Литмир - Электронная Библиотека
ЛитМир: бестселлеры месяца
Содержание  
A
A

— Чего ж ты к нам в гости-то не приходишь? — начала она своё вечное причитание.

— У вас слишком шумно, — бросил я свою обычную отговорку. — Я люблю тишину.

— Да какая ж у тебя тут тишина, когда у тебя тут коммунальная квартира с соседями!

— Это тихие соседи, и они мне не мешают.

— Ну, тогда бы к тёте Нюсе бы пришёл. А ещё бы лучше — переселился бы насовсем у неё. Она уже совсем старая, одинокая, и дом уже на тебя давным-давно переписала, а ты всё не идёшь и не идёшь. Она мне всё время твердит: жил бы, говорит, племянник рядом, так хоть бы какая родная душа была под боком, а то, говорит, страшно одной в доме после смерти мужа. Уж я хожу к ней, хожу… Когда и сама заночую, а всё же не могу же я бросить своих. Вот ты бы и переехал!

— Ладно, подумаю, — сказал я и опять зачем-то повторил свою сегодняшнюю ложь: — Мама, посмотри на нас: мы с Валентиной поженились.

Мать спокойно оглядела нас обоих и только добавила:

— Давно пора было. А переселиться к тёте Нюсе можно и вдвоём. Так даже и лучше будет: две женщины всегда найдут о чём поболтать.

— Или поругаться, — добавил я.

— Да что ж я, не знаю своей сестры! Да Нюська и мухи не обидит, а не то что бы тебя с женою! Переезжайте, говорю я вам. Там сад, там Дон из окон виден, а не то, что у вас тут. Вам там хорошо будет! А дитё, если у вас родится, так там и вовсе прелесть — будет где ребёнку поиграть, побегать! Валечка, что ж я неправильно, разве, говорю?

— Правильно, — подтвердила мнимая жена.

— Вот ты бы и убедила своего мужа. Подействуй на него, а?

— Мы непременно так и сделаем, — сказал я и жестом выпроводил Валентину на кухню. А затем спросил мать: — Как это «давно пора было»? Разве можно спешить в таком важном деле? А любовь — она что же, по-твоему, не в счёт?

— Любовь, не любовь — это всё для молодых, а в твоём возрасте пора бы уже и остепениться, а то ты всё любовь ищешь-ищешь, а найти никак не можешь. Уже б давно семью себе завёл новую и жил бы себе, как все люди…

Я досадливо поморщился: старые — о чём с ними можно спорить!.. Внезапно, совершенно неожиданно даже для самого себя, спросил:

— Мама, а у тебя у самой была когда-нибудь любовь?

— Родителям таких вопросов не задают, — недовольно пробурчала мать.

— Да почему не задают? Вот ты помрёшь и унесёшь в могилу какую-нибудь важную тайну, которую могла бы мне открыть при жизни и которая могла бы мне помочь…

— Я троих детей родила и воспитала, с мужем, с папашей твоим. Всё равно как на каторге срок оттянула… Значит же, было что-то, раз я всё это вынесла? А любовь или не любовь — сейчас трудно сказать. Может, и была когда-то любовь, а может, и не была.

И в это время в комнату вернулась Валентина.

— Кушать будете? — спросила она у нас обоих.

Я видел, что мать придирчиво рассматривает её всю с ног до головы.

— Какая же ты красивая, доченька, — сказала она неожиданно. — Вот бы хоть ты с моим Павликом ужилась. А то прежняя-то — стервой оказалась, бросила его и умотала в Испанию с богатым испанцем. И дочку с собой забрала, и я теперь никогда уже не увижу своей внучки!.. — Мать тяжело вздохнула. — И вот бы вы не ругались никогда, и вот бы вы оба жили бы себе и жили. И мне бы, матери, и ничего и не надо было…

Я почему-то засмущался. Мне вдруг показалось, что Валентина возьмёт сейчас да и скажет всю правду: никакие мы не муж и жена; я наёмная работница у вашего сына, а он мой хозяин. Я сказал:

— Валентина, ты подожди пока… И вообще — не мешай! Пойди куда-нибудь на кухню, что ли, там и посиди!

— Ну отчего же так? — возразила мать. — Если она тебе жена, так ты и не прогоняй её, а усади рядом с нами, пусть посидит, послушает. Садись, Валечка. Посиди с нами. По-семейному.

