Если бы Илья Григорьевич Савойский был человеком, то вполне можно было бы сказать, что он заскочил повидать старого друга.

Но Илья Григорьевич был людожор, а у людожоров друзей нет. Ни старых, ни новых.

Поэтому скажем просто: подъехал он к давнему деловому партнёру для сугубо делового разговора. И если бы не было настоятельной потребности непременно сегодня встретиться с Мартемьяном Мироновичем, то ни за что бы Илья Григорьевич к нему не приехал.

Разве что за отдельную плату.

Но потребность была.

И потому в шесть часов пятьдесят три минуты утра Илья Григорьевич людожорским бодрым шагом вошёл в офисное здание, кивнул вытянувшемуся в струнку охраннику, поднялся на второй этаж, прошёл через приёмную (в которой, несмотря на ранний час, исправно несла вахту дежурная помощница генерального) и зашёл в кабинет к главному.

Посторонний человек, проскочи он каким-нибудь неведомым способом вместе с Савойским в кабинет генеральному, удивился бы до крайности, завидев в кресле начальника огромную, свирепого виду обезьяну в алом смокинге, украшенном многочисленными, там и сям приделанными в беспорядке золотистыми нашивками.

Богатый смокинг тот эксклюзивным декором имел малиновые, ярко блестящие под офисными лампами шёлковые лацканы с бело-синей оторочкой по краям.

Красные же брюки, явно с трудом натянутые на нижние конечности обезьяны, украшены были алыми, под цвет лацканов, лампасами.

Ах, как поражён бы он был, обнаружив такое чудо!

И не только наряд примата был удивителен!

Будь посторонний посетитель хотя бы отчасти знаком с зоологией и будь он хоть сколько-нибудь наблюдателен, поразило бы его и то, что внешностью обезьяна походила на шимпанзе, при этом массивностью телосложения превосходя гориллу.

И, вероятно, в полный ступор ввергло бы его то, что обезьяна (точней уж, обезьян – коли пола мужеского и вида необыкновенного) разумом и сноровкой нисколько не уступает любому успешному бизнесмену, а именно: ловко управляется с ноутбуком, мобильным телефоном, без всякого напряжения переходит с русского языка на английский и наоборот, и время от времени, наморщив волосатый лоб, глубокомысленно произносит: «повысить надо рентабельность, и ревенью поднять, что бы их всех!..»

Да, совсем забыл сказать: обезьян был говорящий, что чрезвычайно усиливало его сходство с современным эффективным собственником.

А ещё, конечно же, постороннего посетителя удивило бы и это, что обезьян (кто бы он ни был) оказался на рабочем месте генерального ни свет ни заря. То есть задолго до начала рабочего дня.

Но Савойский посторонним не был. Поэтому ничего его не удивило.

Он прекрасно знал, то обезьян – это и есть генеральный директор, Мартемьян Миронович Царьков.

А на рабочем он месте в такую рань потому, что живёт в офисе вот уже много лет, и много лет покидает его пределы крайне редко. Не чаще, чем раз в месяц.

И то только для того, чтобы погуляв вволю в элитном московском притоне для замученных бизнесом деловых людей, снова вернуться в родной офис и засесть там, как в крепости, безвылазно, ещё на несколько ближайших недель.

Благо, что для счастливой жизни генерального всё было в офисе, и всё – под рукой. Точнее, под лапой.

Был в этом здании и растущий в гигантской кадке баобаб, в дупле которого Мартемьян Миронович любил отсыпаться после сытного обеда. И бассейн, обсаженный по периметру лианами. И наполненная тропическими растениями оранжерея, где под стеклянными сводами летали, отчаянно переругиваясь, большие разноцветные попугаи.

Хорошо было генеральному в офисе, спокойно.

Потому и нетрудно было застать Мартемьяна Мироновича на рабочем месте. Тому, кого пропустила бы охрана к этому самому рабочему месту.

Савойский был – свой. Его пропустили беспрепятственно.

– Здравствуй, Мартемьянушка! – елейным голосом затянул Илья, присаживаясь в обтянутое серой телячьей кожей кресло для почётных гостей.

– Как поживаешь? Работка-то движется? Бумажки подписываются?

