? – спросила она.

– Чарли! – одернула ее Бетти, надеясь, что те двое ничего не услышали. Она понизила голос и ответила: – Два года и восемь месяцев.

Помолчала, перебирая в памяти даты, и добавила:

– И четыре дня.

– А когда он выйдет на свободу?

Бетти вздохнула. При мысли об отце на нее накатили привычные чувства: разочарование, грусть, отчаяние. Его отсутствие, как и смерть мамы, ударили по ним с Флисс сильнее, чем по Чарли. Даже если Барни Уиддершинс был, по выражению бабушки, жалким никудышним типом, Бетти все равно в каком-то смысле оставалась ему верна. Отец из него был так себе, но другого у них не было.

– Два года, три месяца и двадцать шесть дней, – наконец сказала она.

– Почему ты шепчешь? – спросила Чарли. Ей было всего три года, когда за отцом пришли, и с тех пор они почти не виделись, так что она не могла по нему скучать и спрашивала из чистого любопытства. – Ты сама всегда говоришь Флисс, нечего мущаться из-за того, что он там.

– Смущаться, – поправила Бетти. Живи они в другом месте, она сама ужасно бы этого стыдилась, но почти все, кто поселился рядом с тюрьмой, сделали это потому, что кто-то из их родственников там сидел. – Нет, смущаться не надо. Просто не болтай о наших личных делах, если не хочешь, чтобы нас раскрыли. Никогда ведь не знаешь, кто может подслушивать. А теперь шевелись, паром ждет – вон он, я уже вижу!

– Ага! – Чарли улыбнулась и натянула ведьминскую шляпу ниже на лоб, явно наслаждаясь тем, что они замыслили шалость.

Бетти бежала впереди Чарли и смотрела на тюремные окошки. За каким из них сидит отец? Отсюда было не разобрать. Арестантов часто переводили из одной камеры в другую, так что, возможно, он уже не там, где был шесть месяцев назад. Тогда бабушка в последний раз брала Бетти и Флисс навестить его. Отец, судя по всему, слишком стыдился своего жалкого положения, чтобы видеться с дочерьми и даже отвечать на их письма.

Бетти сердито смотрела на окошки. Лучше бы он об этом подумал до того, как дал себя сцапать! Она кинула на тюрьму последний гневный взгляд и отвернулась, решив, что не позволит отцу испортить этот вечер – пускай он и испортил все остальное.

Они бегом преодолели последние шаги, оставшиеся до парома. Судя по всему, туман был не таким уж густым: паромщика явно не беспокоила дымка, клубившаяся вокруг лодки. На борту уже собралась горстка людей в костюмах: они явно направлялись на Хэллоуинскую ярмарку. Бетти заплатила за проезд и втиснулась на узкое сиденье рядом с Чарли.