Валентина молча присела на диван рядом с матерью.

— Какие у тебя коленки красивые! — мать ласково похлопала Валентину по коленям. — У меня в молодости такие же были.

Та ничего не сказала, но поспешила натянуть на них халат.

— Да не прячь ты их! — голос у матери стал авторитетным и твёрдым. — Если красивые, то и пусть себе торчат. Это ведь не разврат какой, а просто красиво. А мужчины любят, когда женщина красивая. А ты — красивая!

«Вот же пристала, старая!» — с досадой подумал я. А мать продолжала:

— Павлик меня как раз спрашивает, была ли раньше любовь, а я ему и говорю: была! Не то, что сейчас — один разврат! Вот я тебе расскажу, как у меня в молодости было…

Глава 86. ЧАШИ ВЕСОВ

1

Как известно, для чересчур рациональных и холодных людей Запада главным христианским праздником считается Рождество; для более же эмоциональных русских христиан главным праздником является Пасха.

И вот какое объяснение даётся этому явлению: дескать, для западного человека важна бюрократическая сторона дела — факт рождения Иисуса Христа; человек же православный смотрит глубже: мало ли кто там родился, нам важно то, что данное родившееся существо оказалось не простым, а божественным, доказательством чему служат воскрешение и вознесение! А отсюда — и более трепетное отношение русских к Пасхе, нежели к Рождеству.

Как уже говорилось прежде, Зинаида с некоторых пор стала принадлежать к могущественной прозападной христианской секте, которая когда-то взяла своё начало от Мартина Лютера, а затем перелилась в протестантство. Потом самая неуживчивая часть протестантов откололась и от этой ветви и организовала то самое, что сейчас проникло с Запада в организм России и что сейчас, как полагают некоторые, подобно вирусу разрушает этот самый организм изнутри. Зина прекрасно знала об этих обвинениях против секты, и втайне от себя немного переживала по этому поводу.

Но знала она и другое: в секте было хорошо, а не плохо. Там было, попросту говоря, комфортно; люди сидели в простых, но мягких креслах, как бы расписанные по невидимым клеткам невидимого благоустроенного графика, а не стояли бесформенною толпою, как в православном храме; летом в огромном зале дома молитвы работали кондиционеры, а зимою всё хорошо отапливалось, и ниоткуда не дуло; возле здания секты никогда не было нищих и убогих, а если таковые и обнаруживались среди прихожан, то их кормили и им всячески помогали, рационально и хладнокровно скидываясь кто сколько сможет и не допуская, чтобы они, по православному обычаю, толпились с протянутою рукою на ступеньках храма… И всегда в доме молитвы были проповедники — благообразные, галантные, в костюмчиках, гладко выбритые, а не какие-нибудь там косматые и бородатые. А говорили эти люди с трибуны через мощные усилители — простые и понятные вещи…

А ещё — там всегда было очень чисто и красиво, а Зинаида всегда тянулась к чистоте и красоте; её отпугивал величественный Собор с золотыми куполами, потому что он стоял едва ли не в самом безобразном месте Ростова; вокруг — этот ужасный Центральный рынок, автостоянки, нескончаемые толпы людей, кучи мусора и груды товаров. Куда лучше было здесь, в глухом, полудеревенском уголке города, — войдёшь в дом молитвы, а там в огромном зале на сцене поют ангельски красивые девушки в белых и длинных платьях — все блондинки, а если и брюнетки, то непременно в белых косынках. Одна девушка пела отдельно ото всех и имела такой необыкновенный голос, что даже и у случайно пришедших людей слёзы на глазах наворачивались. В любом самом прославленном оперном театре мира сочли бы за честь иметь такую потрясающую певицу! А она здесь, на окраине Ростова-на-Дону, и ей ничего не надо — ни славы, ни денег, а только бы служить своим братьям и сёстрам… А тут ещё и пальмы с фикусами в кадках; и гардины на окнах, чтоб с улицы никто посторонний не заглядывал; и знакомые с тобою вежливо здороваются…

А я и сам бывал там иногда — это ведь в пяти минутах ходьбы от нашего с Зинаидой дома, но понимал всё увиденное там несколько иначе.

2

— Слышал я сегодня ваших проповедников, — сказал я однажды Зинаиде.

45
{"b":"679422","o":1}
ЛитМир: бестселлеры месяца