Обезьян ответил дружеским рыком. И протянул лапу, которую Савойский пожал одновременно и крепко, и как-то по-особому деликатно, точно отмеренным нажатием продемонстрировав и открытость отношений, и должную почтительность.

– А я к тебе по делу… Срочному!

Обезьян нахмурился.

Дела Савойского были ему хорошо известны. Если они стали срочными – жди беды.

– Тебе большая честь была оказана, – как бы, между прочим, прорычал Царьков. – Сама повелительница посетила твою контору.

Савойский с готовностью закивал в ответ. И особые, людожорские искорки запрыгали в хищных его глазках.

– Сама, да! – подтвердил он. – Самолично пожаловала, почтила визитом.

И тут же не удержался от того, чтобы не похвастаться. Как бы невзначай.

– К тебе-то, насколько мне известно, ни разу не заходила? А ко мне вот…

Обезьян грозно оскалился и Савойский тут же осёкся.

– Говори, с чем пожаловал, – тоном грозным и требовательным произнёс Царьков. – Недосуг мне похвальбу твою выслушивать. В половине восьмого трапезничать буду, а работы ещё много несделанной. Не уложусь я с тобой в график…

Савойский привстал и, наклонившись вперёд, погладил краешек стола.

– Людишки нужны, – пропел он.

Обезьян заурчал. Придвинул калькулятор. Пощёлкал клавишами.

– Сколько? – уточнил он.

– Человечков двадцать в ближайшую неделю, – голосом спокойным и безмятежным произнёс Савойский.

Царьков завизжал пронзительно и подпрыгнул в кресле.

Скрипнула дверь, и обеспокоенная помощница заглянула в кабинет.

– Звали, Мартемьян?.. – начала было она.

Но начальник, сорвавшись на визгливый мат, тут же прогнал её прочь.

– Чего занервничал, Мартемьянушка? – ласково спросил Савойский. – Или нет у тебя столько людишек?

– Ты спятил, проглот! – заорал Царьков, обеими лапами ударив по столу с такой силой, что бронзовая декоративная чернильница с жалобным звоном слетела на пол.

– Куда?! – брызнул слюной Царьков. – Куда тебе столько? Ты под статью меня подвести хочешь? И так менты нос норовят сунуть… Среди них, между прочим, тоже люди иногда попадаются! Не все Клоадру служат, ты это учти!

Выждав минуты три и дав обезьяну вволю побушевать, Савойский с мягкой улыбкой пояснил:

– Людишки не мне нужны. Я свои потребности сам удовлетворяю, твои фонды не трогаю. За полицейских же не беспокойся, против госпожи они – пыль! Если пара людишек там и найдётся, то стражи сами их на кусочки порвут. На мелкие кусочки!

И Савойский, захихикав, затрясся и задёргался, будто в неожиданном истеричном припадке.

– Но ведь двадцать трупов за неделю! – и обезьян задрал лапы к потолку. – Двадцать пропавших! И по любому из них может поступить заявление!..

Савойский, поморщившись, отмахнулся.

– Мы ведь патриоты России, Мартемьян, – сказал он.

Царьков кивнул в ответ и погладил лацкан.

– В нашей любимой стране тысячи несчастных без следа пропадают, – продолжил Савойский. – Десятки тысяч. Сотни! За то мы страну и любим… В такой стране планы выполнять легко и приятно. Двадцаточка в неделю – много ли? Зато потом!..

И он блаженно зажмурился.

Зрачки обезьяньих глаз задрожали, запрыгали беспокойно.

– Это просьба повелительницы? – шёпотом спросил он.

– Приказ! – отрезал Савойский. – Я пятнадцать трупов предоставлю, ты – двадцать. Извини за повышенный план, но у тебя список должников побольше. А мои ребята в прошлом месяца сверх плана ещё пятнадцать люмпенов из расселённых коммуналок собрали. Так что на этот раз твоя очередь норму перевыполнять.

Обезьян задумался на минуту.

Приказ повелительницы изрядно его озадачил.

Конечно, двадцать – не такое уж большое количество. Были времена, когда и больший урожай собирали. Но сроки!

Когда такое количество людей пропадает в короткий срок, исчезает без следа – без шума не обойтись. Непременно что-нибудь где-нибудь всплывёт, и тогда…

– Ни о чём не беспокойся! – твёрдо и веско произнёс Савойский. – Под защитой госпожи мы в безопасности.