Россия и Польша возникли на лесных прогалинах. Вместе с тем сюда начиная с V по XVI столетие через степи из отдаленных и неведомых уголков Азии направлялась в створ, образуемый Уральскими горами и Каспийским морем, беспрерывная череда номадов-туранцев: гунны, авары, болгары, мадьяры, хазары, печенеги, куманы, монголы, калмыки.

Вероятно, самым долговременным и эффективным в русских степях было расселение хазар – современников великого движения сарацин: арабские географы знали Каспий, или Хазарское море. Но в конце концов из Монголии прибыли новые орды, и на протяжении двухсот лет русские земли, расположенные в лесах к северу от указанных территорий, платили дань монгольским ханам, или «Степи«, и, таким образом, развитие России было задержано и деформировано именно в то время, когда остальная Европа быстро шагала вперед.

Следует также заметить, что реки, выбегающие из этих лесов и текущие к Черному и Каспийским морям, пересекают весь степной путь кочевников и что время от времени вдоль течения этих рек происходили случайные встречные по отношению к перемещениям этих всадников движения. Так, миссионеры греческой церкви поднялись по Днепру до Киева, как незадолго до того спустились по той же самой реке на своем пути в Константинополь северяне-варяги. Еще раньше германское племя готов появилось на короткое время на берегах Днестра, пройдя через Европу от берегов Балтики в том же юго-восточном направлении.

Но все это – проходные эпизоды, которые отнюдь не сводят на нет более широкие обобщения. На протяжении десяти веков несколько волн всадников-кочевников выходило из Азии через широкий проход между Уралом и Каспийским морем, пересекая открытые пространства юга России, и, оседая в Венгрии, попадали в самое сердце Европы, внося таким образом в историю соседних народов момент непременного противостояния: так было в отношении русских, германцев, французов, итальянцев и византийских греков. То, что они стимулировали здоровую и мощную реакцию вместо разрушительного противодействия в условиях широко распространенного деспотизма, стало возможным благодаря тому, что мобильность их державы была обусловлена самой степью и неизбежно исчезала в окружении гор и лесов.

Пока «морские «народы Западной Европы заполняли поверхность океана своими судами, направлявшимися в отдаленные земли, и тем или иным образом облагали данью жителей океанического побережья Азии, Россия организовала казаков и, выйдя из своих северных лесов, взяла под контроль степь, выставив собственных кочевников против кочевников-татар. Эпоха Тюдоров, увидевшая экспансию Западной Европы на морских просторах, лицезрела и то, как Русское государство продвигалось от Москвы в сторону Сибири. Бросок всадников через всю Азию на восток был событием, в той же самой мере чреватым политическими последствиями, как и преодоление мыса Доброй Надежды, хотя оба эти события долгое время не соотносили друг с другом.

Можно провести одну любопытную параллель между преимуществом западноевропейских мореплавателей на морских просторах и одновременным преимуществом русских казаков в степях Хартленда. Казак Ермак с войском начал поход через Урал в Сибирь в 1533 г., который продолжался в течение двенадцати лет, то есть после кругосветного плавания Магеллана.

Вслед за казаками на сцене появилась Россия, спокойно расставшаяся со своим одиночеством, в котором она пребывала в лесах Севера. Другим же изменением необычайного внутреннего значения, происшедшим в Европе в прошлом столетии, была миграция русских крестьян на юг, так что если раньше сельскохозяйственные поселения заканчивались на границе с лесами, то теперь центр населения всей Европейской России лежит к югу от этой границы, посреди пшеничных полей, сменивших расположенные там и западнее степи. На протяжении XIX столетия царская Россия разрасталась внутри Хартленда и стала угрожать всем окраинным территориям Азии и Европы.

Еще поколение назад казалось, что пар и Суэцкий канал увеличили мобильность морских держав в сравнении с сухопутными. Железные дороги играли главным образом роль придатка океанской торговли. Но теперь трансконтинентальные железные дороги изменяют положение сухопутных держав, и нигде они не работают с большей эффективностью, чем в закрытых центральных районах Евро-Азии, где на обширных просторах не встретишь ни одного подходящего бревна или камня для их постройки. Железные дороги совершают в степи невиданные чудеса, потому что они непосредственно заменили лошадь и верблюда, так что необходимая стадия развития – дорожная – здесь была пропущена.

Относительно торговли не следует забывать, что при океаническом ее способе, хотя и относительно дешевом, обычно товар прогоняется через четыре этапа: фабрика-изготовитель, порт погрузки, порт выгрузки и товарный склад в пункте продажи, в то время как континентальная железная дорога ведет прямо от фабрики-производителя на склад импортера. Таким образом, посредническая океанская торговля ведет, при прочих равных условиях, к формированию вокруг континентов зоны проникновения, чья внутренняя граница грубо обозначена линией, вдоль которой цена четырех операций, океанской перевозки и железнодорожной перевозки с соседнего побережья равна цене двух операций и перевозке по континентальной железной дороге.

Российские железные дороги протянулись на 6000 миль от Вербаллена на западе до Владивостока на востоке. Русская армия в Маньчжурии являет собой замечательное свидетельство мобильной сухопутной мощи, подобно тому как Британия являет в Южной Африке пример морской державы. Конечно, Транссибирская магистраль по-прежнему остается единственной и далеко не безопасной линией связи, однако не закончится еще это столетие, как вся Азия покроется сетью железных дорог. Пространства на территории России и Монголии столь велики, а их потенциал в отношении населения, зерна, хлопка, топлива и металлов столь высок, что здесь несомненно разовьется свой, пусть несколько отдаленный, огромный экономический мир, недосягаемый для океанской торговли.

Социальная революция не изменила отношения России к великим географическим границам ее существования. Для наших нынешних целей будет достаточно корректным сказать, что территория СССР эквивалентна Хартленду во всех направлениях, кроме одного. И чтобы отграничить это исключение – исключение поистине великое! – прочертим прямую линию, примерно в 5500 миль длиной, с востока на запад – от Берингова пролива до Румынии. В трех тысячах миль от Берингова пролива эта линия пересечет реку Енисей, текущую от границ Монголии на север – в Арктический океан. На восток от этой великой реки в основном лежит глубоко изрезанная страна гор, плоскогорий и (межгорных) долин, почти сплошь из конца в конец покрытая хвойными лесами; я буду называть ее «землей Лены» («Леналенд») по главной ее примете, великой реке Лене. Эта земля не входит в Россию-хартленд. Россия «земли Лены» объемлет пространство в три и три четверти миллиона квадратных миль, но с населением лишь около шести миллионов человек, из коих почти пять миллионов обосновались вдоль трансконтинентальной железной дороги, от Иркутска до Владивостока. На оставшейся части этой территории имеем в среднем свыше трех квадратных миль на каждого обитателя. Богатые природные запасы – лес, водная энергия и полезные ископаемые – все еще практически не тронуты. К западу от Енисея лежит то, что я описал как «Россию-хартленд», – равнина, простершаяся на 2500 миль с севера на юг и на 2500 миль с востока на запад.

Простейший и, пожалуй, самый эффективный способ представить стратегически значимые параметры российского хартленда – это сравнить их с такими же параметрами Франции. Но в случае с Францией исторический фон составит Первая мировая война, а в случае с Россией – Вторая мировая война.

Подобно России, Франция – компактная страна, одинаково протяженная в длину и в ширину, но не столь удачно округленная, как хартленд, и потому имеющая, пожалуй, меньшую территорию в пропорции к длине той границы, которую надо защищать. Ее всю, за исключением северо-востока, обрамляют море и горы. В 1914–1918 гг. у нее не было враждебных стран за Альпами и Пиренеями, а флот Франции и ее союзников господствовал на морях. Французская армия и союзные силы, развернутые так, чтобы перекрывать открытый северо-восточный участок границы, были, следовательно, хорошо защищены с обоих флангов и имели надежный тыл. Те стратегические «ворота» на равнинном северо-востоке, через которые столько армий, подобно приливам и отливам, изливались в страну и из нее, имеют в ширину 300 миль между Вогезами и Северным морем. В 1914 г. линия фронта, упираясь в Вогезы как в точку опоры и вращения, была повернута назад, к Марне. На исходе войны, в 1918 г., она развернулась вперед, но точка опоры осталась неизменной. Хотя за четырехлетний отрезок времени этот эластичный фронт гнулся и проседал, он не был прорван – даже несмотря на великий германский штурм весной 1918 г. Таким образом, вполне подтвердилось, что внутри страны было достаточно пространства и для глубокой обороны, и для стратегического отступления. Однако, к несчастью для Франции, ее основной промышленный район приходился на тот ее северо-восточный сектор, где завязалась нескончаемая битва.